Затем тревога, беспокойство, страх, что она прямо здесь разрыдается, заставляли ее опять тащиться в убежище женского туалета, где она, прислонившись к кафельной стене и закрыв глаза, пыталась взять себя в руки и успокоить дыхание. Каждые несколько минут она осторожно подходила к ряду умывальников, снимала темные очки, чтобы убедиться, что в зеркале отражается именно ее лицо. Приблизив свое лицо к стеклу, она внимательно разглядывала его, словно ожидая, что оно станет выглядеть по-другому, боясь найти на нем следы разложения и порчи. Но нет. Она видела лишь бледный выпуклый лоб, голубые, с поволокой глаза. Короткий и прямой, как и у всех членов ее семьи, нос. Полные губы. Как ей иногда казалось, слишком полные. Это немного простило ее. Подбородок, тоже круглый, как у младенца. Вообще вся ее физиономия была какая-то младенческая, не вполне сформировавшаяся. У нее был хороший цвет лица, даже при этом бледно-сером освещении щеки светились здоровым румянцем. И ее сестра Луанн, самая хорошенькая из них всех, не могла не признать, что у Бет самый хороший цвет лица. Ей было шестнадцать, а у нее никогда не было ни одного прыщика.

Но тут распахивалась дверь в туалет, и Бет поспешно надевала свои черные очки и опускала голову. Но это оказывалась всего лишь какая-нибудь женщина, обычно с кожаной дорожной сумкой, вроде той, что была у нее, которая быстро проходила мимо и запиралась в одной из кабинок.

Когда по громкоговорителю объявили, что начинается посадка на автобус, идущий в Лос-Анджелес, Бет пошла первой. Она быстро пробежала в самый дальний конец автобуса и съежилась на сиденье у окна. Время от времени она бросала тревожные взгляды на дверь, как бы опасаясь, что кто-нибудь, может быть, даже отец, явится в последний момент, чтобы увести ее домой. Она не сразу обратила внимание на мужчину, севшего рядом с ней, пока не почувствовала его запахи – запах тела, лосьона и сигар. Краем глаза она взглянула на него. Совсем старик, быстро промелькнуло у нее в голове, годится в дедушки. И явно переживает сейчас полосу невезения, если вообще у него когда-нибудь было везение. Затем автобус отправился в путь, проезжая по темным, мокрым от дождя улицам Спокана, с его бесконечными рядами мрачных, серых контор.

Она чувствовала, как сильно бьется ее сердце, как неровно она дышит, испытывая огромное облегчение по мере того, как автобус мчался вперед, как у него переключалась скорость, как он тормозил на красный свет, трогался с места на зеленый, как притормаживал перед поворотами и то набирал, то сбавлял скорость. Кроме Бет и сидящего рядом с нею мужчины, в задней части автобуса никого не было. Она почувствовала на себе взгляд соседа и вздрогнула от отвращения, уловив, хотя утро еще только-только началось, мерзкий запах алкоголя. Бет прижалась к окну, стараясь сосредоточиться на том, что проплывало мимо: зданиях, которых становилось все меньше и меньше, случайных пешеходах под зонтом, струях дождя, размывающих все кругом. Мужчина что-то сказал ей. Она не обратила на него внимания и закрыла глаза в надежде, что он оставит ее в покое. Она чуть не подскочила на месте, когда почувствовала, как его ладонь коснулась ее руки.

– Простите? – вежливо спросила она своим детским голоском, чувствуя тем не менее непонятный страх. Теперь она повернулась к нему и смогла его хорошо рассмотреть. Он был очень противный – с водянистыми блеклыми глазами, серой щетиной на щеках и подбородке. И воняло же от него! Ужасный тип…

Двадцать долларов, – прошептал он. – Никто нас здесь не увидит сзади, киска. Я его вытащу, а ты немного поцелуешь.

«Этого не может быть, это не может происходить со мной», – с ужасом подумала Бет. Она отпрянула от него. Он положил свою волосатую руку на ее предплечье, а другой тер себе там, между ног. В автобусе было много людей и еще водитель. Она открыла рот, чтобы закричать, она хотела закричать.

– Только поцелуй его, малышка, и я дам тебе двадцать долларов, – прошептал он заговорщицким тоном.

Кричи же, кричи, твердила себе Бет, но смогла выдавить из себя лишь какие-то нечленораздельные, едва слышные звуки, по щекам ее потекли слезы. Мужчина разочарованно посмотрел на нее.

