Родителей Эрик так и не отпустил.

На следующий день в дом скади вернулись альва. Будто и не уезжали — заняли опустевшие после отъезда комнаты, и все встало на свои места. С альва в доме стало спокойнее. Возможно, ощущение надежности проснулось из-за прошлой войны, а может, из-за последней битвы с охотниками, когда Мирослав здорово меня поддержал.

Вопреки ожиданиям, хегни не съехали. Понемногу страх улегся, обстановка перестала быть нервной, и Филипп улыбался по утрам, встречая меня в столовой.

Андрей поправлялся быстро — кен охотника и ускоренная регенерация творят чудеса. Правда, комнату он покидал редко, все чаще сидел за книгами в старинном кресле у окна. Плед, томик Брэдбери и рассеянный, затравленный взгляд. И я приходила к нему трижды в день, приносила поесть и книги из библиотеки, а по вечерам садилась на подоконник и смотрела на улицу. Охотник все чаще молчал, много читал, мало и ужимисто улыбался и наверняка хотел сбежать из дома, наполненного хищными.

Бежать было некуда. Богдан не объявлялся, но ищейки скади уверенно утверждали: охотники в городе, их много и они затаились, выжидая удобного для нападения момента. Впрочем, у нас были защитные амулеты Альрика, летописи охотников, методично расшифровываемые жрецами, десять боевых заклинаний и личные записи Альрика с отчетами его безумных экспериментов.

Уныние овладевало мной основательно и прочно и, наверное, овладело бы полностью, если бы не Влад. Он нашел меня на пыльном чердаке, среди заброшенных, забытых картин, обломков старой мебели, в запутанном паутиной углу. Сначала я хотела здесь прибраться, но постепенно мне понравилась статика этого места, куда никто, кроме меня и Даши не ходил. Я видела ее иногда, спускающейся с лестницы, что вела к массивному деревянному люку. Защитница стирала остатки слез и несколько раз глубоко вдыхала, прикрывая глаза. Старалась успокоиться и вернуть привычную маску уверенности сестры вождя.

На чердаке Даша общалась с собственными демонами.

В такие моменты я старалась стать незаметной, юркнуть в одну из гостевых комнат, чтобы она меня не заметила. Одиночество — иногда необходимое лекарство.

Жаль только, Влад был со мной не согласен. Скрипнули старые петли люка, над полом показалась светловолосая голова, а потом и весь Влад — ворвался в мое убежище и заполнил собой почти все пространство, нарушая столь необходимое уединение.

— Все себя изводишь?

Мы почти не общались после яростного разговора о Барте, и я не стремилась пойти на контакт. Поэтому отвернулась к стене, обнимая колени, и уткнулась в них подбородком.

— Прекрати, пророчица. Ты ни в чем не виновата. Мы потеряли пятерых в нашей вылазке, а достали пару безделушек. Ты же защитила дом.

Я покачала головой и невольно хмыкнула. Для Влада люди всегда были лишь солдатами, и он измерял их численностью. Люди, которые не близки.

Для близких существовали свои, отдельные правила.

— Для меня все не так. И я не хочу жить с мыслью, что завтра погибнет кто-нибудь из скади, атли или альва. Зачем жить, постоянно ожидая смерти?

— Если ждать, то смысла нет, — согласился Влад, хлопнул входным люком и шагнул к стопке прислоненных к стене картин. Провел пальцем по пыльной раме и сделал вид, что изучает молекулярный состав грязи. — Но ты не жди. Живи. Отпусти, наконец, тех, кто погиб. Мы потеряли пятерых, Эрик лишился двоих воинов. Что, ты думаешь, будет, если он станет жалеть себя? Это война, Полина. Ты не сможешь спрятать всех под крылом, как наседка — цыплят. И должна понимать, что каждый из нас может погибнуть. Будь готова хоронить людей.

— Я — не ты, — огрызнулась я. — Не нужно внушать мне свою философию наплевателя.

— В том-то и дело, что мне не наплевать. Но жалеть себя — последнее дело. Это слабость, и враг использует ее, не сомневайся.

— Не только враг, — язвительно поправила я. — Ты тоже пользовался.

— Верно, — кивнул он. — Твои слабые места видны отлично.

