Он не пил, не сквернословил и, когда приезжал с Гэвином в Таос, позволял себе в качестве разгула провести час за рулеткой. Он был добр к детям и животным и всегда вежливо раскланивался с женщинами в Дьябло, когда видел, как они переходят улицу, или идут навстречу по деревянному тротуару. Он носил маленькую Библию в нагрудном кармане своего черного сюртука, хотя, впрочем, никто не видел, чтоб он ее читал. Сэм Харди в частной беседе с несколькими ранчерами сказал однажды, что, как ему кажется, «Риттенхауз скорее суеверный, чем религиозный, и, возможно, носит Библию на сердце, потому что думает, что она сможет остановить пулю лучше, чем любая другая книга такого же размера». За годы своего пребывания в должности шерифа Дьябло он устранил пять нарушителей спокойствия: братьев Чавес; любителя пострелять из Таоса по имени Джо Роуз, который напился в «Великолепной» и начал стрелять по хрустальным люстрам Гэвина; неизвестного мексиканца, который допустил чудовищную ошибку, в один прекрасный день попытавшись ограбить банк Гэвина; и, наконец, юного ковбоя из Линкольна по имени Хоби Грант, который изнасиловал жену ранчера в северном конце долины — по крайней мере, так она заявила. Грант был двоюродным братом никому тогда не известного Уильяма Бонни, вскоре прославившегося под именем Билли Кид. Несколько лет спустя Билли проезжал через Дьябло и интересовался местонахождением Риттенхауза. Но к тому времени, к счастью для Билли, он уже был мертв.

Итак, согласно обещанию Гэвина и его усилиям в долину Дьябло пришел закон и порядок. В то время, как остальная часть Территории знала только беззаконие, долина могла теперь свободно расти и развиваться без такого наказания Божьего как стрелки-мародеры, бандиты и бродяги. Ценой этому были двести долларов наличными первого числа каждого месяца, а также полное подчинение воле одного человека и мрачной власти другого.

Гэвин создал оазис спокойствия и безопасности в сердце страны, которая вообще не знала, что такое безопасность. Пусть ранчеры ненавидели его — но они знали, что могут полагаться на него, потому что в его мыслях интересы долины занимали первое место. Они могли не опасаться за себя. Он не стремился создавать неприятности; он шел своим путем до тех пор, пока люди не противились ему и не наступали ему на мозоли. Он был бесстрастный деспот, и под его абсолютной властью долина процветала. Со временем, когда людям случалось выбраться из-под укрытия хребтов Сангре в другие поселения и увидеть бесчинства, творящиеся там под личиной свободы, они были рады вернуться в свои места.

— Тут мы живем в безопасности, — говорили они. — Пускай Гэвин делает что хочет. Будем ублажать его — а почему бы и нет? Ему охота быть королем — ну и на здоровье! Давайте идти за ним следом — мы ж не стоим на месте, мы обеспечиваем свое будущее. Мы тоже будем богатыми.

Риттенхауз набрал себе помощников из числа ковбоев Гэвина и из собственных знакомцев в Техасе. С самого начала их было четверо, а позже, когда стада Гэвина, клейменные тавром «ГР», выросли и паслись теперь далеко за пределами долины, число их увеличилось до пятнадцати. Они получали хорошее жалованье, и закон всегда был на их стороне, что бы они ни делали. В пределах долины Риттенхауз держал их в руках, но, выехав из нее, они не отвечали ни перед кем. Вернувшись домой и нацепив на себя серебряную звезду, они считали себя неприкосновенными. У них хватало ума не скрещивать шпаги с федеральным правительством, и когда маршал Соединенных Штатов из Санта-Фе наносил ежегодный визит в Дьябло, он гостил в доме Гэвина. Он курил кубинские сигары и пил коньяк «Курвуазье» в гостиной Гэвина, и даже угрюмый Риттенхауз смеялся его шуткам.

— Я — патриот, — сообщал ему Гэвин. — Если я могу что-то сделать, чтобы помочь правительству, то не стану экономить. Если вам нужна какая-то помощь, так я и мои ребята здесь для того, чтобы служить вам.

Впрочем, в других случаях он использовал другие методы.

Однажды весной шериф города Таоса, человек по имени Кендалл Брейди, въехал в Дьябло. Впереди него бок о бок угрюмо ехали прикованные друг к другу наручниками двое людей Риттенхауза.

