Охотник грозно сдвигает белесоватый, почти незаметныя брови, но на мужика это не производит никакого впечатления. Он стоит еще несколько секунд, покачиваясь на ногах, потом безнадежно машет рукой и идет дальше.

Но вот третий свисток, и пароход отходит от пристани. Пассажиры сбиваются у бортов на зонтик, машут шапками, платками. Иные крестятся на сверкающие главы собора. Охотники приосаниваются и гордо посматривают на публику, остающуюся на пристани.

Встречные пароходы ревут и "отмахивают" белыми флагами: мелькают мимо баржи, тихвинки, полулодки, белая церковка села Васильевскаго^, -это уже Шексна. После темнаго плеса Волги ея вода кажется мутно-желтой. Версты четыре ходу, и на берегу вырастает фабричный поселок Абакумове. Высоко поднимаются трубы канатной фабрики. Словно пропасть чернеет выходное отверстие безконечнаго сарая верфи. Здесь строятся и ремонтируются пароходы.

Чем дальше от города, тем реже пристани. Берега становятся пустыннее, только кое-где попадется деревня. А на горизонте, там, далеко, синеют леса. За песчаным урезом разстилается зеленая луговая гладь берега. Кое-где проблескивает озерко или речушка. Высокая осока переливает от ветра у их берегов. А кругом полевые цветы и аромат полей, и тишина, которая так и манит к себе и охотника, и всякаго усталого от городской сутолоки человека, словно говоря: "приди, отдохни! Подыши этим чудным, ароматным воздухом, покупайся в свежей зелени лугов".

Вот из-за некрутой излучины, которую делает река верстах в 30 от Рыбинска, показывается колокольня. Это - село Вольское или Вольский погост, первое преддверие нашего севера, куда ведет этот путь и где великое множество всяких погостов. Вольское - цель стремлений большинства охотников, едущих по Шексне на Петров день. Только немногие следуют пароходом дальше, в села Всесвятское, Красное, Борачек. Большая часть выгружаются здесь, идут берегом до Чернаго мыса, или, как здесь называют, до Кривого, на плотике переезжают устье р.Ухры и сразу вступают в неоглядные поемные луга.

Вот крутые овражки речки Шакши, и пошли канавки до озерка, а между ними низменныя долинки, покрытыя высокой травой. Одуряющий аромат стоит в воздухе от множества диких цветов. Вечереет... Чуть заметной сеткой, словно раскинутый тонкий тюль, вдали поднимается в разных местах туман, - это над линиями озер, идущих далеко непрерывной цепью. Охотники доходят до них и пускают собак. Иные идут дальше, на низины, к д.Вороне, на Петрушинския Гривы. Вот взлет, свист крыльев, выстрел... Вот другой, третий... То тут, то там показывается белый клубочек дыма и расползается по росистой траве. И выстрелы непрерывно хлопают и хлопают, словно салютуя охотничьему празднику, словно говоря:

"Здравствуй, славный и веселый Петров день!"

Маркиза

(Разсказ)

Каждое утро, будь то летом, хмурой осенью или морозной зимой, "Маркиза" покидала свой белый замок над рекой и спускалась по дорожке к берегу, где над самой водой шла нижняя аллея парка. Здесь она гуляла несколько минут и непременно встречала мужика Ивана Лихого из соседней деревни... Но, позвольте, как-же это - замок, "Маркиза" и вдруг мужик Иван Лихой? - Конечно, в действительности ничего подобнаго не было, и на берегу реки высился не замок, а просто большой старинный помещичий дом с колоннами, а под именем "Маркизы" была известна одинокая старуха-помещица Ольга Платоновна Раскольцева.

По величине, архитектуре и в особенности сохранившемуся на всей физиономии дома отпечатку прежней, старобарской жизни, он был единственным во всей стороне. Единственной в своем роде была и Ольга Платоновна. - Высокая и все еще прямая, несмотря на глубокую старость, с надменно закинутой назад головой, с утра тщательно одетая в старомодное платье, с своей странной, давно забытой прической, она живо напоминала те старинные акварельные портреты в самодельных рамках из голубой бумаги с золотым бордюром, какие еще и теперь изредка попадаются в помещичьих углах.

Она жила в гордом одиночестве в своем большом доме с древней, как сама, компаньонкой Варенькой и небольшим штатом прислуги; никуда не ездила и к себе никого не принимала. Вот за это-то один из соседей, князь Услонский, давным-давно неудачно пытавшийся завязать знакомство с Раскольцевой, и прозвал ее "Маркизой", а дом в Дмитриевском - замком. "Marquise en chateau" - стали звать Ольгу Платоновну уездные дамы, созидая о ней всевозможные сплетни, и нужно сказать, это прозвище подходило к ней как нельзя больше. Чем-то далеким, давним веяло от ея высокой фигуры, облеченной всегда в тяжелый шелк с крупными рисунками, даже от ея духов, напоминавших запах разноцветных листочков с амурами и цветами в надушенных Бог знает когда старинных альбомах...

Проходили годы, дожди и солнце, увы, давно уже покрывали тонким зеленым мошком тесовую крышу "замка", а Ольга Платоновна оставалась прежней гордой "Маркизой". Попрежнему быстро двигалась она по просторным комнатам своего дома, по двусветной, с хорами, зале, по всем этим диванным, портретным, гостиным и приемным. Попрежнему сидела она с безконечным вязаньем в руках в обществе своей древней компаньонки в голубом кабинете с расписанным потолком у круглаго столика, украшеннаго золочеными львиными мордами. Как всегда, утром, одна выходила гулять в нижнюю аллею и неизменно встречалась с Иваном Лихим...

Казалось бы, что могло быть общаго между Иваном Лихим и "Маркизой", брезговавшей даже обществом своих соседей-помещиков, не говоря уже о мужиках? А между тем, это общее было и выражалось оно острой ненавистью с одной стороны и мелочным упорством - с другой. Ольга Платоновна ненавидела Лихого, а тот разжигал эту ненависть, настойчиво нарушая то, что помещица называла своим правом...

В сущности, все началось из-за пустого повода. С незапамятных времен, парк, спускавшийся к самой реке и отделенный решеткой от сада, не был огражден ни с боков, ни внизу, у берега, и его нижняя аллея всегда служила пешеходной дорогой для населения соседних деревень. Мужики и бабы ходили по ней и в сыроварню, находившуюся за усадьбой, и в церковь, а ребятишки каждое утро гурьбой тянулись по ней в школу.