Зал взрывается аплодисментами. В подобных случаях люди всегда охотно аплодируют, чтобы показать, что им не чуждо искусство чистое и возвышенное.

— Как спали, Питер? — любезно произносит Дрейк, когда, вызванный Алом, я являюсь в кабинет.

Бормочу что-то вроде «спасибо, хорошо» и жду, стоя посреди кабинета, потому что прекрасно понимаю: шеф вызвал меня не для того, чтобы поинтересоваться, выспался я или нет.

Однако он не торопится начинать деловую часть разговора, а встает и направляется к. бару на колесиках, который размещается между двумя креслами.

— Надеюсь, мисс Линда не слишком тревожила ваши сны? — спрашивает рыжий, беря бутылку «Балантайна».

— Нет, — признаюсь я. — Не имею слабости к вокалу.

— Вокал… Речь идет не о вокале, а о вокалистке. Хотя и песня, как там было — напрасно ждешь, что проснешься, потому что завтра будешь в морге, — не может не впечатлить… Я думал, что вы с Линдой понравитесь друг другу. Она с самомнением большой певицы, и вы с самомнением великого героя… Я думал, вы подойдете друг другу…

Наконец шеф вспоминает, зачем меня позвал:

— Необходимо подробнее обсудить ваш проект. На этот раз с Ларкиным.

— Почему именно с Ларкиным?

— А почему не с Ларкиным? — спрашивает чуть резче Дрейк.

— Ваше дело, — пожимаю плечами. — Но, если хотите, этот Ларкин смахивает на полицейского…

На красной физиономии Дрейка появляется нечто вроде улыбки:

— Это потому, что он и в самом деле полицейский. Правда, бывший. Его уволили за взятки и вообще за мелкие человеческие грешки. Но это не помешало ему поддерживать связи с полицией за океаном. И знать свое дело. Короче, он отвечает за отправку груза отсюда, да и на Востоке нам поможет. Так что операция невозможна без его участия. И без его одобрения.

Шеф умолкает. Затем неожиданно восклицает:

— Полицейский, да?! Кажется, вы, дружок, окажетесь умнее, чем я предполагал.

Он снова усаживается за письменный стол.

— Впрочем, поскольку Ларкин придет только перед обедом, займитесь пока еще одним делом. Пойдите — тут недалеко, через две улицы, в дом номер 36, поднимитесь на второй этаж и пройдите в ту дверь, где написано: «Холис-фото». Вот вам ключ. Если нужного человека там не будет, подождите.

— А кто это?

— Человек, который передаст вам письмо для меня. Не думайте, что я использую вас в качестве почтальона или, как бы вы выразились, слуги. Письмо секретное, и, кроме того, вы и впредь будете поддерживать связь с этим человеком. Так что возьмете письмо, закроете дверь и сразу сюда.

— Но вы ведь сами говорили, что мне опасно уходить с вашей улицы? — напоминаю я.

— Верно, вы же без паспорта, — соглашается Дрейк.

— У меня мог бы быть паспорт, если бы вы соблаговолили заглянуть в ящик стола, — произношу я.

— Вы и впрямь оказываетесь умнее, чем нужно, — вздыхает неф. — Хотя насчет ящика не угадали.

Он лениво направляется к сейфу, вделанному в стену за письменным столом, открывает его и достает мой документ.

— По-моему, виза давно просрочена…

— Давно, — кивает рыжий. — Но, кажется, кто-то ее продлил.

И он бросает мне паспорт через письменный стол.

Дом № 36 — мрачное здание весьма запущенного вида. Часть окон выбита, остальные., заколочены досками. Судя по всему, дом скоро снесут.

На одной из трех дверей второго этажа действительно есть надпись: «Холис-фото». Открываю дверь и проникаю в темную прихожую, а оттуда — в другое, тоже темное помещение, поскольку оба окна заколочены досками. Нащупываю выключатель, и сверху обрушивается масса света. Прямо передо Мной дверь, закрытая черной шторой, должно быть, вход в само фотоателье. Но эта подробность сейчас не интересует меня, поскольку все внимание — на человека, лежащего ничком на полу в луже крови.

Приближаюсь и осматриваю пол возле трупа, надеясь найти какое-то письмо или записку. Ничего. Письмо, если таковое существует, наверное, в кармане убитого. Но в этих синих штанах американских ковбоев они всегда спереди, так что доступ в них основательно затруднен. Еще немного наклоняюсь. Сомнений нет: мертвец — Майк.

