Исандра дослушала, не шевелясь, и вдруг резко повернулась к стоящим на страже королевской спальни кассилианцам.

– Вы будете молчать. Во исполнение вашей клятвы. – Оба отвесили одинаковые ритуальные поклоны. – Пойдемте обратно.

Посланный с поручением гвардеец уже вернулся, приведя с собой стражника. Тот глянул на нас с Жосленом и вытаращил глаза.

– Да, вот эти самые, – уверенно сказал он. – Парень тогда был в сером, а девчонка в темно-красной накидке. Хотели повидать королевскую поэтессу. Но я тогда подумал…

– Хорошо, – кивнула ему Исандра де ла Курсель. – Мы тобой довольны. Но помни, это наша тайна, и разглашение ее приравнивается к государственной измене и карается смертью.

Стражник сглотнул и так убито понурился, что я его даже пожалела. Дофина отпустила его и о чем-то тихо переговорила со своим гвардейцем. Наверное, за стражником будут приглядывать. Мы все стояли тихо, пока принцесса, забыв о нас, с измученным лицом мерила шагами приемную.

– Да смилостивится Элуа, – бормотала она. – Кому мне довериться? Что делать? – Вспомнив о нашем присутствии, она спохватилась. – Вы имеете право на нашу благодарность. Вы оказали нам услугу, огромную услугу, ради чего перенесли многие страдания и тяготы. Не сомневайтесь, мы вам благодарны и проследим, чтобы с вас сняли все обвинения и объявили вас героями королевства. Даю вам в том слово монарха.

– Нет, – непроизвольно слетело с моих губ. Я кашлянула, не обращая внимания на предостерегающие взгляды Жослена и Гиацинта. – Мадам… ваше высочество, ничего этого никак нельзя сделать, – нехотя продолжила я. – Исидор д’Эгльмор – ваш первейший враг – подобрался вплотную к трону. Он командует армией, готовой воевать. У вас одно-единственное преимущество: ему пока неведомо, что вам известно о его предательских планах. Оправдав нас, вы обнаружите свою осведомленность, и он немедленно пустит в ход войска. Нет, лучше, пока герцог выжидает, созовите тех, кому доверяете, и устройте совет. Если вы не соберете верные вам силы, не выстроите оборону, он рано или поздно нападет и сможет победить. Но самое страшное, что при любом исходе Земля Ангелов после вооруженного мятежа останется беззащитной перед ордами скальдов.

Холодные фиалковые глаза изучали меня.

– Тогда тебя по-прежнему будут считать убийцей, Федра но Делоне, по-прежнему будут считать бесчестной погубительницей твоего наставника и благодетеля. И твои друзья тоже будут слыть преступниками.

– Так тому и быть. – Я выпрямилась. – Гиацинт в безопасности, о нашей с ним дружбе никому не ведомо. Жослен… – Я посмотрела на кассилианца.

Он поклонился мне с печальной кривоватой улыбкой.

– Я в любом случае грешен. Поскольку нарушил все обеты, кроме одного, чтобы мы добрались сюда живыми, ваше высочество. Я не боюсь суда людей Земли Ангелов, когда впереди меня ждет более страшный суд, – тихо заключил он.

Исандра помолчала, затем кивнула.

– Поверьте, меня печалит эта вынужденная несправедливость. – Ее слова и осанка были исполнены достоинства; я поняла ее и поверила ей. Передо мной стояла дочь наследного принца, которого беззаветно любил Делоне. Интересно, как он относился к ней самой? Тут в глазах Исандры зажегся расчетливый огонек. – Но вы представляете слишком большую ценность, чтобы отправить вас в какое-нибудь безопасное место вдали от Города, как и ты, тсыган, если твой дар истинен. Именем моего деда я беру вас под защиту трона.

На том аудиенция и закончилась.

Предсказание Гиацинта сбылось: Ганелон де ла Курсель, король Земли Ангелов, скончался через три дня.

Из происходившего в те дни я мало что видела своими глазами, потому что сидела взаперти во Дворце под охраной личной гвардии Исандры. Какие-то новости удалось разузнать от стражников, другими  поделился словоохотливый королевский врач, который после обследования наложил повязки на все еще не зажившие раны Жослена и прописал обильное питание для восстановления сил, поистраченных за время побега. По большей части мне казалось, что я сплю и вижу сны, а настоящая жизнь протекает где-то за порогом моего сознания. В своем убежище мы слышали траурный перезвон колоколов, не звучавший с тех давних пор, когда я была воспитанницей в Доме Кактуса. Мы видели печальные лица гвардейцев и черные повязки на их рукавах. Но происходящее все равно представлялось мне иллюзорным.

Только одно затрагивало меня: я кожей чувствовала беспокойство Города и окружавшего его королевства. Хотя ангелийцы еще не знали, какая страшная угроза надвигается на нас с востока, слухи о набегах скальдов обрели небывалый размах, тем паче Исидор д’Эгльмор и полдюжины лордов Камлаха испросили дозволения не являться на похороны короля и коронацию Исандры, утверждая, что было бы опрометчиво оставить провинцию без защиты.

Коронацию провели с неподобающей поспешностью. После стольких лет правления Ганелона многие не могли так сразу поверить, что он умер. Вдобавок моровое поветрие изрядно проредило не только простой народ, но и ангелийскую знать – только в Парламенте пустовало пять мест, а то и больше. Те же, кому повезло выжить, не принимали всерьез юную королеву, которая до сих пор не вышла замуж.

Все это рассказала Телезис де Морне, которой дозволялось нас навещать. Она еще оправлялась от лихорадки, но как-то очень медленно, и меня пробирала дрожь при звуке ее лающего кашля.

Больше всего я страшилась вестей о Мелисанде Шахризай. Хотя по слухам она находилась в Кушете – с цветистыми соболезнованиями от Дома Шахризаев ко двору явился один из ее кузенов, Фаншон, – в стенах Дворца, где состоялась наша с ней последняя встреча, ее призрак неотступно меня преследовал. Я то и дело трогала ее бриллиант, по-прежнему висящий на моей шее, талисман мести, от которого я не смела избавиться, и слишком часто думала о ней. Выживание во враждебной среде занимало ум целиком и полностью, но теперь, на родной земле, в относительной безопасности у меня вдруг образовалось много времени, чтобы рассуждать и вспоминать. Да, я так и не произнесла для нее свой сигнал, но за этим единственным исключением отдала все, что имела, этой безжалостной женщине, которая по сути обагрила свои руки кровью Делоне. Она играла на мне, как на арфе, и я покорно пела под ее пальцами. Не в силах об этом забыть или хотя бы не думать, я мучилась изо дня в день.

Именно Жослен нашел для меня выход.

Он видел и понимал мое томление, что неудивительно, поскольку он вместе со мной вошел в ловушку Мелисанды и вместе со мной очнулся в повозке, такой же разбитый и измученный. И он был жрецом, о каковом аспекте кассилианского служения я постоянно забывала. Не глядя мне в глаза, он строго сказал:

– Федра, ты с готовностью отдаешь свой долг Элуа и Наамах, которой служишь. Но, неся на себе след стрелы Кушиэля, ты дерзаешь противиться его воле, презирая свою природу. – Жослен бесстрастно посмотрел на меня. – Ты сломаешься, если пойдешь против своего бессмертного покровителя. Я-то знаю, поскольку сам был на грани, и это ты меня спасла. Но из твоего тупика я не способен тебя выручить. Попроси разрешения посетить храм Кушиэля. Там тебе помогут раскаяться и избыть твой грех в покаянии.

Я ухватилась за этот совет, и Исандра де ла Курсель позволила мне отлучиться из Дворца под охраной гвардейца, наказав скрывать лицо под капюшоном.

Не стану распространяться о том, что ждало меня в храме. Те, кто прибегает к жестокому милосердию Кушиэля, и так знают, а тем, кто в нем не нуждается, знать это незачем. Из служителей Спутников Элуа последователи Кушиэля строже всех хранят тайны, унося их с собой в могилу. Будь это не так, никто не приходил бы к ним каяться. Эти жрецы безлики – под просторными мантиями и бронзовыми масками невозможно угадать даже их пол. Когда я сняла капюшон, черные прорези в масках обратились к алому следу стрелы Кушиэля в моем глазу и без вопросов меня приняли.

Храм меня ужаснул – под защитой его священной сени я вдруг ощутила, как много зла принесла в себе. Я прошла через ритуалы очищения, а затем, обнаженная, встала на колени у алтаря с огромной бронзовой статуей самого Кушиэля, сурового и спокойного, где двое жрецов привязали мои запястья к железным кольцам. Там я исповедовалась.