Странно, но кен Барта словно спал. Жила спала тоже, ладони не горели и не чесались от переизбытка силы, а ведь я помню: и белую ярость, и мощь, и поток этой мощи, способный сбить с ног даже такого, как Крег.

Убить? Наверное. Только вот что эта мощь против Первых? Всего лишь кен. У Эрика, бьюсь об заклад, намного больше — и сил, и умений. А я всего лишь девочка, которая вечно идет против системы, призванной ее защищать.

— Теперь, когда Альрика нет, гораздо лучше, — ответил Глеб и затушил окурок прямо о пол крыльца. — Чем ты думала вообще? Хотя кого я спрашиваю…

— Я думала о вас. О том, что ты остался наверху с Аланом, а мог бы погибнуть вместо Томы. О самой Томе. О Наташе. О том воине альва, с которым я толком и знакома-то не была. Мы ведь вместе прошли войну, а я даже не запомнила его имя. Я думала о том, кто умрет этой ночью.

— Из-за тебя?

Я повернулась к нему и наткнулась на улыбку — ироничную и совсем не злую. Только в глубине синих глаз притаилась грусть.

— Нет, — помотала головой. — Но если бы я ничего не сделала, то они погибли бы из-за меня.

Глеб кивнул и отвернулся. Чиркнул зажигалкой, и я только заметила, что моя сигарета истлела и осыпалась пеплом до самого фильтра. Наверное, оно и к лучшему — старые привычки нужно оставлять в прошлом.

— Ника говорит, Лидия о тебе спрашивала, — будничным тоном произнес Глеб.

— О… — вздохнула я. Не знала, что ответить, да и стоит ли? Воспоминания, связанные с домом Гектора — не самые радужные. Нужно ли поднимать их на свет? Пусть лучше остаются там, где они сейчас — в глубинах памяти. Мне и без Лидии хватает забот.

— Ясновидица считает тебя супергероем, но мы-то знаем, кто ты на самом деле. И что могло произойти.

— Я в курсе, что могла умереть, — проворчала я и встала. Тишина, окутавшая дом, казалась гробовой. Затишье перед бурей? Пахло снегом и прелой листвой, а еще табачным дымом. Такие привычные запахи.

— Ты слишком независимая, чтобы жить в племени, — совершенно серьезно сказал Глеб и тоже поднялся.

— Думаю, Эрик уже не рад, что принял меня в скади.

— Позволь Эрику решать самому.

Иногда он подходит так тихо, что я не слышу. И вздрагиваю каждый раз, когда теплые пальцы касаются ладони. А пальцы и правда теплые. Или я просто продрогла на ветру?

На лице Эрика не было и тени злости. И обида ушла, уступив место усталости. Невольно захотелось его пожалеть. Обнять, погладить по волосам, сказать, что все закончилось.

Но я не рискнула. Стояла, оторопело переминаясь с ноги на ногу, под насмешливым взглядом Глеба.

— Идем, — решительно сказал Эрик и потянул меня вниз, с крыльца.

Защита пропустила без проблем. Да и не было в ней больше нужды, но, переступая заветную черту, я, признаться, вздрогнула. В ответ Эрик лишь крепче сжал мою ладонь и потянул к машине. Открыл дверцу, я влезла внутрь и подышала на озябшие ладони.

Спрашивать, куда он собрался, не решилась — боялась спугнуть внезапную близость, о которой сегодня даже мечтать не могла. Безумно захотелось плакать, и я закусила нижнюю губу, стараясь унять всхлипы, рвущиеся из горла. Тщетно. На выезде из ворот слезы все же покатились по щекам, и я старалась незаметно смахивать их рукавом джемпера.

Мы ехали в город. Дорога, подсвеченная фарами, казалась мне путем в другой мир — неизведанный и страшный. Деревья нависали над этим путем и тянули к нам ветвистые лапы. Тщетно пытались схватить — мы слишком быстро двигались. Эрик во всем любил скорость…

Только на въезде в Липецк, после ярко освещенного фонарями поста ГАИ, среди многочисленных, сливающихся в общий поток машин, я выдохнула с облегчением и позволила себе мельком взглянуть на мужа.

Эрик следил за дорогой, а его руки расслабленно поглаживали руль. Накликать на себя его гнев не хотелось, поэтому я молчала.

И лишь когда мы припарковались у дома, в котором находилась квартира с синей спальней, тихо спросила:

— Зачем мы здесь?