В эту минуту улавливаю слабый шум за черной шторой. Улавливаю или воображаю, не имеет значения, все равно необходимо немедленно исчезнуть отсюда. Когда в квартире находятся два болгарских эмигранта, а один из них убит, полицейская мысль очень легко может сработать в направлении другого

Тороплюсь покинуть негостеприимное фотоателье, не забыв вытереть носовым платком выключатель и ручки дверей.

Нахожу Дрейка в полном одиночестве все за тем же письменным столом.

— А, вы уже вернулись? — приветствует он меня. — Где письмо?

— Какое письмо? Там только Майк. Притом мертвый.

— Значит, я вам поручаю одно, а вы делаете другое, каков хитрец. — И шеф шутливо грозит мне пальцем.

— Не понимаю, что вы хотите сказать.

— Может быть, вы не понимаете, что убили его?

— Но неужели вы…

— Что я? — перебивает Дрейк. — Я действительно намекнул вам, что неплохо бы отомстить за побои, но и мысли не допускал, что дело дойдет до убийства. Это слишком, Питер!

— Я не имею никакого отношения к его убийству!

— Факты говорят другое, — возражает рыжий, доставая из ящика письменного стола фотографию и подавая ее мне.

Достаточно красноречивый снимок. Очевидно, только что сделанный поляроидом. Питер, склонившийся над трупом Майка в той самой комнате. Подавляю неприятное удивление и пренебрежительно бросаю:

— Фальсификация налицо. Но вряд ли она будет иметь особый вес как улика. Вы же знаете, что у меня даже нет пистолета.

— Пистолет при желании тоже можно найти, — спешит меня успокоить шеф. — Тот самый пистолет, да еще украшенный отпечатками ваших пальцев. И откуда у вас такая привычка бросать пистолеты в окна, чтобы они попадали в руки посторонним лицам?.. Теперь оружие в надежном месте.

— Хорошо, — примирительно вздыхаю я, опускаясь в кресло. — Допустим, что ваша инсценировка Образцова. Но зачем она вам?

— Сейчас ни за чем, Питер. Но человек никогда не знает… Когда располагаешь известными уликами против некоторых людей, тогда с большим основанием можешь им доверять. Доверие — прекрасная вещь, если оно не слепо…

В дверь стучат, и через секунду входит Ларкин.

— А! — восклицает Дрейк. — Вы пришли как раз вовремя. Речь идет о новом проекте. Проекте Питера.

После чего мне предоставляется слово для исчерпывающего, лаконичного изложения.

— Это уже что-то более реальное, — сухо подтверждает Ларкин, когда я заканчиваю.

И начинаются вопросы. Лаконичные вопросы по существу, вопросы профессионала, которые прощупывают операцию по всем швам.

— Да, — это уже что-то более реальное, — повторяет бывший полицейский, покончив с вопросами. — Думаю, что после того, как я все проверю по своим каналам, можно будет приступать к подготовке.

— Смотрите, чтобы эти ваши проверки не затянулись, — говорит красноносый.

— Они продлятся ровно столько, сколько необходимо, Дрейк, — отвечает Ларкин с ледяной улыбкой.

В этот момент замечаю быстрый взгляд шефа — «свободен» — и встаю, чтобы дать возможность этим хищникам обсудить все наедине.

Не знаю, приходилось ли вам замечать, с каким особым удовольствием ложишься одетым на только что застланную постель. Конечно, не в обуви. Ноги можно положить на спинку кровати. Вы ложитесь, закрываете глаза и начинаете размышлять о своих делах, пока не надоест.

В самом деле, полиция едва ли будет ломать себе голову над причинами смерти продавца гашиша, и притом — эмигранта. Убийству уделят строчек пять в криминальной хронике, после чего оно будет предано забвению. Дело сдадут в архив, откуда при необходимости его нетрудно будет извлечь. А будет ли оно извлечено или нет — это зависит от моего шефа.

У бедняги Майка имелась привычка торопиться в разговоре. И поскольку он торопился, то допускал ошибки, а поскольку допускал ошибки, ему приходилось их исправлять. Но, кажется, это была его манера не только в разговоре, но и в делах. К сожалению, в делах, если поторопишься и запутаешься, не всегда можно исправить. И тогда исправляют другие. И обычно во вред тебе.