— Это — два моих помощника, шериф, — холодно сообщил Риттенхауз, вызванный из своего номера в «Великолепной».

— Помощники шерифа! — фыркнул шериф Брейди. — Послушайте-ка, Риттенхауз, эти два ваших так называемых помощника уже с неделю гуляют у нас в Таосе — так успели наскандалить, что их пора в каталажку сажать. Ну, я знал, кто они такие, поэтому не трогал их. Но два дня тому назад среди ночи они куда-то уехали, а на следующее утро у одного человека с пастбища среди холмов исчезли два десятка лошадей. Одно дело — коровы, Риттенхауз, а другое — лошади. Прошлой ночью я нашел ваших ребят у костра вблизи Прохода Красной Горы, а эти лошади были привязаны к колышкам в двадцати ярдах от них. Я думаю, это не оставляет места для сомнений у вас в мыслях, а, шериф Риттенхауз? У меня так нет. Один из моих помощников погнал животных обратно в Таос, ну, а я подумал, что лучше мне заехать сюда и привезти этих парней к вам. В Таосе мы конокрадов вешаем. Я не намерен расправляться с подчиненными другого служителя закона без его ведома — вы понимаете? Но я был бы рад узнать, что вы собираетесь сделать.

Риттенхауз оглядел его. Шериф был невысокий, гибкий, голубоглазый, с ухоженными пшеничными усами. В Таосе он был известен как человек твердый и справедливый.

— Вот что я вам скажу, шериф, — сказал Риттенхауз. — Я понимаю, что вы имели в виду, когда сказали, что лошади — это не коровы. Я намерен отправить этих моих людей в городскую тюрьму и отдать их под суд. Или, если хотите, можете забрать их обратно в Таос и судить там. И, конечно, я верю вам на слово, шериф, относительно случившегося.

— Я думаю, у вас есть для этого все основания, шериф Риттенхауз… — любезно улыбнулся шериф Брейди.

Арестованных отправили в тюрьму и поместили по отдельности в разные камеры под надзором молодого помощника шерифа Уильяма Кайли. Ближе к вечеру Гэвин приехал в город верхом и присоединился к обоим шерифам у Петтигрю, где они пили французский коньяк из его личных запасов до глубокой ночи. Шериф Брейди заснул в гостевой спальне в доме у Гэвина под толстым шерстяным одеялом и чистыми белыми простынями, в которые он был завернут вместе с носками и кальсонами. За завтраком они с Гэвином беседовали как старые друзья — Гэвин даже пообещал привезти несколько бутылок того самого конька «Наполеон», когда в следующий раз будет ехать через Таос — как вдруг услышали топот копыт в прерии, отдаленные крики, а потом деликатный стук в дверь.

Дороти Рой молча прошла через комнату и открыла. Там стоял Риттенхауз, еще более траурный чем обычно, с легким налетом пыли на щеках и на лбу. Его темные брови были нахмурены. Он с опаской переступил порог, держа шляпу в руках.

— Шериф Брейди, — мрачно сказал он, — у меня крайне неприятные новости. Эти конокрады сбежали. Какие-то мерзавцы вызвали ночью моего помощника Кайли наружу, оглушили его рукояткой револьвера и отняли ключи. Эти парни украли двух лошадей из платной конюшни и умчались из города с такой скоростью, будто сам дьявол за ними гнался. А мы не знали этого до самого утра, поэтому отправлять погоню уже поздно. — Он помялся в нерешительности, нахмурился еще сильнее, так что глаза его стали совсем черными и спрятались в глазницах. — Это, конечно, очень плохо характеризует надежность моей тюрьмы… и я вынужден сказать вам, что искренне стыжусь…

Шериф Таоса положил нож и вилку и отодвинул от стола кресло.

— Я не верю вам, Риттенхауз. Я думаю, вы врете.

Риттенхауз вытащил белый накрахмаленный платок из нагрудного кармана и аккуратно вытер пыль с лица.

— Ни один человек не может назвать меня лжецом, шериф, — сказал он. — К счастью для вас, вы находитесь под крышей мистера Роя, можете считать, что его гостеприимство спасло вам жизнь. Что ж, мы сможем оставить наши счеты на другой раз.

Он повернулся и вышел прежде, чем Брейди смог что-нибудь ответить. Через несколько секунд он уже вскочил на лошадь и унесся галопом в сторону города.