Жизнь в Бэюн-Куту шла своим чередом. Только у волчьих нор в тот год было пусто. Все поросло бурьяном, исчезли тропы. Над старой упавшей сосною, рядом с входом в нору, рябчики свили гнездо, вывели птенцов и объявили этот уголок бора своим. Однако норы не занимал никто. Все жители бора знали, что с гибелью Одноглазой не кончился род белогрудых волков, что его продлит Меченый. Он по праву должен стать вожаком. Меченого не покидала Шустрая. Они все лето охотились, гоняли зайцев, скрадывали уток, гусей и держали жителей Бэюн-Куту в напряжении.

К осени, как всегда, стало труднее добывать пищу. Молодежь подросла, окрепла. О взрослых, скажем, о лосе или олене, нечего было и думать — не взять их вдвоем. И вот с наступлением первых заморозков пришел к волкам голод. Настала пора собрать стаю.

Меченый обошел границы Бэюн-Куту и на «пограничных столбах» — старых пнях, колодах, приметных камнях, сделал свои пометки…

Со всех концов в одиночку собирались белогрудые волки у Большого холма, чтобы начать свои набеги.

Осенний ветер с шумом ходил по вершинам старых сосен, унося в вечерний сумрак пушинки холодного снега. До земли гнулись оголенные березы. Все живое погрузилось в сон, и только на мари кто-то жалостно стонал, как бы сожалея о прошедшем лете.

На большом холме стоял Меченый, всматриваясь в мутное пространство. Что тревожило хищника, что заставляло прислушиваться к вою ветра? Теперь — в полном расцвете сил, длинный, подбористый, на крепких ногах, с лобастой головой, вооруженный острыми клыками, Меченый казался могучим по сравнению с волками своей стаи.

Он был признан вожаком белогрудых без спора.

Вдруг над холмом в этот поздний час появился старый ворон. Заметив стаю, задержался, беспрерывно крича:

— Карра… Карра…

Меченый встревожился. Недобрые вести принес ему ворон — близко враги.

У границ Бэюн-Куту появились бродячие длинноголовые волки, не имеющие своей страны. Зимой они опустошали огромные пространства тайги. Никто не мог спастись от их быстрого бега, напористости, с какой они умели гнать жертву.

А кто не знал их достойного вожака, нажившего большую славу в частых схватках с врагами? Лучше его никто не умел работать челюстями. Это был опасный противник Одноглазой, давно он ждал случая напомнить ей о себе и рассчитаться за все.

И вот он узнал о гибели Одноглазой. Для него настал момент попытаться завладеть Бэюн-Куту. Он собрал три поколения бродячих длинноголовых, ворвался с ними в Бэюн-Куту и уже успел зарезать крупного оленя.

Неизвестно, на что рассчитывал Меченый, решившись первым напасть на стаю длинноголовых волков, почти вдвое большую, чем его стая? Но медлить было нельзя.

Сгустился мрак. Ветер не унимался. Меченый вел белогрудых глухими перелесками. Шли гуськом, бесшумно, по мягкому снегу.

А в это время на краю поляны при входе в узкое ущелье заканчивала пир пришлая стая. От оленя остались только копыта да обглоданные кости.

С края поляны донесся неясный звук.

Насторожились волки. Приподнял голову вожак, быстрым взглядом окинул стаю. Все были в сборе. Кто же это ходит? Неожиданно раздвинулись кусты, и показалась голова белогрудого переярка.

Одно мгновение — и три самых быстроногих волка отправились проучить незваного гостя. Началась погоня. С набитым желудком трудно догнать голодного врага. Переярок обладал хорошим бегом, но все время держался на виду у преследователей, уводя их дальше и дальше. Это злило волков, и они гнались следом. Но вот переярок стал сдавать, ослабил бег, остановился, погоня настигла его и… словно из-под земли, поднялись белогрудые!

Свалка. Визг. Скрежет зубов. Короткая схватка — и на примятом снегу три разорванных длинноголовых волка.

Меченый никому не разрешил дотронуться до мяса. Голодный волк злее. Именно это должно решить исход предстоящей схватки.

