Я наклонилась почти вплотную к потемневшему старинному зеркалу и нанесла на губы карминную помаду. Кроваво-красную, как метка в моем левом глазу, резко выделяющаяся на темном бистре радужки. Слегка окаймила черным веки. Я всегда мало красилась – в этом не было нужды.

Когда я выпрямилась, служанки потрясенно ахнули.

– Вы похожи на ожившую легенду, – тихо выдохнула старшая.

Я печально глянула в зеркало.

– О да, – кивнула я, думая о несчастной судьбе Гиацинта. – Очень похоже.

Дверь его спальни была не заперта. Держа в руке свечу, он резко вскинул голову, когда я ступила через порог. Я застала его готовящимся ко сну: без сюртука, в белой рубахе и темных штанах. Гиацинт пронзил меня немигающим взглядом.

– Я не Бодуэн де Тревальон, – наконец сказал он презрительно. – Мне не нужен прощальный подарок, Федра.

Я закрыла за собой дверь и тихо ответила:

– Если тебе легче быть жестоким, разом обрубить все связи, я пойму и уйду. Но если нет… какой ты хочешь помнить нашу близость, Гиацинт? Как отчаянный порыв на поле боя у стен Брин Горридам или… здесь, так как должно?

Долгую минуту он молча смотрел на меня, а потом отвесил низкий поклон и обнажил белые зубы в сияющей улыбке:

– За Королеву Куртизанок!

В тот миг я его любила.

– И за Принца Странников.

Не стану рассказывать, что произошло между нами в ту ночь. Это никак не повлияло ни на предшествующие, ни на последующие события, и не касается никого кроме нас с Гиацинтом. Мне редко удавалось выбирать, кому расточать свои дары, кого тешить искусством Наамах. Той ночью я сама сделал выбор и ни разу о нем не пожалела.

Мы еще не спали, когда небо на востоке начало сереть.

– Ступай, милая, – неожиданно ласково прошептал Гиацинт, целуя меня в лоб. – Пока мое сердце не разбилось. Иди.

И я ушла.

Из роскошного наряда, поднятого с морского дна, я переоделась в подаренный Куинселем де Морбаном дорожный костюм, выстиранный с тем же бережением. Янтарное платье легло обратно в сундук, я поблагодарила сонных служанок и отправилась к своим спутникам.

Прощание происходило в продуваемом всеми ветрами храме. Хозяин Проливов стоял неподвижно, словно статуя; развевались только полы его мантии. За все земные сокровища я бы не согласилась снова пережить те горькие минуты. Не знаю, как их вынес Гиацинт, но он нашел, что сказать каждому из нас, пока корабль покачивался на волнах далеко внизу, а Тилиан с Гилдасом следили за погрузкой моряков и лошадей.

– Милорд круарх, – обратился он к Друстану, используя скудный запас круитских слов, почерпнутых от Мойред и ее сестер, – будьте уверены, я пригляжу за вами. – Взяв круарха за руку, провел пальцем по золотой печатке с лебедью. – Да хранит вас Благословенный Элуа.

Друстан кивнул и тихо ответил:

– Куллах Горрьим будут воспевать твою жертву.

Их глаза на секунду встретились; в переводе не было нужды.

Круарх захромал к лестнице, а к Гиацинту подошел Квинтилий Русс и заключил в объятия.

– Эх, парень! – грубовато воскликнул он. – Ты провел нас сквозь беспросветный туман в безопасную гавань. Никогда этого не забуду. – Он вытер с глаз навернувшиеся слезы. – И больше никогда не стану клясть во все корки Хозяина Проливов, так-то, Младший Брат. Если тебе хоть что-то понадобится, пошли ветер нашептать мне на ухо.

– Доставьте их всех на берег целыми и невредимыми, – отозвался Гиацинт. – Прошу только об этом, милорд адмирал, ничего другого мне не нужно.

Русс отступил, и его место занял Жослен.

– Тсыган, – пробормотал он, хватая Гиацинта за запястья, – у меня нет слов.

Тот лукаво улыбнулся.

– Забавно. А вот я многое хотел бы тебе сказать, кассилианец. Ты прошел долгий путь с нашей первой встречи, когда над тобой издевались акробаты-шиповники. Даже сумел прекрасно выступить в роли мендаканта.

– Этим успехом я обязан тебе. – Жослен помедлил. – Как и уроком мужества, тсыган. – И произнес традиционное тсыганское прощание, которое, должно быть, выучил в таборе: – Сколько бы я ни прожил, каждый день хоть раз да скажу твое имя.