— Увидишь, — бросил он и вышел из машины.

В городе было теплее. И воздух пах иначе — бензином и грязью, а еще в нем не было той остроты и свежести, которой я наслаждалась на крыльце скади.

Зато было светло. Фонари щедро поливали светом наши плечи, к нему примешивался другой — из окон. Все это великолепие плясало на влажном асфальте яркими осколками.

Нас впустила в просторную парадную знакомая дверь. Лакированные перила приятно холодили пальцы, шаги отдавались гулким эхом, словно это пещера. Впрочем, Эрик щелкнул выключателем, и пещера превратилась в чистый подъезд. И лифт открыл гостеприимную пасть, впуская.

Пока мы поднимались, я облокотилась о стенку и смотрела на Эрика. А он — на меня. Пронзительно, жадно. Так, что хотелось одновременно и спрятаться от этого взгляда, и не отрываться.

А потом лифт приехал, и связь порвалась.

В квартире было тихо. Темно. По стенам ползли тени от проникающей в окна ночи. И спальня, куда я пришла на автомате, была темно-синей и словно наполненной дымкой. Комната, ставшая мечтой.

Давно я тут не была. Кажется, целую вечность.

— Я всегда хотел владеть тобой.

Голос Эрика тихий и хриплый, и руки ложатся на плечи. От прикосновения вниз до ладоней струится тепло, и тело реагирует дрожью. — Даже тогда, когда ты впервые спала со мной в этой кровати. Знаешь, как заводят маленькие девушки в мужских футболках?

Я сглатываю и прикрываю глаза. Слова проникают под кожу, впитываются в кровь и греют изнутри.

— Тогда я не мог, — продолжает Эрик, и пальцы его сжимаются на моих ключицах. Восхитительно! Он, эта комната, уединение. — А сейчас могу. Можешь назвать это читерством, но ты моя, Полина.

— Эрик… — выдыхаю, но его указательный палец ложится на губы, призывая помолчать.

— Что за ужасная привычка — перебивать вождя? — бормочет Эрик недовольно. Прижимает меня к груди, и подбородок кладет мне на макушку. Такой близкий, родной. Мне хочется плакать и смеяться одновременно. — Ты моя. Я хотел этого и получил. Но еще больше я хотел, чтобы ты была счастлива. Возможно, я поступал жестко, но думал лишь о тебе и твоей безопасности. Не было ни минуты, чтобы я не думал о тебе. Ты же обо мне — ни капли.

— Ты сильный. — Поворачиваюсь, чтобы видеть его глаза. Почему-то забылось, что он такой высокий, а мне приходится задирать голову, чтобы на него смотреть. — Но остальные — нет. Ты — единственный, кого боялся Крег.

— Дело в том, Полина, что после венчания ты — часть меня. Навсегда.

— Именно потому и пошла, — киваю, хотя и лукавлю. Я пошла по другой причине, но только теперь понимаю: я — жена вождя. Со всеми вытекающими. Можно сколько угодно считать себя маленькой девочкой, но моей роли это не изменит. И роли этой нужно соответствовать. — Ты бы на моем месте поступил так же, чтобы спасти скади, разве нет? Разве я, как твоя жена и часть тебя, не должна делать все ради племени?

Его глаза светятся непонятным мне огнем, и продолжать этот разговор мне не хочется. Хочется обнять, почувствовать прикосновение к коже.

Эрик молчит. Нечего сказать, или тоже не желает спорить?

— Я люблю тебя, — шепчу, и рука сама тянется к щеке. Щетина колется, когда Эрик откликается на ласку. — Я так тебя люблю…

Еще один трудный день закончился. Сколько их еще будет таких — пропитанных страхом и отчаянием? Хищные нашего мира ходят по лезвию ножа. Теперь, когда пришли Первые, я вообще ничего не знала о будущем. Не строила планов.

Было лишь здесь и сейчас. Ночь. Полумрак комнаты, пахнущей карамелью. Прикосновения, от которых плавится кожа. Кен, застывший на кончиках пальцев. Прохлада простыней. Сорвавшийся с губ стон.

Я чуть не погибла сегодня и заслужила немного жизни. Чистой, не омраченной опасностями. Наверное, Влад был в чем-то прав, когда спасал меня любой ценой: я безумно любила жизнь.

В любом случае, теперь я так просто с ней не расстанусь. Ни за что.

Глава 2. Революция