— Нет, не левитацию, — медленно отозвался Палатон. — Да, я сижу в летательном аппарате, но мне не нужно заботиться о топливе, мне не мешает гул моторов — значит, это не планер. Я управляю им и чувствую его, как вторую кожу. Он не зависит от термальных потоков. Я могу лететь наперерез ветрам, сквозь смерчи, если это понадобится. Но самое удивительное — я знаю, где я нахожусь, куда лечу и зачем. Я знаю, какая судьба меня ждет и каковы будут последствия этого полета.

— Всемогущество? — предположили Голоса.

Такое истолкование вызвало у Палатона прилив беспокойства.

— Пожалуй.

— Или, если не всемогущество, тогда… просветление?

— Да, просветление. — Палатон почувствовал телом скамью и завозился, пристраивая поудобнее бедра и плечи. Он ощущал, как роговой гребень на его голове упирается в стену, смягченный только тонким слоем волос. Незадолго до прихода в храм у него разболелась голова. Боль ушла, а он только теперь заметил это. И он во второй раз повторил: — Да, может быть, просветление.

— Почему же ты стремишься к этому чистому полету?

— Потому что так надо, — ответил Палатон, и был изумлен, услышав нетерпение в собственных словах.

Послышался негромкий шелест, как будто Голоса пристраивали блокнот на коленях.

— Дитя, — вновь заговорили Голоса. — Ты знаешь, чего ищешь?

— Я не ищу, — медленно ответил Палатон, не переставая удивляться самому себе. — Когда я вижу это… — он остановился, припоминая, как приходило к нему видение, — …я чувствую, что уже нашел, что бы это ни было. Я совершенен и чист, потому что исполнил то, что задумал.

— Значит, ты счастливец. Большинство из нас знают только, что они должны искать, — Голоса придвинулись поближе, и Палатон вновь ощутил сладкий аромат их дыхания. — Вероятно, ты нужен нам больше, чем мы тебе. Тебе грезится конец пути, в то время как большинству из нас — только опасности этого пути. Но ты должен спросить себя, не потому ли происходит это, что ты желаешь избежать пути, или же потому, что ты знаешь судьбу и знаешь, что путь будет успешным. Почти все мы живем день за днем, смиряясь с неудачами. Тебе приходилось когда-нибудь познать этот тяжкий урок или признать, что ты испытываешь слабость?

— Не знаю, — нехотя ответил Палатон. Перо легко прикоснулось к его бровям жестом благословения.

— Ты должен искать, Палатон. Ты совершил очищение. Ты волен оставить убежище, когда пожелаешь. Насколько я знаю, тебя ждет работа. До свидания.

Палатон почувствовал неудовлетворенность. Неужели это истолкование его грез означает, что священнику известно о его тайном позоре? Или же что он переживет свой бахдар? Или даже переборет болезнь — редчайшее явление среди тезаров? До сих пор было известно о двух подобных случаях. Он сел на скамье.

— Но как я узнаю?..

— Пройди путь. Ты все узнаешь только в конце пути.

— Подожди… — Палатон потянулся, надеясь поймать Голоса за руку или край одежды. Но рядом была только пустота. В келье остался только он один. Он не чувствовал даже самого слабого свечения ауры, указывающего на чужое присутствие. Он выпрямился. Он попытался уверить себя, что Голоса были просто телепортированы, а движение и шум ему всего-навсего почудились.

— Вездесущий Боже, — пробормотал Палатон. — С кем же я говорил?

Он откинул волосы со лба, убирая их под естественную тиару рогового гребня. Он вышел из кельи разочарованным, не зная, было ли это разочарование вызвано самими Голосами, или же его невниманием к их словам.

ГНаск приказал закрыть комнату, где они остались втроем — посланник людей, его ребенок и сам абдрелик. Ребенок посланника выглядел как бледная, толстая личинка; он решительно высвободился из рук отца и принялся бегать по комнате на ножках, которые казались слишком неуклюжими, чтобы развивать такую скорость. Абдрелик наблюдал за ним с чувством, с которым охотник смотрит на запретную добычу.

Джон Тейлор Томас с беспокойством произнес:

— Я очень рискую, решив вот так встретиться с вами.

ГНаск ответил:

— Мой риск не менее велик. Однако других способов осуществить задуманное нет.

— Зачем вы хотели увидеть моего ребенка?

Абдрелик не мог оторвать глаз от стремительных, ловких движений малышки. Он с трудом произнес:

— Мои возможности не безграничны. Мне не удалось найти информацию, необходимую для ее безопасности. Следовательно, в интересах нашего союза, нам надо внести изменения в наши планы.

Томас протянул руки, подзывая к себе дочь, но она с криком увернулась и побежала прочь, болтая короткой торчащей косичкой. Томас повернулся и в страхе взглянул на ГНаска.

— Изменения?

— Если она нужна чоя, они ее получат. Однако мы предпримем меры…

— Нет. Вы говорили не об этом. У нас была другая договоренность, посланник.

ГНаск поднял мускулистую лапу. Он был выше человека и примерно втрое толще. Он ничуть не боялся этого существа, хотя в его голосе явно звучало раздражение. ГНаску стоило великих усилий, чтобы сдержаться.

— Мы договорились о том, что я помогу вам — вот я и помогаю. Мои осведомители докладывают, что корабли чоя совершают постоянные перелеты: мы не можем узнать ни их цели, ни назначение, и, по-видимому, они не имеют отношения к трем основным домам чоя. Планета Чо закрыта для нас уже много столетий, и как бы мы ни старались быть в курсе событий, мы не настолько осведомлены об их делах.

— Они не получат мою дочь!

— Они обязательно получат ее, посланник. Это неизбежно, ведь чоя — хитрые и умные существа. Поскольку мы не можем помешать им, нам остается только проследить, куда ее повезут. Простая имплан…

Томас побелел. Он провел рукой по волосам.

— Они обнаружат это. Они избавятся от нее прежде, чем мы успеем вмешаться.

Абдрелик фыркнул, поражаясь излишней чувствительности человека, но тут же взял себя в руки.

— Обычный датчик они могут обнаружить, но только не органический. Он не будет передавать нам никаких сведений. Все, что он будет делать — это оказывать влияние на вашу дочь. Чоя не смогут контролировать ее поведение, ее внутренние желания, но пожелают что-либо ей внушить, поэтому мы должны действовать первыми.

Строгий интерьер комнаты составлял только небольшой, стерильно-чистый стол. ГНаск подошел поближе к столу. Слизень-симбионт, сидящий на его руке, начал сползать по ней вниз, оставляя за собой осклизлый след. Джон Тейлор Томас следил за ним с изумлением, слегка приоткрыв рот.

Наконец он спросил:

— Что вы намерены делать? ГНаск ответил коротко:

— Приведите сюда ребенка.

Томас смутился, но малышка подбежала к отцу и прижалась к его ноге, обхватив ее ручонками. ГНаск полез в карман и долго копался там, пока не нашел нужный инструмент и не извлек его наружу.

Томас взглянул на компактный, острый лазерный скальпель.

— Что вы хотите сделать? — напряженно повторил он.

— Снабдить ее тем, что необходимо, чтобы обеспечить ее безопасность и успех нашего союза. Вы хотите, чтобы она вернулась. Союзу нужно, чтобы чоя прекратили свою незаконную деятельность. — ГНаск обнажил клыки. — Мы сделаем то, что и должны сделать.

Лазерный нож блеснул, и как только симбионт оказался на крышке стола, абдрелик взмахнул ножом — едва уловимо и так неожиданно, что тарш лишь успел вздрогнуть. Сегмент длиной в палец отделился от тела тарша и свернулся на столе, начиная жить собственной жизнью.

ГНаск потянулся и забрал девочку у отца. Она вскрикнула, когда абдрелик поднял ее и посадил на стол. Прежде, чем она смогла увернуться, абдрелик поднял волосы на ее затылке и стремительным жестом надрезал кожу, поместив сегмент тарша в ранку.

— Боже мой! — беспомощно воскликнул Томас, когда слизень заворочался и исчез под кожей на шейке ребенка.

— Понадобится самое большее год, — объяснил ему ГНаск. — Ваш ребенок не выдержит дольше. Но тарш сделает свое дело. Вскоре рана затянется, а тарш ассимилируется в организме. Когда же он почувствует приближение смерти, он вернется в область надреза — здесь сформируется абсцесс. Придется принимать меры, только не прибегайте к помощи ваших врачей. Звоните мне. Как только абсцесс заживет, нельзя будет заметить ровным счетом ничего. Это не психологическое внушение, которое можно выявить. Изменится весь ее образ мышления. Чоя понадобится потрудиться, прежде чем они поймут, что мы сделали.