Я, не колеблясь, подошла. Он притянул меня к себе, к стройному телу в черном бархатном дублете с гербом Морбана на плече. Меня затопила темная волна желания, когда одной рукой он сжал мои ягодицы, а другой схватил за затылок, запутавшись пальцами в сеточке для волос. Запрокинув мою голову, он впился в мой рот крепким, безжалостным поцелуем.

Я сама сделала выбор. За прежние грехи, за Мелисанду и скальдов, я уже покаялась и понесла епитимью. С похожим на боль облегчением я сдалась своим чувствам, сдалась этому кушелинскому лорду с его сильными жестокими руками.

Подняв голову, Куинсель де Морбан посмотрел на меня почти благоговейно.

– Так это правда, – прошептал он. – Сказки о стреле Кушиэля… Это все правда.

– Да, милорд, это все правда, – выдохнула я; если бы он в тот момент заявил, что луна заперта в его конюшне, я сказала бы то же самое.

Де Морбан отпустил меня и отвернулся, чтобы сорвать красивую серебристую розу, осторожно избегая шипов.

– Видишь? – вложил он цветок мне в руку. – Такой больше нигде не найти. Этот сорт вывел мой садовник из Намарры. Назвал ее Звездой Наамах. – Герцог держал мою ладонь своею и, стиснув пальцы крепче, усилил мою хватку на стебле. Шипы пронзили кожу, и я блаженно ахнула: кости словно растаяли.

Серебристая роза между нами благоухала в ночи, обожженной факелами, а из моего кулака медленно, капля за каплей, сочилась кровь. Де Морбан не сводил с меня глаз, прижимаясь ко мне, его вздыбленный фаллос упирался мне в живот. Герцог выпустил мою руку, и я опустилась на колени, угадав его желание. Выронила ненужную розу, расшнуровала гульфик, сжала окровавленной ладонью готовый к битве клинок, а потом взяла его губами.

Драгоценный сад вокруг нас упивался ночью, пока я ублажала де Морбана ртом. Наконец он отстранился от меня и излился. Капли млечной жидкости, жемчужные и соленые, брызнули на мою кожу, на темные листья и шелковистые лепестки. Герцог застонал от удовольствия и, уронив голову, глянул на меня. Резко сорвал сеточку с моей головы; густая масса волос рассыпалась по плечам и по спине.

– Ужин, – наконец отдышавшись, сказал он. – А после я покажу тебе свою комнату для удовольствий, маленькая ангуиссетта.

Все еще стоя на коленях, я слизнула с губ капельку его семени. Комната для удовольствий. По коже пошли мурашки от предвкушения бича.

– Как пожелаете, милорд, – прошептала я.

Нет смысла вдаваться в подробности той ночи; ужин подали просто роскошный – очевидно, повара де Морбана мастерством не уступали его садовникам. Запомнились свежевыловленные кальмары, которые едва не извивались на тарелках, приготовленные в собственном маслянистом соку, и последовавшая за ними восхитительная камбала, фаршированная рисом с редкими пряностями. Три сорта вин из долины Лусанда и нежнейший яблочный десерт… забыла его название. Де Морбан не сводил с меня глаз, серых, проницательных и всезнающих. Он успел раскусить, кто я такая, и теперь следил, как желание огненной лихорадкой течет в моих жилах.

– Почему Исандра отправила тебя ко мне? – попробовал он возобновить допрос.

Я отодвинула стул и с трудом встала, борясь с темным искушением. «Где-то, – внушала я себе, – где-то неподалеку Жослен травит байки гвардейцам де Морбана». Я как за талисман цеплялась за воспоминания о нем, о его смертельном танце с теннами Селига в снежном водовороте, и эти зимние картины остудили мою кровь. Я покачала головой.

– Хорошо, никаких вопросов, – быстро сказал герцог. – Никаких вопросов. Федра, прости меня, сядь.

– Вы поклялись именем Кушиэля, – тихо напомнила я, но послушно села.

Перегнувшись через стол, он провел пальцем по брови над моим левым глазом, отмеченным стрелой Кушиэля. У герцога-воина были шершавые, мозолистые руки.

– Именем Кушиэля, – согласился он.

Итак, наша ночь началась.

