– Насколько он хороший воин? – спросил Исидор д’Эгльмор, поднимая глаза от торопливо начертанного плана битвы, чтобы посмотреть на Жослена. – Знаешь, кассилианец?

Жослен ответил немигающим взглядом:

– Он меня разоружил в пылу битвы. Можете не сомневаться, Селиг – очень хороший воин, милорд.

Я ожидала, что герцог съязвит, но он, видимо, уловив серьезный настрой Жослена, лишь кивнул. В свете лампы его волосы казались серебряными.

– Значит, мне придется быть еще лучше, – тихо заключил д’Эгльмор и взялся за рукоять своего меча.

Поколебавшись, Жослен продолжил:

– Не выжидайте, пока он бросится в схватку. Если вы, милорд, промедлите, он мигом подступит к вам вплотную и лишит пространства для замаха. Селиг сражается не думая, так, как мы с вами дышим. И не позвольте его массивности ввести вас в заблуждение – он куда проворнее, чем кажется с виду.

– Спасибо, – вновь кивнул д’Эгльмор, на этот раз довольно мрачно.

Весь следующий день войска готовились к маршу, а разведчики, высланные в разные стороны, докладывали об отставшей погоне и о ситуации возле осажденного города. Прежде чем выступить на следующее утро, мы узнали скорбную весть: скальды прорвались через внешние укрепления Трой-ле-Мона и уже стояли у ворот самой крепости.

Все-таки мы правильно рассудили, решив искать поддержки Исидора д’Эгльмора. Замысел рассорить скальдов, возможно, и сработал бы, вот только времени на его претворение не оставалось. Ничего не понимая в военном деле и стратегии, я могла лишь переводить, когда это требовалось, и не мешаться под ногами, когда во мне не было нужды. Я разыграла свою последнюю карту. Что случится дальше, от меня никак не зависело.

Тогда почему мне было так не по себе? Откуда это смутное чувство, будто я чего-то не сделала.

И это чувство не успокаивалось на протяжении всего долгого перехода обратно в Намарру. Я смотрела на окружавших меня людей и искала ответы в их лицах. Теперь, когда солдаты устремились к определенной цели, их странное, радостно-траурное настроение улетучилось, сменившись мрачной решимостью. То тут, то там я натыкалась на обращенный в себя взгляд тех, кто шел на смерть, но на лицах я видела надежду и отвагу. Запомнилось лицо Друстана маб Нектханы, который ехал с гордо поднятой головой и сияющими глазами. Неважно, что ждало его впереди, – он держал путь к любимой женщине. Грайне и Имонн тоже улыбались, перед битвой Близнецы становились поразительно похожими.

А вот Гислен де Сомервилль рысил с серьезным лицом. Он сделал все что мог, сын королевского главнокомандующего. Его отец не смог бы лучше. Исидор д’Эгльмор в сверкающих доспехах смотрел вдаль, словно лучник на цель, и на его губах играла легкая улыбка, пока он спешил навстречу судьбе.

Жослен скакал рядом со мной, притихший и обеспокоенный. При взгляде на него ныло сердце.

 «Благословенный Элуа, – молила я о наставлении, – что я должна дальше делать?» Но ответом мне была тишина. Я помолилась Наамах, которой служила, но видимо, моя задача не была связана со служением ей. Во имя Наамах я уже сделала все, что могла, и даже больше.

Но вдобавок я была избранницей Кушиэля, и поэтому дерзнула обратиться к нему.

Кровь вскипела, шепча мне ответ. Всю свою жизнь я чтила Элуа, с самого детства служила Наамах. Но именно Кушиэль меня отметил при рождении, и именно ему я теперь принадлежала. Вдруг почудилось, будто ангел рядом и обнимает меня могучей рукой.

«Мой господин Кушиэль, – молилась я, – что я должна дальше делать?»

«Ты узнаешь…»

Как долго мы ехали? Недели и месяцы словно слились в один бесконечный день. Прежде мне казалось, что прожита не одна жизнь с тех пор, как смерть опередила нас с Жосленом в бешеной скачке к дому Делоне. Но теперь, когда та история близилась к завершению, все, выпавшее нам на долю вспоминалось совсем недавним.

Мы разбили лагерь в холмах неподалеку от поля боя.

Уже утром планировалось идти в наступление.

