Стефен поймал взгляд бармена с блестящими от помады волосами.

— В этом я вижу твою руку, Тали.

Длинные усы Тали зашевелились, когда он улыбнулся.

— Нетрудно было сообразить, когда я вас увидел с этой женщиной.

— Она — жена, Тали… Тали взялся за пивной кран:

— Она красивая… Пошли вам, Бог, счастье! Стефен признательно кивнул головой, но ничего

больше не сказал. Женщины были животрепещущей темой разговоров в салунах, но не жены. Особенно этот разговор был неуместен после шуток по поводу голой Сусанны.

Он взглянул на Эмета, угрюмо допивающего свое пиво. Парень весь вечер был в плохом настроении. Даже хриплые приветствия Стефену в переполненном людьми салуне не смогли поднять его настроение. Он всегда был пессимистом, но сейчас Стефен чувствовал, что что-то случилось.

— Кажется, ты потерял свои улыбки где-то на дороге, — заметил Стефен.

Эмет пожал плечами и промолчал.

— Скажи мне, какая муха тебя укусила?

Эмет пристально посмотрел на свою кружку с пивом:

— Теперь, когда у тебя жена под боком, ты не будешь больше драться.

«Так вот в чем дело, — подумал Стефен. — Вот почему Эмет так смотрел на Анну».

— Парень, да она никакого отношения к этому не имеет. Я завязал с боями, потому что у меня к этому больше не лежит душа. И мне не хочется закончить, как наш Хэмер. — Он кивнул на старого боксера, который сидел с пьяной улыбкой среди мужчин, занятых картами и виски.

Эмет скривил рот, показывая этим свое неудовольствие.

— О'Мэгони и Доугени создали комитет по организации высадки в Ирландии. Они хотят провести встречу в отеле «Шестой округ».

— А-а, так сейчас это называется высадкой в Ирландии, — протянул Стефен. — А я думал, что мы толкуем о призовых матчах.

Эмет отодвинул недопитое пиво:

— Стефен, ты — боксер и патриот. Ты ирландскому делу принадлежишь так же, как боксерскому рингу.

«Парень привязан к самой идее боя, — подумал Стефен с грустью — Ему двадцать три, но он еще не стал взрослым…»

— Я принадлежу моей семье, и моим добрым соседям, и друзьям, — ответил Стефен. — В этот круг входишь и ты, но с условием — не надо делать меня героем старых сказок. Что касается Ирландии, то свобода придет. Я уверен! Может, не при нашей жизни, но придет… Через парламент, без кровопролития.

— Она должна наступить сейчас! — воскликнул Эмет. Его лицо пылало страстью. — Как мы, ирландцы, можем здесь в Америке требовать уважения, если наша страна под пятой Англии?

— Уважение ты можешь заслужить упорным трудом и достойной жизнью, Эмет! То есть именно тем, что ты и делаешь.

— Но О'Мэгони говорит…

— У О'Мэгони и Доугени под шляпами кирпичи вместо голов, — с раздражением сказал Стефен. — Они оставили Ирландию в сорок восьмом как пораженцы, впрочем, как и все мы. А сейчас они строят из себя героев.

— Но они и есть герои, — запротестовал Эмет. — Они восстали и сражались! Как и ты…

— Сражались! — Стефен затряс головой, возмущаясь. — Сорок восьмой — это стычка на капустных грядках, ничего кроме политики и поэзии. Я полагаю, они все еще думают, что могли идти против армии королевы с пиками и вилами, горланя бравые призывы.

— Сейчас они достают оружие.

Стефен насторожился. Помилуй, Боже, неужели слова так быстро доходят до границ Америки?

— И там будет восстание…

— Не будет там восстания! — воскликнул Стефен, начиная сердиться. — У ирландского народа для этого слишком живот подтянуло после голодухи, болезней и горя в стране. Священники проповедуют отказ от восстания, а лучшие мужчины уезжают в Америку. В Ирландии никого больше не волнует восстание, даже полицию. Они позволяют нам, участникам восстания в сорок восьмом, бродить свободно где угодно. Они знают, что для того, чтобы вновь разжечь пожар, нужно призвать самого святого Патрика.

Глядя на Эмета, Стефен вспоминал себя — молодого, теряющего голову от ненависти и надежды. Было обидно, что парень может погубить себя из-за лживых воззваний и обещаний свободы.

