Легенды о богах и ангелах довольно часто будто бы оборваны, потому что имеют продолжение уже в истинной Земле Ангелов, куда, как всем известно, ушли наши прародители. Это нам, смертным, не дано воли, чтобы отклониться от предназначения. Каждый из нас должен прожить свою жизнь и пройти свой путь.

Утром костер почти потух, оставив лишь холодный пепел и несколько еле тлеющих угольев, так что пришлось одеваться, ежась от прохлады. Ни слова не прозвучало о том, что случилось ночью. Да и что тут говорить? Романтики со мной не согласятся, но я не вижу смысла распинаться о любви, когда на кону стоит выживание. Да, предложив списать чудесное происшествие на сон, я говорила искренне. Просыпаться было крайне печально. Мы принялись спешно готовиться к отъезду.

Метель утихла, и полупрозрачные облака, пятнавшие небо, казались порожними. Снаружи в пещеру просачивался сероватый утренний свет. Я быстро погрузила на пони наши пожитки, держа меховые рукавицы в зубах и чувствуя, как замерзают пальцы. Жослен, за ночь заметно оклемавшийся, проверял конские копыта.

– Федра! – вдруг воскликнул он, когда выпустил переднюю ногу одной из лошадей. Та встревожено топнула, и по стенам разнеслось эхо.

Я проследила за указующим жестом Жослена.

На большом камне перед входом в пещеру виднелся символ Элуа. В отраженном свете восходящего солнца знак сверкал серебром. Я ошарашено глазела на него и только через какое-то время сообразила закрыть рот. Нас с Жосленом охватило восторженное воодушевление.

– Знаешь, что это значит? – задыхаясь, спросил он. – Они останавливались тут на ночлег, когда шли по землям Скальдии! Элуа, Кассиэль, Наамах… все Спутники! – Подойдя к выходу из пещеры, Жослен благоговейно возложил руки на скалу. – Они здесь были.

– Они здесь были, – эхом отозвалась я, глядя на четкие серебристые линии и вспоминая свою безмолвную молитву. «Мы спали и видели сны в священном месте», – подумала я, а вслух сказала: – Жослен, идем домой.

Нехотя оторвавшись от камня, он посмотрел на меня, кивнул и накинул на плечи волчью шкуру Белого Брата.

– Домой, – твердо сказал он и зашагал.

Я была очарована сладким сном и знаком от наших божественных прародителей, не забывших своих несовершенных потомков, в чьих жилах текла лишь тонкая струйка божественной крови. Крови, дарящей право на благословенную землю, на золотую мечту, от которой нас отделяли мили и мили снежной пустыни.

Снаружи нас ждала студеная скальдийская зима.

И дом.

В последующие дни поисковые отряды Селига нас так и не нагнали. Единственным врагом всю дорогу оставалась скальдийская погода, и она сумела доставить немало хлопот. На отобранных лошадях мы ехали чуть быстрее, останавливаясь лишь с приходом сумерек, чтобы разбить лагерь и провалиться в сон. Время от времени по пути попадались селения, но мы уже освоились в лесной глуши, и потому заранее успевали определить близость жилья. Мы огибали все хутора по широкой дуге и не останавливались на ночлег меньше чем в часе езды от ближайших человечьих следов. Пару раз в сумерках мы видели волков, а однажды пробудили от зимней спячки лютого медведя в его берлоге, которую по ошибке сочли пустой. Раньше мне казалось, будто мой коренастенький пони и шагом-то еле поспевает за более длинноногими лошадьми, но пока мы, взрывая снег, в ужасе мчались прочь от разъяренного хищника, верный конек неотвязно скакал позади нас, громко всхрапывая от страха. Буквально в пяди от его бабок мелькали лапы с когтями длиною с мою ладонь. Говорят, будто самыми большими из живущих на земле зверей являются воспетые в баснях бходистанские слоны, а самыми свирепыми же, по моему мнению, можно назвать скальдийских медведей. Не приведи Элуа встретиться. Слава Благословенному, зимняя стужа в кои-то веки сыграла нам на руку, потому что вскоре косолапый прекратил погоню и потрусил обратно в свое логово досыпать до весны.

После этого до Камаэльского хребта мы добрались без происшествий.

Легкого способа перебраться из скальдийских земель в Землю Ангелов не существует. На севере, где заканчивались горы, путь преграждала быстрая и полноводная река Рейн, переплыть которую невозможно, а мостов со времен Тиберийской империи сохранилось немного. Тиберийцы с их легионом инженеров и строителей могли соорудить переправу за один день, если находили поблизости достаточно густой и высокий лес. Но после распада Тиберия ангелийцы считали реку естественной границей.

Напрашивалась мысль проехать вдоль гор до прибрежных земель и умолить пропустить нас в Аззаль, поскольку не было оснований сомневаться, что там живут верные короне люди, хотя бы тот же Гислен де Сомервилль, который, как я полагала, все еще управлял Тревальоном. Но одно дело пересечь скальдийскую глушь, а совсем другое – несколько дней тащиться вдоль границы в военное время (пусть ангелийцы и не знают пока об этой войне). Нет, обстоятельства вынуждали нас штурмовать заснеженный кряж, и из практических соображений мы решили воспользоваться самым южным из Великих ущелий.

Целый день мы углублялись в тени от высоких пиков Камаэльских гор и на ночь остановились у их подножия. Снег здесь был глубже и передвигаться стало труднее. Но стремление вдохнуть воздух родной земли по другую сторону сурового хребта придавало нам сил.

Утром же наши надежды были развеяны.

Я боялась, что Селиг так просто нас не оставит, и эти страхи – увы! – оправдались. Учуяв людей, Жослен пешком отправился на разведку и вернулся в мрачном расположении духа. Он отвел меня в безопасное место, откуда открывался вид на снежную равнину перед южным ущельем. Там стояли лагерем человек сорок скальдов из племени марсов, преграждая нам путь к перевалу.

Харальд сказал, что поменялся местами с одним из теннов, отобранных в погоню лично Селигом. Теперь я увидела, что Селиг не только отправил воинов по нашему следу, а еще и разослал гонцов по селениям, и в результате скальды принялись караулить ущелья.

Отчаянно не желая сдаваться, я посмотрела на Жослена.

– Ни единого шанса, – с сожалением покачал он головой. – Их слишком много на открытом пространстве, Федра. Меня тут же убьют.

– И что тогда будем делать?

Он заглянул мне в глаза, словно нехотя повернулся и уставился на высокие горные вершины, возвышающиеся над нами.

– Нет, – запротестовала я. – Жослен, я не смогу.

– Придется, – прошептал он. – Другого пути просто нет.

На равнине внизу скальды жгли костры, пели песни, играли, бражничали, кричали и затевали шутливые схватки. Несмотря на кажущуюся беспечность, наверняка на постах стояли часовые, зорко обозревая окрестности. Скорее всего, среди них были и люди из селения Гюнтера, те, кого я знала, кого потчевала медом. Иногда в чистом прозрачном воздухе до нас доносились воинственные возгласы. Если до скальдов уже дошла молва о том, что мы сделали с догнавшими нас теннами Селига, нас сразу убьют, не моргнув глазом. Пройти через лагерь варваров невозможно, и обойти его тоже нельзя.

Жослен прав. Другого пути нет.

Я покрепче запахнула накидку и поежилась.

– Тогда идем. И да смилостивится над нами Элуа.

Нам пришлось настолько трудно, что даже вспоминать об этом тягостно, а потому я не стану описывать каждый шаг того опасного путешествия. Достаточно сказать, что мы его пережили. Жослен, нахлестывая свою бедную лошадь, проехал вдоль хребта прочь от блокированного ущелья и, вернувшись на закате, сообщил, что видел следы горных коз, забиравшихся наверх в скалы. Убравшись подальше от скальдов, мы заночевали у подножия гор, осмелившись разжечь лишь маленький костерок. Жослен всю ночь подкармливал веточками огонек, который поместился бы в его пригоршню. Но крохотного пламени хватило, чтобы поддержать в наших телах тепло жизни, пусть и едва-едва.

А утром мы начали подъем.

Когда гора стала круче, ехать верхом сделалось невозможно, поэтому мы спешились и зашагали дальше, цепляясь за скалы замерзшими руками и ведя лошадей в поводу. В первый же день я осталась без коня. Страшно не люблю об этом вспоминать; моя верховая отшатнулась от внезапно двинувшегося снежного пласта и потеряла равновесие. Была бы я в седле, тоже полетела бы с утеса. А так мы лишились части припасов и лошади, гибелью которой я сильно опечалилась.