– Спустить паруса! – выкрикнул Русс, и его громогласный рык потонул в свисте ветра и шуме дождя. – Спустить паруса!

Матросы каким-то чудом его услышали. Я видела, как они судорожно цеплялись за фок-мачту, видела темные силуэты высоко вверху на фоне расколотого молнией неба. Паруса рухнули, будто камни, и на моих глазах по меньшей мере одна фигурка сорвалась в беснующееся море, когда судно сильно накренилось на правый борт. Пелена дождя застилала обзор, но я каким-то чудом разглядела Жослена, медленно, но целеустремленно пробиравшегося ко мне. Я понадеялась, что хотя бы Гиацинт сидит в относительной безопасности в нашей каюте, но не слишком в это верила: пока светило солнце, он мелькал в толпе матросов, слишком поглощенный их работой, чтобы спуститься вниз отдохнуть. Скорее всего, шторм, налетевший внезапно, застиг тсыгана на палубе, а он не из тех сухопутных крыс, кто празднует труса.

Добравшись до мачты, за которую я держалась, Жослен вцепился в нее и наклонился надо мной, своим телом заслоняя от бушующей стихии. Вымокшая до нитки, я попыталась выглянуть из-под него, но мои же собственные мокрые волосы упали на глаза.

– Мы разворачиваемся, да? – крикнул Жослен. – Милорд адмирал! Мы разворачиваемся?

– Вон он! – проревел Квинтилий Русс, трясущимся пальцем показывая на волны.

Хозяин Проливов явился.

Те, кто никогда не путешествовал через Проливы, наверное, обвинят меня во лжи, но мне бы никогда не измыслить такого кошмара. Съежившись под Жосленом, я увидела Хозяина Проливов – огромную голову, движущуюся к нам над водой. Лицо его складывалось из волн, волосы из грозовых туч, глаза метали молнии, и, клянусь, он разговаривал. Громовой голос обрушился на нас, взламывая уши и заставляя корчиться от ужаса.

– КТО ПОСМЕЛ МЕНЯ ТРЕВОЖИТЬ?

Подобное порождает подобное. Вцепившись в руль, королевский адмирал осмелился ответить, потрясая кулаком и взревывая, чтобы перекричать свист ветра:

– Я посмел, старый козел! И если тебе угодно, чтобы твой драный черный кабан правил Альбой, ты меня пропустишь!

Загрохотал смех, и морское лицом выросло в три раза выше нашей грот-мачты, отчего отважный Русс показался ничтожно малым.

– ЭТО НЕ ТВОЯ МЕЧТА, МОРЕХОД! ЧЕМ ЗАПЛАТИШЬ?

– Назови свою цену! – проревел адмирал, железной хваткой сжимая штурвал. Нос корабля зарылся в волны, но Русс не сходил с курса, выкрикивая непокорные слова: – Просто назови цену, ты, старый козел! Я отдам все, что потребуешь!

Судно поднялось на гребень волны и, как на ладони, понеслось к разверзнувшейся в небе огромной пасти, черной и бездонной. Хозяин Проливов смеялся, готовясь поглотить нас всех разом, и смех его грохотал пуще горной лавины.

«Это конец», – подумала я, зажмуриваясь.

И тут почувствовала, что Жослен больше не закрывает меня своим телом от ударов стихии.

– Песня! – его голос прозвучал резко, громко и уверенно. Он схватил меня за плечо и заставил выпрямиться, несмотря на бешеную качку. – Мы дадим тебе песню, какую ты никогда не слышал, о повелитель Проливов! – выкрикнул кассилианец в нависшее над нами зыбящееся лицо. – Песню!

– Какую еще песню? – отчаянно спросила я, когда корабль вновь вознесся на гребень волны. Дождь немилосердно хлестал Жослена по щекам, его волосы промокли и свисали как водоросли, но он по-прежнему крепко удерживал меня на месте. В пелене дождя мне казалось, будто мы с ним последние смертные, еще не канувшие в бездну. – Жослен, какую песню?

Он что-то сказал в ответ; я не расслышала слов, тут же подхваченных и унесенных ветром. Но мыслимые и немыслимые тяготы, что нам довелось пережить, научили нас понимать друг друга, даже не слыша. Я легко прочитала ответ Жослена по губам.

Селение Гюнтера.

