Самолет пошел на посадку, капитан ушел в кабину, мы сидели вдвоем на отгороженных шторками креслах, она [стюардесса] смотрела на меня, я глядел в иллюминатор и искал во тьме город. За бортом было темно. Я потерял все ориентиры времени: то ли был еще вечер, то ли наступает рассвет, не помнил уже когда и сколько спал в последний раз, падали вниз веки, меня тянуло ко сну. Но я смотрел вниз в окно и уже что-то можно было различить. Мы, пролетев над океаном, летели над землей. Снизу я узнал Токийский залив и еле заметно увидел возвышенность, наверное, это

= 15 =

была Фудзияма.

И вот я своими глазами смотрел на Токио. Это были огни, похожие на пожар, и переливались как река. Мы кружили над городом и медленно спускались вниз. За бортом показывалась фантастическая картина. Самолет вырулил по воздуху на посадочную полосу. Снизу уже были видны ручьи автомобилей, несколько минут и самолет плавно и мягко сел на землю. На крутой возвышенности освещались огромные темно-зеленые буквы, сделанные из растительности - NARITA.

Мы подрулили к зданию, остановился самолет, а стюардесса совсем было расплакалась и ушла в кабину. Я стоял на кухне один, рядом была молодая девушка и прибирала на столе. Вдруг открылась дверь, а там уже стояли трое и ждали меня. Я растерялся. С кем мне пришлось общаться в полете - находились в кабине. Я не знал, что делать, то ли идти, то ли ждать чего-то. А та, что убиралась, поняв меня, поклонилась на прощание, и я ушел.

Передо мной стоял мужчина средних лет в очках, рядом с ним находилась девушка в красной форме, а сзади них вроде полицейский, вроде пограничник.

Мы шли вчетвером по длинному светлому проходу, подошли к стойкам контроля. А перед стойками с автоматами в руках стояли такие же пограничники и кого-то встречали. "Не меня ли это так?" - думал я. Мы прошли сквозь эти стойки, предварительно поставив в бумагу какую-то печать, и пришли в комнату, сверху которой виднелась надпись "IMMIGRATION". А по ту сторону стеклянной стены собрались люди. Наверное, в полете обо мне сообщили, они стояли и смотрели на меня. Меня от них отправили еще дальше. Меня посадили на скамейку: спереди сторожил пограничник в темнозеленой форме, рядом переводчица, передо мной листали большую толстую книгу с иллюстрациями всех паспортов из, наверное, всех стран. Нашли наш советский оригинал, но что-то не совпадало, а именно надпись: "Общегражданский заграничный". Они листали еще страницу [за страницей], надеясь найти именно мой, но не нашли ничего, так и поняли, что летел с ним я так прямо из Москвы. Задавали те же вопросы, что и в самолете где-то минут пятнадцать. Я обрадовался, услышав опять русскую речь, и разболтался с переводчицей о том, о сем, ненароком спросил о священной для японцев горе Фудзияма. "А Фудзияма отсюда далеко?" спросил я. "О! Нет, здесь рядом!" - обрадовалась она и хотела показать через окно эту гору, но горы не было видно, и сказала, что увижу гору, когда полечу обратно.

Я очень расстроился. Упало куда-то настроение, я сидел один с пограничником, ни о чем не разговаривая. Вскоре одолел сон и [я] мигом

= 16 =

уснул. Проснулся, когда он меня разбудил, и мы пошли куда-то по лабиринтам аэропорта в холл. Он передал меня другим людям в светло-голубой форме и мы сидели так до самого вылета в Москву. До этого ко мне приехали из советского посольства и представительства Аэрофлота. Последний со мной, понятно, ни о чем не говорил. Первый же, еще молодой, не "читал мне мораль", как я ожидал, - [мы] поговорили о погоде в Токио, [я] спросил у него, почему у них еще желтые деревья на улице. Оказывается, зима там не такая уж холодная, как я думал.

Так мы сидели до обеда. Потом посадили в "Аэрофлотовский" самолет, предварительно сообщив обо мне стюардессам. Летели до Москвы девять часов. Прилетели к вечеру. В самолете мне дали кое-каких продуктов. И самого первого проводили к выходу. А там меня ждали все "шереметьевские фараоны" и хором накинулись на меня: "Вот он!" "Иди сюда!" "Приехал, заяц!" И начались, начались дотошные допросы, бумаги, протоколы, показания. Сидел несколько дней в изоляции в холодной гостинице с зарешетчатыми окнами, слава богу, что хоть в специальное место не отправили. Там мне дали "Известия", где написано обо мне. Вскоре приехал отец, и мы улетели домой, и как говорится, "хорошо то, что хорошо кончается!"

Вот и все.

***********************************

Читателям, вероятно, будет интересно узнать, что в марте этого года Аян, приведя в содрагание компетентные органы, снова появился в Москве. Правда, с несколько иной целью. Наш почетный член приехал поступать в ИСАА (Институт Стран Азии и Африки). Выбранная им специализация, как вы можете догадаться, связана с Японией. Пожелаем ему успеха, коллеги!