Все происходило, как и всегда в подобных случаях. Де Морбан отвел меня в прохладный подвал под замком на самом краю Земли Ангелов, где изобретательно оборудовал комнату для удовольствий и флагелларий. Когда он зажег факелы, каземат напомнил мне каноническую обитель Кушиэля. И вскоре моя кожа стала липкой от крови и пота, лицо герцога за мелькающим бичом багрово расплылось, а в ушах зазвенел мой собственный умоляющий голос. Всласть намахавшись, Морбан оседлал меня и глубоко вонзился в мою плоть.

Ах да, он мастерски пускал в ход флешетты. На что я, признаться, не рассчитывала.

Там, в логове Куинселя де Морбана, я тысячу раз разлеталась на куски в блаженной агонии. Он был хорош, лучше любого другого из моих гостей, когда наконец позабыл об осторожности ради бешеного наслаждения, когда его лицо исказилось от необоримой страсти. Он был родом из Кушета, и жестокость составляла его суть, пела в его крови. Он хотел – о, Элуа, как же он хотел! – чтобы я произнесла свой сигнал. Когда он перестал задавать вопросы, соблюдая договор, то только потому, что прежде всех ответов он жаждал заветного слова. И, скажи я его, оно стало бы ключом ко всем моим секретам.

Но я прибегла к сигналу лишь однажды, с одной-единственной гостьей, которая не просто истерзала мое тело, а сумела расколоть вдребезги мою душу. Куинсель де Морбан мог всецело владеть моей плотью, мог заставить меня вздрагивать, дрожать, стонать, биться в пораженческом экстазе. Да, он мог и делал все это, победно рыча.

Но сигнала от меня не добился.

В конце концов его усталость взяла верх над нашим упоением.

– Позаботьтесь о ней, – кивнув в мою сторону, приказал герцог охрипшим голосом своим слугам и надел шелковый халат. – Обращайтесь с ней бережно.

Полагаю, они послушались – я не помню их действий, только их потрясенные лица. Народ Кушета понимает, каково это – служить Кушиэлю. Каждая клеточка моего тела изнывала от боли и от блаженства. Закрыв глаза, я позволила себе провалиться в глубокий омут сна.

Утром я проснулась абсолютно разбитой на хрустящих полотняных простынях, перепачканных засохшей кровью. Личный врач герцога, глядя в пол, вошел в комнату, пока я еще прохлаждалась в постели. Ночью он уже обработал мои раны. А теперь принялся менять повязки и втирать бальзам в до сих пор кровоточащие рубцы. Мне стало ощутимо лучше еще на середине процесса, и я отпустила умельца с благодарностью.

Куинсель де Морбан подарил мне новую одежду: подходящую для путешествия, но дорогую, какую носят знатные дамы в Кушете. Я изъявила признательность во время совместного завтрака.

– Полагаю, тсыганское тряпье тебе дальше без надобности, – ухмыльнулся он. Серые глаза лучились. Я приподняла брови, не найдя учтивого ответа. – Вот еще, – герцог пододвинул ко мне маленький предмет.

Кольцо – безупречный серебряный ободок, украшенный черными жемчужинами с багряным отливом.

– Угодившим служительницам Наамах принято же дарить подарки, верно? – лукаво усмехнулся де Морбан. – Это колечко принадлежало моей матери, я собирался передать его своей будущей жене. Но в мире много женщин, из которых можно выбрать невесту, а вот другую ангуиссетту я вряд ли встречу. Носи его и вспоминай меня. Надеюсь, ты не оставишь служение Наамах, Федра но Делоне.

Иногда возражать уместно, иногда – немыслимо. В тот момент этого делать не стоило. Я надела кольцо на палец и поклонилась герцогу де Морбану.

– Мои воспоминания о вас будут исключительно теплыми, милорд.

Он беспокойно поиграл столовым ножом.

– Буду с превеликим интересом ждать, во что же выльется твоя тайна. Уповаю на то, что не пожалею о своем выборе.

Честно говоря, я не знала, чем для герцога обернется его выбор. Судя по выступлениям на королевском совете, сторонники королевы считали, что он еще не определился, на какую сторону встать. Как суверенный герцог, он единовластно решал судьбу Кушета и мог не принимать во внимание, кому привержены жители провинции: короне или мятежникам. Последнее слово оставалось за ним. В конце концов я ответила просто:

– Ваша светлость, я тоже на это уповаю.