И подверглась бичеванию.

Я то, что я есть; и теперь, не стыдясь, сознаюсь, что заплакала от облегчения, когда на мою спину обрушился первый удар плети и железные грузила на кончиках кожаных хвостов рассекли кожу. Боль, только боль, чистая и багряная, наполнила меня, вытесняя вину.

Бесстрастное лицо Кушиэля плыло предо мной в кровавой пелене; позади меня высилось то же самое лицо, отлитое в бронзовой маске жреца, орудовавшего плетью с жестокой безличной любовью. Моя спина горела от боли, нестерпимой и желанной. Не знаю, как долго длилось бичевание. Казалось, что вечность, но все равно недостаточно. Кожаные хвосты плетки намокли от моей крови и весь алтарь был усеян красными брызгами, когда жрец наконец остановился.

– Освободись же, – пробормотал он под заглушавшей слова маской. Взяв тряпку, окунул ее в таз с соленой водой и обтер мою исполосованную спину. Я закричала, когда от соприкосновения открытых ран с солью боль преумножилась, да, я закричала и затряслась, а храм бешено завертелся перед глазами.

Вот так я и искупила свою вину, избыла свой грех.

Жуткая тоска, столько дней мучившая меня во Дворце, оставила меня в покое. Я будто снова вернулась в детство с его простыми радостями, будто снова вернулась в тот день, когда меня впервые высек палач дуэйны. Жослен лишь раз взглянул на меня и тут же отвернулся. Но в тот миг меня это не задело. Я была полностью удовлетворена и всем довольна.

– А у нас тут новости, – сообщил Гиацинт; с такими известиями он никак не мог ждать. – Дофина… в смысле, королева, объявила, что на две недели уезжает в отдаленное имение, дабы оплакать деда. Туда она созывает на совет лордов, которым может доверять. Мы тоже с ней едем.

И мы поехали.

Увы, на тот совет Исандра решилась пригласить очень немногих. Смею предположить, что если бы речь шла о каком-нибудь однозначном государственном деле, то она привлекла бы большее число вельмож, однако вопрос измены д’Эгльмора был слишком каверзным и опасным. Там присутствовала Телезис, просто потому, что ей доверяла королева. И Каспар Тревальон, на которого полагался Делоне. Перси де Сомервилль, показавшийся мне более старым и менее отважным, чем я помнила. Баркель л’Анвер – вот ему бы я по своей воле никогда не доверилась. И еще двое, которых я до сих пор не знала в лицо, зато слышала, как о каждом из них Делоне отзывался с пиететом: герцогиня Роксана де Мерельо из Эйсанда, прозванная Госпожой Марсиликоса, и Тибо Сьовальский, ученый граф де Толуард. Если бы не похороны Ганелона да не коронация Исандры, вряд ли они приехали бы в Город с такой поспешностью.

А еще на совете присутствовал префект Кассилианского Братства, высокий, суровый, с лицом, словно вырезанным из старинной слоновой кости, и ястребиными глазами. Его седые волосы, собранные в тугой пучок, имели оттенок желтизны, присущий преклонному возрасту, но осанка была по-юношески прямой.

Для совета Исандра де ла Курсель удачно выбрала имение в одном из королевских охотничьих угодий в Ланьясе. Ухоженное и уединенное, с преданными слугами, далекими от политической арены. Поблизости находилось родовое поместье де Сомервиллей, а Перси Ланьясский с давних пор славился верностью трону.

Ланьяс в лице Сомервилля, Аззаль, представленная Тревальоном и сыном де Сомервилля Гисленом, Намарра, послушная герцогу л’Анверу, Эйсанд и Сьоваль. Ни Кушета, ни Камлаха. Королева не осмелилась довериться никому из этих провинций.

Расклад сил я начала осмысливать, когда совет уже начался, а поначалу собравшиеся лорды присматривались друг к другу в ожидании Исандры. В большой зале, удобно и со вкусом обставленной, но не официозной, гости расселись на стульях и диванах согласно своим предпочтениям. Слуги подали легкие закуски, разлили по бокалам вино и удалились.

Когда королева готовилась предстать перед собравшимися, я была рядом, поскольку она держала нашу троицу при себе, скорее всего, во избежание преждевременных слухов. Приказав перешедшим к ней от деда кассилианцам караулить у дверей, Исандра ненадолго замерла, по-видимому, принуждая себя к спокойствию. «А она ведь не старше меня», – подумала я и немного ее пожалела.

Но она была королевой.

Исандра вошла в комнату, мы втроем следом, и королевский совет начался.

Я немало поразилась, когда из-за спины юной властительницы увидела, как семь знатнейших особ королевства мигом вскочили и принялись кланяться и приседать в реверансах.

– Садитесь, дамы и господа, – кивнула им Исандра, – позволяю вам на время пренебречь церемониалом. Вы пожалеете, что не сидите, когда узнаете, зачем я вас созвала.

– Федра! – с неприкрытым удивлением и, к моей благодарности, с явной радостью воскликнул Каспар Тревальон. Он быстро подошел и заключил меня в объятия. – Так ты жива, – выдохнул он, беря меня за плечи и оглядывая с ног до головы, словно не веря, что я – это я. – Благословенный Элуа, ты жива!

Следующим приблизился Баркель л’Анвер, улыбаясь одними губами.

– Ангуиссетта Делоне, – протянул он, – и кассилианец. Как вам живется от моих щедрот при дворе калифа? Слышал, я отправил вас прямиком в Хеббель-им-Аккад, озолотив за предательство вашего господина.

Я повернулась к нему, но Жослен опередил меня на шаг.

– Ваша светлость, – спокойно произнес он, – это не повод для шуток.

Герцог смерил его оценивающим взглядом.

– А ты, как посмотрю, отрастил шпоры, парень. Что ж, надеюсь, племянница, ты привела их сюда, чтобы наконец очистить мое имя от подозрений.

– Это одна из причин, но, боюсь, ничтожнейшая, – сказала королева.

– Милорд Ринфорт! – В голосе Жослена я услышала то же облегчение, что сама испытала в храме Кушиэля. Мой защитник подошел к префекту Кассилианского Братства и встал перед ним на колени, скрестив руки и склонив голову. – Милорд Ринфорт, – тон удивил меня сухостью, – я сознаюсь, что нарушил свои обеты и вверяю себя вашему суду.

– Тебя обвиняют в том, что ты предал дом, которому принес клятву служить и защищать, Жослен Веррёй, – сурово ответил префект. – Это гораздо серьезнее, чем просто нарушение, юный брат.

– В рекомом он не повинен. – Исандра де ла Курсель произнесла это во весь голос, по-королевски разнесшийся по комнате. – Милорд Ринфорт, главная клятва вашего ордена осталась нерушимой. Хотя я бы, пожалуй, предпочла, чтобы это было не так. Выслушайте их историю, и только потом судите.

И мы еще раз поведали о своих злоключениях.

Собравшиеся внимали нам молча и не без недоверия. Я их за это не виню. Исандра была права: пока мы рассказывали, вельможи попадали на стулья. За это я их тоже не виню. История была долгой и неудобоваримой. Когда мы закончили, воцарилась тишина.

Я не могла угадать, о чем думают наши слушатели, даже Каспар Тревальон, который был для меня как дядя. Немногие мысли, что я смогла прочесть с лиц, не сулили ничего хорошего.

– Конечно же, дорогая Исандра, – начал Баркель л’Анвер с обманчивым безразличием, – ты не ожидаешь, что мы примем всерьез эту нелепую байку? – Он единственный позволил себе расслабленно разлечься на диване – хищный, словно охотящийся леопард, – и лениво поигрывал концами бурнуса, стянутого на шее. Я видела в нем только опасность, но, как ближайший родственник, герцог имел все резоны поддерживать королеву.

– Безусловно, я не полагаюсь только на их слова, – твердо ответила она и вздернула подбородок, обнажив изящную шею. – Мои гвардейцы осторожно предприняли кое-какие расспросы. Четверо дворцовых стражников подтвердили, что видели Федру и Жослена той ночью – они добивались аудиенции у меня. А один из стражников к тому же заметил их в обществе Мелисанды Шахризай. После тщательного обследования королевский врач, который с детства следит за моим здоровьем, счел их состояние вполне соответствующим описанным ими тяжким испытаниям – от обморожений до ран на запястьях Жослена Веррёя после кандалов.

– Но тому могут быть иные объяснения и иные причины, – задумчиво пробормотал граф де Толуард.