Идея показалась мне дурацкой, но перед лицом смерти разумничать не приходится, и я затянула песню, которую переняла у женщин из селения Гюнтера, Хедвиг и остальных: песню об ожидании и тоске, о погибшем молодым красивом тенне, омытом кровью и скорбью, о севе и сборе урожая, о рано наступающей старости и об огне в очаге, обещающем жизнь, пока дом заметен снегом.

Я не Телезис де Морне, чей голос очаровывает всех и каждого. Но у меня есть дар к языкам, которому помог раскрыться Делоне. Скальдийские песни, прежде никем не записанные, я затвердила наизусть, выскребая слова опаленной палочкой на доске. Домашние песни варварок, не удостоенные вниманием ученых мужей. И сейчас я, надсаживаясь, пела эти песни, хотя ветер срывал слова с моих губ, пела для Хозяина Проливов, чье ужасное огромное лицо плыло по воде.

Он слушал, и море постепенно успокаивалось, а жуткие черты мало-помалу расплескивались на отдельные волны.

Я пела, пока шторм утихал и волны толкались в борта, а Жослен крепко держал меня, не давая шататься. Пела до хрипоты. Набившиеся в трюм матросы начали потихоньку выбираться на палубу. Я охрипшим голосом завела хороводную о малых детушках и молодой еловой поросли, и тут Квинтилий Русс встряхнулся и крикнул:

– Ты принимаешь нашу жертву?

Море заплескалось, и на поверхности вновь выступило лицо, довольное и умиротворенное, но кошмарно огромное! Рот-водоворот мог заглотить весь наш корабль целиком.

– ДА-А-А, – прошелестел ужасный голос. – МОЖЕТЕ ПРОЙТИ.

И Хозяин Проливов окончательно исчез.

Отзыв стихии обрушился на нас как последний удар, а потом море снова стало спокойным: волны мерно прокатывались навстречу, с запада дул ветерок. Тучи рассеялись – еще даже не стемнело. Я глубоко вдохнула и выдохнула. Горло не на шутку саднило.

– Это все? – хрипло спросила я Квинтилия Русса, обмякнув в надежных руках Жослена.

– Ага, все, – подтвердил адмирал. Его голубые глаза рыскали во все стороны, словно не веря тому, что видели. Русс задержал опасливый взгляд на мне. – Значит, Делоне таки научил тебя, как утихомирить Старшего Брата?

В ответ я невольно хихикнула и прошептала:

– Нет, не Делоне меня научил, это были песни скальдийских женщин, чьи мужья и братья собираются нас всех убить.

А потом сомлела.

Очнулась я в темной каюте, лежа в раскачивающемся гамаке, как в колыбели. Мрак разгоняла единственная лампа с мерцающим тусклым огоньком. Рядом с ней на стуле дремал знакомый силуэт.

– Гиацинт, – прошептала я.

Он тут же вскинул голову, и в темноте сверкнули белые зубы.

– Думала, я смылся?

– Не была уверена. – Я попыталась сесть, но не сумела и рухнула обратно в гамак. – Видела, как одного матроса смыло за борт.

– Четверых, – тихо внес поправку Гиацинт, больше не улыбаясь. – И погибло бы еще больше, если бы Жан Маршан не заставил каждого принайтовиться к какой-нибудь опоре.

– Значит, ты это видел. – Я все еще хрипела. Да уж, орать песни, перекрикивая море, – то еще испытание.

Гиацинт кивнул – едва различимое движение в густой тени.

– Видел.

– Где Жослен?

– На палубе. – Тсыган зевнул. – Пошел посмотреть на звезды и определиться, куда нас занесло. К счастью, его больше не тошнит.

Я засмеялась, но тут же перестала. Смех царапал горло.

– Мы все обязаны ему жизнью.

– Ему? Но это же ты пела. – Гиацинт с любопытством уставился на меня.

– По его подсказке. Это он вспомнил про песни из селения Гюнтера… – Я утомленно откинулась на подушку. – Никогда не думала, что буду за что бы то ни было благодарна скальдам.

– Лишних знаний не бывает, – отозвался Гиацинт, повторяя слова Делоне, многократно слышанные от меня. – Даже то, что ты переняла у варваров, может оказаться полезным. Даже дромонд. – Он встал, отведя волосы, поцеловал меня в лоб и задул лампу. – Спи.

Рассвет следующего дня выдался спокойным и ясным, словно Хозяин Проливов извинялся за вчерашний шторм. Ночью мы повернули на север, огибая южное побережье Альбы, и теперь справа по борту виднелись далекие размытые очертания зеленых берегов.

– Где будем высаживаться? – спросила я у Квинтилия Русса.