Снова переярок отправился к поляне, на край узкого ущелья. Он должен был вырвать из стаи противника еще двух-трех волков, и тогда будет легче расправиться с остальными. Но на этот раз в засаде никто не остался. Этого и не нужно было. Меченый увел стаю окружным путем и незаметно подкрался к поляне, где отдыхали его враги.

Из-за укрытия он видел вожака, слизывающего с толстых лап присохшую оленью кровь. Это был крепкий зверь, с длинной лобастой головою и большими рысьими бакенбардами. Вот он встал, потянулся и, как бы проверяя силу лап, стал когтями взрывать заснеженную землю.

А в это время в просвете между кустов опять появилась морда того же переярка. Вожак насторожился. Всполошились и остальные. Не могли понять, почему он жив, куда девались три быстроногих волка? И Меченый заметил, что вожак подал знак двум самым сильным самцам.

Как только в лесу затих шорох погони, Меченый встал, и стая белогрудых выкатилась на поляну.

Застигнутые врасплох длинноголовые на миг растерялись, но быстро скучились, стали стеной. Противники сомкнулись в яростной схватке. Мелькали клыкастые пасти, летели клочья шерсти, обагрился кровью снег. Падали и снова вскакивали раненые хищники, бросались на врагов.

Вожак бродячих угадал в Меченом вожака и грудью налетел на него. От его первого удара Меченый пошатнулся, зубастая пасть противника впилась в его загривок. Пытаясь освободиться, Меченый хватал ртом холодный воздух, гнул спину, тужился и все-таки вывернулся.

Взгляды зверей сошлись. У того и у другого было чем защищать свое право. Начался поединок. Стало ясно, что только один из них останется жив…

Два-три глотка свежего воздуха — и Меченый на ногах. Теперь его бешенству не было предела. Он схватил пастью противника за хребет, приподнял и так ударил о землю, что у того хрустнули ребра. Через минуту вожак длинноголовых бродяг лежал на снегу распластанным трупом. Теперь — остальные…

Только трех волков из чужой стаи Меченый оставил в живых. Какой жалкий вид был у них, когда они, истекая кровью, волоча ноги, бежали с поляны. Никто их не преследовал. Пусть враги смотрят и помнят, что страной Бэюн-Куту владеет Меченый.

Тяжелый рассвет выползал из-за гор. Голубоватый дым распадался и таял в долине.

Стая Меченого заканчивала свою трапезу.

Теперь взобраться куда-нибудь на открытый холм и уснуть. Пусть день пройдет незаметно. Жизнь стаи начнется снова с наступлением темноты. Меченый, подав знак следовать за ним, скрылся под сводом заснеженных сосен…

Отставая от стаи, шел раненый волк. Шел неохотно. Чуя, что жить ему осталось недолго — до первой голодовки.

Но не идти не мог…

Хмурилось мглистое небо. Шумел по ночам бор, растревоженный холодными ветрами.

Зима уже застала на озерах гусей, уток, лебедей; в берлогах скрылись медведи, в землю зарылись бурундуки; смолкла в горах брачная песня марала. Изредка в лесной тишине стукнет дятел или щелкнет белка, да на заре пройдет по скрипучему снегу сохатый.

Частые снегопады взбудоражили коз. Сбившись в табуны, они покидали на зиму Бэюн-Куту, отправлялись на юг, в районы мелких снегов. Козы шли туда одним извечным путем, проложенным еще далекими предками.

В тот вечер в тайге было тихо. В темнеющем небе мерцала одна-единственная звезда над всей страною Бэюн-Куту.

Вспуганный шорохом падающего с деревьев снега, из чащи выскочил табун коз. Впереди огромный самец. Как гордо он держит рогатую голову. Какими невероятными прыжками он несется вперед, легко перескакивая через кусты, рытвины, валежник. Следом за ним мчатся остальные.

Уже стемнело, когда козы миновали ложок и, выскочив на пригорок, замерли.

Где-то, за краем бора, переправа через Мугой — самое опасное место на всем их длинном пути. Здесь коз часто подкарауливали хищники.

Ночь вступила в свои права. Козы продолжали путь. Вот показался знакомый просвет — край бора. Вожак обошел его слева и там случайно наткнулся на тропу. По запаху, еще сохранившемуся на снегу, по отпечаткам крошечных копытцев он догадался, что ее проложили такие же табуны, как и его, направляясь к югу на зимовку.