— Эмет, — сказал он, стараясь быть терпеливым. — Ты же в Америке родился. Никогда не стоял на ирландской земле. Революция в разваленной стране — это безнадежная затея.

— Это не безнадежно, — возразил Эмет. — И я готов бороться, если они меня возьмут.

Стефен внимательно посмотрел парню в лицо, пытаясь понять, насколько тот серьезен.

— Ты собираешься ехать туда и ввязаться во все это?!

Эмет кивнул.

— Я знаю, они собирают добровольцев. Им нужен курьер, чтобы обеспечить связь между Нью-Йорком и Дублином. Я сказал О'Мэгони, что согласен, и уже дал клятву.

«Так, — подумал Стефен, — его молодой друг за время его отсутствия решил отдать себя безнадежному делу».

— Ну что же, раз ты всерьез.

— Да, всерьез, Стефен.

Стефен подумал о просьбе Пэдрейка Мак-Карси: найти надежного человека перевозить деньги в Бирмингем.

Эмет не был безрассуден, был осторожен и предан до мозга костей. У него мать и сестра, но нет ни жены, ни детей. А когда он приедет в Ирландию, Пэдрейк о нем позаботится…

Стефен Флин ближе наклонился к плечу друга:

— Эта группа в Ирландии не более, чем горстка людей, сверлящих дыры в дублинских горах пиками по воскресеньям после обеда. Держу пари, что все это ничем не кончится.

Эмет сжал губы:

— Я и это буду делать, Стефен. Пойми — я должен что-нибудь делать!

— А что ты слышал об оружии?

— Точно я ничего не знаю… Но О'Мэгони хочет добыть денег, чтобы купить его. Он говорил об ирландских связях, реальных доходах и о подготовке армии в пять сотен человек.

Стефен взглянул на часы и увидел, что закончилась рабочая смена Тали. Он толкнул в плечо Эмета:

— Засучивай рукава и принимайся за работу. Договорим позже. И не давай выносить выпивку всякому ирландцу, который ведет речи против королевы.

Стефен отошел от бара и стал проталкиваться в спарринговую комнату. Чем больше он думал о Эмете как о курьере, тем больше ему нравилась эта мысль. Парень был трезвенник, в голове никакого легкомыслия. Пэдрейк одобрит его выбор — Стефен был уверен. Пэдрейк сделает из него политического деятеля, достойного соперничать с лучшими из них. Но О'Мэгони нужно держать в узде. Пэдрейку необходимо повиновение приказам из Ирландии, а не группы смутьянов в Нью-Йорке.

Стефен вошел в комнату для тренировок, клубящуюся от дыма. Поверх голов толпы он увидел двух мужчин на отделенном канатами ринге посреди комнаты. Он направился в угол, где с потолка свисал тяжелый мешок, набитый опилками. Вот тут он сможет расслабиться и пропотеть! Он работал над мешком добрых полчаса, пока все тело не покрылось испариной.

— Так, «Пламя родины» 4 все еще горит, — раздался знакомый голос. — Добро пожаловать домой, чемпион.

Стефен повернулся и увидел Джила Гилеспи, взъерошенного, с багровыми щеками шотландца, который писал для «Национальной газеты».

— Джил! — Воскликнул Стефен, расплывшись в улыбке.

— Слава Богу, выглядишь отлично, — заметил Гилеспи, тряся руку Стефена. Он перекатил сигарный окурок в угол рта. — Точность, как у блохи. Магири скоро дождется…

— Долго ему придется дожидаться. Я уже осёл, пустил корни.

— Ни черта, — возразил Гилеспи и сделал глоток из своей неразлучной фляжки, не вынимая сигары изо рта. — Газеты сделают все, чтобы заставить тебя вернуться: они будут печатать оскорбления Магири до тех пор, пока ты не примешь вызова.

— Извини, Джил. В мире не осталось такого вызова, который бы заставил меня вернуться на призовой ринг.

— Я не верю в это. Ты в хорошей форме, чемп. К тому же там еще и деньги делают.

Стефен не стал спорить.

— Давай; Джил, держи мешок крепче, чтобы я смог несколько раз ударить как следует.

— Говорят, что ты завязал из-за женщины, — сказал Джил, ухватившись за мешок. — Трудно поверить, что ты позволил какой-то бабенке залезть себе под шкуру.

Стефен бросил на Гилеспи предостерегающий взгляд: