— Нет, так не может продолжаться! Не будет так!

Она твердила себе, что это невозможно, не может быть, чтобы ей было суждено работать до конца дней в темной, сырой, душной мастерской Швейц, где ее окружают изможденные, безжизненные лица. И, кроме того, даже трудясь там с утра до ночи, она не может заработать столько, чтобы ночью спать спокойно, а в свободные минуты не заниматься грошовыми расчетами…

По своему происхождению и прошлому Марта принадлежала к кругу людей просвещенных — так по крайней мере думала она сама и так считали другие.

Почему же теперь, когда ее коснулась суровая рука судьбы, она очутилась на той низкой ступени социальной лестницы, где, казалось бы, должны стоять лишь несчастные, лишенные блага просвещения? Неужели ее образование неполноценно? Неужели оно только игрушка, созданная для развлечения спокойной души, обитающей в сытом и удовлетворенном теле, и рассыпалось в прах при первой попытке использовать его для сохранения духовных и физических сил? Неужели ее образование лишь иллюзия? Такое образование, какое дали Марте, будит потребности, но не дает ничего для их удовлетворения, обостряет тоску по высокому, но лишь для того, чтобы наполнить сердце горечью и смертельной тревогой…

Марта думала об этом, но не умела обобщать свои мысли и чувства, не отдавала себе полного отчета в том сложном явлении, которое управляло ее судьбой. Она цеплялась за воспоминания, утешалась сознанием, что принадлежит к числу людей образованных, перед которыми открыто так много дорог.

Неужели ей навсегда суждено оставаться на том пути, на который она вступила? Неужели во всем мире нет для нее иного места, кроме того, куда она ежедневно ходит с чувством стыда, мысль о котором заранее наполняет ее ужасом? Она молила бога, чтобы он дал ей местечко под солнцем, где два человека, связанные друг с другом самыми тесными и самыми священными узами и чувствами, могли бы существовать. Но то, что она нашла после долгих поисков и усилий, никак ее не удовлетворяло. Это была темная яма, в которой два существа медленно умирали в кандалах самых простых, насущных и никогда не удовлетворенных полностью потребностей.

Да, медленно умирали. Это вовсе не преувеличение, а страшная правда. Еще недавно Марта, обдумывая положение, в котором она очутилась, и ту ответственность, которая тяжким бременем лежала на ней, твердила себе для ободрения и успокоения: «Я молода и здорова». Теперь у нее оставалось только одно из этих двух преимуществ: она была молода, да, но уже не была здорова. Как невидимая пила, физические и духовные страдания терзали ее и подтачивали силы. У нее появился кашель, уже несколько недель она испытывала слабость, сон ее был беспокоен, она просыпалась с тяжелой головой и болью в груди.

Так, должно быть, начинали свой путь и другие работницы Швейц, худые, бледные, с чахоточным румянцем на щеках. Недавно одна из них ушла из мастерской на несколько часов раньше положенного времени и больше не вернулась. Когда Марта на следующий день спросила про нее, ей ответили приглушенным, зловещим шепотом:

— Умерла!

Умерла? А Марта знала, что этой женщине было всего двадцать шесть лет и где-то, в мансарде или подвале, двое маленьких детей ежедневно ожидали ее прихода.

— Что же будет с ее детьми? — с тревожным любопытством спросила молодая мать хорошенькой черноглазой Яни.

Ответ прозвучал резко:

— Девочку взяли в приют, мальчик пропал куда-то.

В приют? Значит, на средства благотворительности, к чужим людям, на неизвестное будущее… Пропал? Куда же? Быть может, глупенький ребенок убежал искать мать, которую недавно унесли из мансарды, и где-то тихо умер, прикрытый белым саваном метели, на занесенной снегом улице в морозную ночь. Или — о ужас! — пристал, быть может, к каким-нибудь беспризорным, к подонкам общества…

Марта не могла долго думать об этой печальной истории.

Быть может, и ее ждет такое будущее? Ее? О, это бы еще ничего! Ведь любимые ею люди уже ушли из жизни, она чувствовала себя смертельно усталой, глубоко несчастной и с радостью закрыла бы глаза, уснула вечным сном, чтобы, как обещает религия, соединиться с теми, по ком тосковало ее израненное сердце! Но будущее ее ребенка! Что ожидает девочку, если ее мать уйдет из жизни, если на ее щеках запылает кроваво-красный румянец, лицо станет мертвенно бледным, дыхание тяжелым, как у той бедной работницы, которая несколько дней назад, пошатываясь, ушла из мастерской Швейц, чтобы никогда больше туда не вернуться?..

Под влиянием этих мыслей Марта вдруг выпрямилась.

— Нет! — негромко, но с силой сказала она. — Этого не может быть! Не должно быть!

Ее поддерживало естественное желание выкарабкаться из нужды и сознание, что каждый человек имеет право на лучшее существование.

Она осмотрелась вокруг. В ее утомленном, озабоченном взгляде снова засветилась энергия и пытливость. Внимание ее привлекла большая витрина одной из самых известных в городе книжных лавок. При виде выставленных на витрине книг в цветных обложках на молодую женщину нахлынули воспоминания, к тоске примешалась надежда. Она вспомнила те счастливые дни, когда она под руку со своим молодым и образованным мужем приходила сюда. Она стосковалась по радостям, которые дают книги, радостям, которых она уже давно была лишена и которые на темном фоне ее теперешней жизни засияли невыразимым очарованием. В витрине она вдруг увидела фамилии нескольких женщин, напечатанные на обложках книг. Одна из них принадлежала женщине, с которой Марта была когда-то знакома. Никто и не подозревал в этой женщине таланта до тех пор, пока он неожиданно не проявился, но и тогда ей пришлось долго и упорно добиваться признания. А теперь ее имя занимало почетное место среди многих выдающихся имен известных в стране писателей. Эта женщина была бедна и одинока, а теперь она обрела место под солнцем, уважение людей и самоуважение.

— Кто знает? — дрожащими губами шепнула Марта, и на ее бледном лице, обрамленном складками черного шерстяного платка, вспыхнул румянец.

Она сделала несколько шагов и остановилась у входа. Сквозь застекленную дверь она увидела в глубине большого помещения владельца лавки. В дни своего благополучия она нередко видывала этого человека. Его честное, приветливое лицо было ей хорошо знакомо.

Над застекленной дверью задребезжал звонок. Марта вошла в лавку. Она на минуту остановилась у входа и с беспокойством огляделась вокруг. Она, наверно, опасалась, что застанет в лавке покупателей, в присутствии которых не сможет высказать то, с чем пришла.

Книгопродавец стоял один за конторкой и что-то записывал в большую книгу, лежавшую перед ним. Когда дверь открылась, он поднял голову и посмотрел на вошедшую выжидательно. Марта медленно подошла и остановилась перед ним, а он, видимо, ожидал, что она скажет.

Несколько секунд веки ее оставались опущенными и бледные губы дрожали. Затем, собравшись с духом, она устремила на книгопродавца взгляд, в котором сосредоточилась вся ее сила воли.

— Вы меня не узнаете? — сказала она тихо, но решительно.

Книгопродавец внимательно всматривался в нее.

— Как же, как же! Ведь я имею удовольствие видеть пани Свицкую? Я сразу вас узнал, но… не был уверен.

Говоря это, он быстрым взглядом окинул бедную одежду молодой женщины.

— Что прикажете? — спросил он затем вежливо с оттенком грусти в голосе.

Марта некоторое время молчала. Когда она заговорила, лицо ее было очень бледно, взгляд глубок и неподвижен.

— Я пришла к вам с просьбой, которая, вероятно, покажется вам странной…

Голос ее вдруг оборвался. Она подняла руки и провела ладонями по лбу. Книгопродавец поспешно вышел из-за конторки и, пододвинув молодой женщине сбитый бархатом табурет, вернулся на свое место.

Он, видимо, был огорчен, а еще больше смущен.

— Присядьте, пожалуйста, — сказал он, — я вас слушаю…

Но Марта не села. Она обеими руками оперлась на прилавок и снова взглянула в лицо стоявшему перед ней человеку, но уже несколько просветлевшим взглядом.