– Ну ладно, ладно, – пробормотал он, поднимаясь с места и двигаясь по проходу в переднюю часть автобуса.

Бет осталась на месте, окаменев от страха. Она тихо плакала, но на сей раз уже с облегчением. Досчитала до ста, затем до пятисот, до тысячи. Глубоко вздохнув, она схватила свою дорожную сумку и сумочку и пошла по проходу вперед, пока не нашла свободного места как можно ближе к водителю. «Это я сама виновата, – думала она, чувствуя легкую дурноту, – глупо садиться так далеко и совсем одной. Очень глупо. Но ведь ничего не случилось?» Поняв это, она почувствовала себя лучше и попыталась взять себя в руки. «Все, больше я прятаться не собираюсь», – решила она. И вообще в этом не было никакой необходимости. Никто ее не искал. Теперь она это знала точно. Всего лишь четыреста долларов. Дешево отделались. Вдвое дешевле, чем это стоило. От жалости к себе на глазах опять появились слезы, она пожалела, что не взяла все деньги.

Автобус шел мимо лесов северо-восточной части штата Вашингтон. Небо по-прежнему было затянуто тучами. Резкий порыв ветра обрушил на стекло дождевые струи, заставив ее вздрогнуть во сне.

Ей снился Бадди. Она видела его лицо, серьезные синие глаза, длинные ресницы, коротко остриженные, светлые, торчащие во все стороны кудряшки, его улыбку и такой чудесный изгиб губ. У него была необыкновенная улыбка. Великолепные зубы. Таких зубов больше не было ни у кого в его классе.

Ее отец называл семью Бадди и людей, подобных им, «белая грязь», они жили в «Ущелье мертвеца», где малыши месили грязь и болели без конца и, казалось, люди просто не представляли себе другой жизни, чем всю неделю работать на шахтах, а потом напиваться по субботам и устраивать драки. Бет передернуло, когда она подумала об этих людях, и особенно о семье Бадди. Его отец был самым отъявленным пьяницей, а мать – сущей ведьмой, вся семья жила в страшной развалюхе, одной из тех, куда она с сестрами развозила на отцовской машине благотворительные рождественские подарки. Они действительно были «белой грязью». Как еще можно было относиться к ним?

Но Бадди был совсем другим. Он был красив и в школе Лейксайд играл полузащитником в футбольной команде. Его красно-белая форма делала его таким же, как и все остальные. И Бет Кэрол была не единственной из богатых девочек, неравнодушных к нему и испытывающих непонятную радость, когда он неторопливо двигался по залу или же когда его команда выигрывала, и он уходил с поля, другие игроки похлопывали его по спине, а малыши на трибунах восторженно приветствовали.

И чтобы бы там ни говорили, между ней и Бадди все было по-особенному. Они могли до бесконечности разговаривать, когда им удавалось вдвоем сбежать куда-нибудь, и он рассказывал ей о том, что собирается добиться большого успеха. О том, что после окончания школы пойдет в армию, если его возьмут, возможно, это даст ему кое-какие привилегии в дальнейшем. Правда, его могут отправить в Корею, но он предусмотрел и такую возможность и усердно занимался машинописью, так что, если повезет, он станет служить писарем. Потом он поступит в колледж по квоте для отслуживших в армии, потому что хотя он и неплохой полузащитник, но есть и получше, и представители колледжей не рвут его на части, приглашая для бесплатного обучения.

«Да, Бадди, – шептала она, – ты действительно добьешься много. Я это знаю». Она мысленно представляла его себе в собственном кабинете, в прекрасном костюме, с новой машиной, ожидающей у дверей, – «кадиллак», а может быть, «линкольн». Она с восторгом думала об осуществлении его стремлений, этой нарисованной ее воображением картине. Оттого, что мысленно представляла и себя рядом с ним.

И как ей нравилось, когда он трогал ее, снова и снова шептал ее имя, когда они лежали вдвоем на брезенте в лодочном сарае, а лодки, привязанные к причалу, скрипели и хлюпали. Бадди… Она уже так давно не думала о нем. Во всяком случае, с тех пор, как все это произошло и ей пришлось думать о многих других вещах. Было так хорошо думать о нем опять, так, как она всегда делала, когда его не было рядом. Думать о его словах: «Знаешь, малышка, когда я с тобой, то знаю, что могу все на свете. Я чувствую себя сильным».