– И я твое. – Гиацинт подался вперед и заговорил почти беззвучно, так что я ничего не расслышала.

Ожидая своей очереди, я повернулась к Хозяину Проливов. Тот наблюдал за происходящим затуманенными, словно запотевший хрусталь, глазами.

– Почему вы дозволили нам плыть дальше на Альбу в обмен на песню? – Вопрос родился внезапно из тех глубин, где копятся неразгаданные тайны. – И Телезис де Морне пропустили за песню, и еще других. Почему?

Он посмотрел мне в лицо.

– Моя мать любила петь, – тихо ответил Хозяин Проливов голосом, подобным порыву ветра. – Иногда она пела для меня. Я не помню иной ласки, иной доброты. После восьми сотен лет на этом острове я жажду новых песен и за каждую готов отблагодарить.

Я поежилась и плотнее запахнула накидку.

– У меня нет для вас ни доброты, ни благодарности, милорд. Цена вашей свободы слишком высока.

Хозяин Проливов не стал отвечать, а лишь поклонился. Думаю, он сознавал, сколь высока эта цена.

А потом Жослен отошел и настал мой черед прощаться.

На вершине одинокого острова посреди моря мы с Гиацинтом посмотрели друг на друга.

– Ты права, – сказал он. – Мы правили бы Городом Элуа от Моннуи до самого Дворца.

Вот и все, что он мне сказал, да больше и нечего было говорить. Я крепко обняла его. Чуть помедлив, он аккуратно высвободился из моих рук.

– Пусть Элуа бережет тебя, Федра, – заключил Гиацинт. – Иди. Поскорее оставь это проклятое место.

Всю долгую дорогу вниз, одолевая ступеньку за ступенькой, я не смела оборачиваться. Глаза застили слезы, и Элуа знает, кто помог мне подняться на корабль. Лица и предметы цветными пятнами расплывались перед глазами. Послышался крик Квинтилия Русса, затем звон цепи подымаемого якоря. Корабль развернулся носом в открытое море, и в корму тут же задул попутный ветер. Паруса расправились, серые скалы пронеслись мимо, и мы вылетели на простор, где взяли курс на север.

Только там, в открытом море, я наконец набралась смелости оглянуться. Их все еще можно было различить: колонны храма на вершине горы и между ними две маленькие фигурки – одна в мантии, неподвижная как статуя, а другая пониже, с развевающимися на ветру кудрями.

Внезапно мое внимание привлек крик за спиной. Один из круитов указывал куда-то наверх.

Высоко на снастях висел Жослен, цепляясь за веревки ногами и одной рукой, а в свободной сжимая обнаженный меч. Он поднял клинок над головой, и рассветное солнце зажгло полированную сталь, словно принимая рискованную дань уважения. На вершине скалы Гиацинт прощально вскинул руку и долго-долго не опускал.

Я смеялась и смеялась, пока не заплакала, или плакала, пока не рассмеялась – не уверена, как было на самом деле. Только когда остров скрылся за горизонтом, Жослен убрал меч в ножны и принялся ловко спускаться по мачте, а в конце спрыгнул на палубу.

– Ты как, в порядке? – чуть запыхавшийся, спросил он у меня.

– Да, – тяжело вздохнула я. – Или нет. Ах, Элуа… Кстати, Жослен… а что он сказал тебе на прощание?

Облокотившись на перила, мой кассилианец устремил взгляд на пенистый след, что корабль оставлял на воде, пока Хозяин Проливов гнал нас к берегам Земли Ангелов.

– Ну, он попросил сохранить это от тебя в секрете, – ответил Жослен. – Сказал, что незнание стреножит твой слишком прыткий ум.

Я обиженно вскинула голову и воскликнула:

– Неправда!

 Хотя Гиацинт вполне мог брякнуть что-то в этом духе.

Жослен покосился на меня и признался:

– Нет, конечно. Он сказал, что если я кому-то позволю причинить тебе вред, он нашлет на меня морскую пучину.

Тоже вполне в духе Гиацинта.

Я смотрела на морской простор за кормой, улыбаясь сквозь слезы.

– Друг мой, – прошептала я, – я буду скучать.

Волшебный ветер ровно дул весь день, гоня нас верным курсом. Мы неслись на гребне волны к северной части Аззали. Квинтилий Русс сжимал штурвал, изредка выкрикивая команды на ангелийском и ломаном круитском. Мы напряженно высматривали остальной флот, отчаливший с нами от Альбы, но не заметили никаких других судов на морском просторе.