Я отправилась с Гисленом и остальными, чтобы посмотреть на расстановку сил. В свете догорающего солнца была хорошо видна обороняющаяся крепость с реющим на ветру флагом Курселей – островок в море скальдов. У разрушенного бастиона высилась обгоревшая осадная башня, а на равнине виднелся обугленный остов той, что подожгли круиты Друстана.

Но еще две целенькие башни стояли почти у самых стен крепости, и скальды готовили мощный таран, чтобы выломать ворота. Только лучники и фрондиболы на крепостной стене пока удерживали их от атаки. Если скальды сумеют подтащить башни поближе и хлынут на парапет, все будет кончено. Но на закате они отступили за пределы досягаемости стрел воинов Трой-ле-Мона, чтобы возобновить атаку на рассвете.

– Мы подождем до утра, – тихо сказал Гислен, – и будем молиться, чтобы защитники крепости признали в нас союзников. Чем скорее они контратакуют скальдов со своей стороны, чем больше у нас шансов на победу.

– Думаешь, королевские войска со всех ног ринутся помогать орлу д’Эгльмора? – скептически спросил герцог. – Не рассчитывай на скорую подмогу, кузен.

– Мой отец не дурак. – Гислен смотрел вдаль, на крепость. – Люди Друстана сражаются под флагом Куллах Горрьим. Он его наверняка узнает.

– Если разглядит черного кабана за тридцатью тысячами ревущих скальдов. – Д’Эгльмор отошел и пожал плечами. – Что ж, давайте постараемся перебить как можно больше варваров в надежде, что этого окажется достаточно для прорыва осады. Но каждую минуту промедления со стороны твоего отца мы будем терять сотни солдат.

Один из Парней Федры, Юджин, которого Квинтилий Русс ценил за необычайно острое зрение, посмотрел на поле боя и ахнул, на что-то указывая.

Было сложно различить людей на таком расстоянии. С холма фигурки казались крошечными, но мы достаточно ясно увидели вереницу пленных, которых вели по лагерю скальдов, подталкивая и награждая пинками. Длинные платья выделялись яркими пятнами на фоне пыльной земли и серых шатров военного лагеря.

Женщины, все до одной. Ангелийские женщины.

Армия Селига серпом прошла по северной Намарре, прежде чем войско Перси де Сомервилля встало у нее на пути. Прежде мы такого не видели. Скальды угоняли ангелиек в рабство.

Мы молча наблюдали за ними, находясь слишком далеко, чтобы услышать их крики. Да и сомневаюсь, чтобы несчастные кричали. Должно быть, они пробыли в плену уже несколько недель, а по прошествии времени человек привыкает почти ко всему. Но я все равно не могла отвести взгляд. Жослен взял меня за плечи и оттащил от края холма. Я уткнулась лицом ему в грудь и затряслась. А подняв голову, обнаружила, что Исидор д’Эгльмор смотрит на нас с сокрушенным лицом.

– Простите, – тихо сказал он. – За все то, что вам обоим пришлось вытерпеть. Не знаю, как вы отнесетесь к этой просьбе, но, пожалуйста, простите.

Жослен, не отпуская меня, кивнул.

– Выступаем на рассвете, – мрачно напомнил Гислен де Сомервилль.

Я проснулась, едва взошла луна.

Меня разбудило гудение крови в жилах: Кушиэль словно окутывал меня огромными бронзовыми крыльями, заставляя кровь стучать в ушах. Подняв голову с одеяла, я обвела взглядом спящий лагерь, в красной пелене увидев сверкающие клинки, бледные лица лежащих солдат и дремлющих с опущенными головами лошадей.

Каждая минута промедления унесет сотни жизней.

Кушиэль прошептал мне на ухо: «Сейчас…»

Я стиснула виски, понимая, о чем он.

Подняться, не разбудив спящих рядом, не составило труда. Выставленные по периметру караульные за передвижениями внутри лагеря не следили. А я умела двигаться тихо-тихо: это первое, что усваиваешь при Дворе Ночи. Прежде всего там учат быть незаметной, невидимой, прислуживать ненавязчиво и никому не мешать.

Делоне тоже приветствовал этот навык.

Оставить Жослена было труднее всего, потому что я знала: он никогда меня за это не простит. Я перешагнула через него. В серебристом лунном свете спящий Жослен походил на прекрасного Эндимиона из древней эллинской легенды. Я поцеловала его в лоб, едва прикоснувшись губами, и он что-то неразборчиво пробормотал во сне.