— Иногда я тебя ненавижу…

Мало места, и воздух в надежном до этого момента убежище спертый. Злость просыпается: в конце концов, это мой дом, а я даже спрятаться в нем не могу! Запретить, что ли, посторонним подниматься сюда? Интересно, на это у меня хватит полномочий?

Впрочем, умом я понимала: ненавидеть Влада глупо. Он прав, слабостей у меня предостаточно, и если не охотники используют их, то Первые точно. А Барт не для того меня готовил…

Для чего?

Ответа на этот вопрос не было. Был кен в жиле — чистая ярость сольвейга. Был опыт — злой, колючий и познавательный. Была неизвестная мне миссия. А еще видение.

Когда я рассказала о нем Эрику, он нахмурился. Молчал, постукивая пальцами по столешнице, и на меня не смотрел. А потом начались отлучки по ночам. Спрашивать, куда он уходит от меня, было боязно. Иррациональный, нелогичный и совершенно обезоруживающий страх мешал спросить. Смыкал губы, и рвущиеся на волю слова застревали в горле.

— Мне не привыкать, — горько усмехнулся Влад и повернулся к выходу. И уже спускаясь, возвращая мне уединение, повернулся на шаткой лестнице и сказал: — Не смей расклеиваться! Охотники придут снова, и ты нужна скади.

Наверное, с высоты поста вождя, жизни соплеменников кажутся мельче. С моей колокольни каждая капля крови, каждый стекленеющий взгляд ощущался острее. И для ненависти действительно нет причин — мы просто разные.

— Влад, — окликнула я его, когда он почти захлопнул люк. Он обернулся, как всегда, с невозмутимым лицом, на котором я, наверное, никогда не научусь читать. — Спасибо, что вытащил Андрея.

Он улыбнулся уголками губ и ответил:

— Не за что, пророчица.

А через несколько дней я поняла, где все это время пропадал Эрик. Ревность шевельнулась, поскреблась в груди злой кошкой и снова свернулась клубком. Изображать радушную хозяйку, когда в дом приходит неприятный тебе человек, всегда сложно. Наверное, именно поэтому улыбка вышла натянутой и совершенно неискренней. Язвительные слова рвались на волю, но я душила их в зародыше — в одной из комнат наверху жил Андрей, и я знала, насколько нелегко далось Эрику это решение. Значит, и я постараюсь принять его гостя, как полагается.

Гектор был серьезен. Не напуган, нет — таких, как он, не испугаешь грядущей бедой. Озабочен. Малословен, задумчив и готов идти на компромиссы.

Он смешно оттопыривал мизинец, отпивая из чашки давно остывший чай. Спина его была ровной, а серый костюм идеально выглаженным. В до блеска начищенных ботинках отражались блики настенных бра. Ясновидец смотрел на меня изучающе, но не зло. Ненависть сошла на нет с излечением Лидии, ссориться больше не имело смысла, но я все еще помнила и его серый, вязкий кен, и боль в жиле, когда я с усилием выталкивала его наружу. А еще одинокие ночи и мокрую от слез подушку. Жар амулета Эрика. Барта, который…

Последние воспоминания ранили особенно, невольно усиливая неприязнь к Гектору.

— Зачем он здесь? — вырвалось у меня против воли. Щеки полыхнули, жар перекинулся на уши и затылок, но взгляда я не отвела.

— Гектор поможет поставить защиту, — невозмутимо объяснил Эрик и откинулся на спинку высокого кресла. Наблюдать за нами, похоже, было интересно, поэтому разговор он не начинал, и до этого вопроса мы пили чай в абсолютном молчании. Лишь дрова в камине трещали — видимо, принесли сырые, и они не успели просохнуть. А еще бурые ветви бились в окно, будто бы хотели внутрь, в тепло. Атли уехали на место, некогда бывшее их источником, альва — за остатками вещей. Хегни спрятались наверху и притихли, словно мыши в ожидании прихода кота. — Ясновидцы умеют скрываться не только от хищных. От охотников тоже.

— А ему это зачем?

Знаю, говорить о человеке в третьем лице в его присутствии невежливо. Но Гектор, похоже, совершенно не обиделся и даже не смутился. Подался вперед, ставя чашку на поднос, и улыбнулся уголками губ.

— Первые опасны не только для вас, — сказал ясновидец. — Я пришел просить Эрика принять свой клан в вашем доме. Скоро все переменится, и жертвы будут в каждом из видов.