К сожалению, людей, занимающих руководящие посты в промышленности и правительственных органах, кажется, вполне устраивает исчезновение морских птиц. Они рассуждают просто: если и когда мойва сумеет оправиться от страшного опустошения 1970-х и 1980-х годов, то к тому времени очень мало морских птиц останется в живых. Следовательно, опять будет больше мойвы для увеличения прибылей рыболовных корпораций.

В течение последних десятилетий Канадская служба охраны диких животных и Министерство рыболовства и морской среды вели междоусобную войну за судьбу всех тех животных, которые могут считаться в каком-то смысле конкурентами человека в дележе «морского урожая».

Это — битва Давида с Голиафом, только в нашем случае Давид не располагает ни смертоносной пращей, ни поддержкой бога коммерции нашего времени. Канадская служба охраны диких животных делает все, что может, а Министерство рыболовства уничтожает сделанное. Если оно возьмет верх, то некогда многочисленные популяции морских колониальных птиа северо-восточного побережья имеют очень мало шансов уцелеть.

Индейцы племени наскопитов из Унгавы[29] звали их «быстрокрылыми» в знак признания их высочайшего летного мастерства. Прочие местные жители величали эту птицу по-разному, но ни одно название не подходило ей лучше того, которым нарекли ее коренные жители Патагонии. Они именовали ее словом, переводимым лучше всего как «чудо-облако»: прилетавшие осенью стаи огромным облаком затемняли патагонские небеса.

На диаметрально противоположном краю Земли она была также известна инуитам арктической тундры, граничащей с Северным Ледовитым океаном от залива Батерст-Инлета на востоке до пролива Коцебу на западе Аляски. Они звали ее «пи-пи-пьюк», имитируя ее нежный резонирующий посвист, который служил им верным предвестником весны. Сравнительно недавно, в 1966 году, один старый инук с побережья залива Франклин рассказывал мне, на что это было похоже, когда «пи-пи-пьюк» возвращалась из далекого неведомого края, предъявлявшего на нее свои права в течение долгих зимних месяцев.

«Они нагрянули внезапно, навалившись на нас, как густой снегопад. Когда был жив мой отец, говорили, что в тундре их было так много, что они тучами, как комары, поднимались впереди идущего человека. Их гнезда и яйца были в каждом пучке травы.

В конце лунного месяца появлялся выводок, и, казалось, сам мох оживал от множества суетящихся птенцов. Как же их было много! Но я был еще ребенком, а их уже осталось совсем мало. А однажды весной они вообще не прилетели».

Старик объяснил мне, что это случилось в том же году, когда люди его племени впервые услышали о непонятной бойне, в которую мы, белые, сами себя втянули, — первой мировой войне. «Пи-пи-пьюк» не вернулась и в последующие годы, и инуиты подумали, уж не мы ли уничтожили ее в одной из необъяснимых вспышек кровавой бойни.

«Не нужно далеко искать причину уничтожения эскимосского кроншнепа^{18}. На Дальнем Севере его гнездовья остались непотревоженными, и я не могу поверить, что во время: миграции над морем его постигло какое-то большое несчастье, которое могло бы послужить причиной его гибели… несколько других видов птиц благополучно совершали подобные длительные перелеты над океаном.

Нет признаков и болезни или нехватки корма. Нет, тут существует только одна причина, это — бойня, учиненная людьми в конце лета и осенью на Лабрадоре и в Новой Англии, зимой — в Южной Америке, и наихудшая из всех — весной от Техаса до Канады».

Так писал в 1920-х годах патриарх американских орнитологов, д-р Артур Бент. Чтобы высказать подобное суждение, ему, вероятно, потребовалось определенное мужество, ибо сам добрый доктор в свое время застрелил десятки тысяч птиц, включая эскимосских кроншнепов, как на охоте, так и во имя науки.

Кроншнепы, как и чибисы, относятся к куликам — птицам, известным под общим названием болотных или прибрежных, поскольку большинство из них обитают на берегах и мелководье. Тем не менее стройные, длинноногие и длинношеие кроншнепы с изящно загнутым книзу клювом одинаково хорошо себя чувствуют как у моря, так и на заболоченных равнинах, в пампасах, прериях и просторах тундры.

Эскимосский кроншнеп, которого я в дальнейшем буду называть по имени, данному ему наскопитами, был самым маленьким из трех представителей кроншнепов Северной Америки. Длиной около 30 см и весом меньше полкилограмма, он, несомненно, был самым преуспевающим из этой троицы. Объединяясь в пары один раз и, по-видимому, на всю жизнь, эскимосский кроншнеп был в то же время крайне общительным, сосуществуя с миллионами себе подобных, объединенных, по сути дела, в единую сплоченную «нацию».

Поскольку ни один отдельный район не мог прокормить такую массу птиц в течение длительного времени, это были кочевники, владевшие секретами полета и навигации, способные использовать кормовые ресурсы двух континентов во время ежегодных миграций, феноменальных по протяженности и сложности.

Их путешествие начиналось от гнездовий в тундре, где круглосуточный дневной свет в течение короткого лета способствовал буйному размножению насекомых и прочих мелких живых существ. Появление птенцов быстрокрылых на свет божий совпадало по времени с пиком размножения насекомых, так что уже через несколько минут после появления из яйца они могли самостоятельно обеспечить себя обильным кормом. И все-таки для птенцов и миллионов их родителей пищи не хватало. Как правило, взрослые птицы в период устройства гнезда, кладки и высиживания яиц несколько недель не питались, обходясь запасами жира, накопленного во время миграции на север; однако ко времени появления птенцов эти внутренние резервы истощались и их нельзя было пополнять за счет местных ресурсов, не ставя под угрозу выживание молодняка.

В процессе эволюции быстрокрылые нашли решение этой проблемы. Не успевали птенцы опериться, как родители собирались в огромные стаи и улетали с гнездовий. Нам это могло бы показаться проявлением бессердечия, даже жестокости, однако все было не так. Хотя птенцы не могли еще летать, они вполне уже могли позаботиться о себе, пока вокруг их было обилие пищи. Отлет родителей с гнездовий вселял в птенцов уверенность в том, что пищи хватит.

А уже в середине июля весь горизонт заполнялся птичьими стаями, улетавшими на поиски пищи. Огромной массе птиц требовались огромные, сосредоточенные в одном месте кормовые ресурсы как для удовлетворения насущных потребностей, так и для накопления жира — необходимого топлива для продолжения их одиссеи.

Искомые щедрые кладовые находились не близко. Чтобы добраться до них, нужно было пересечь континент с запада на восток, преодолев расстояние более 5500 километров. Их целью были Лабрадор и Ньюфаундленд, где на обширных открытых пространствах произрастал (и сейчас произрастает) низкорослый кустарник с сочными, величиной с горошину, ягодами, поспевающими к середине июля. Это обильно плодоносящее растение, густым ковром покрывающее территорию на многие тысячи квадратных километров, известно под названием вороники или шикши (Empetrum nigrum), но для жителей Лабрадора и Ньюфаундленда оно было и остается «кроншнепной ягодой». В конце лета она была главной пищей быстрокрылых, набрасывавшихся на нее с таким удовольствием, что их клюв, лапки, голова, грудь и даже перья крыльев покрывались багрянцем ягодного сока.

Прибытие птичьих стай на кормежку производило неизгладимое впечатление на наблюдателей. В 1833 году свидетелем их прилета на южный берег Лабрадора был Одюбон. «Они прибывали… такими густыми стаями, что вспоминались странствующие голуби… стая за стаей пролетали рядом с нашим судном, направляясь к расположенному поблизости нагорью». В 1864 году некий д-р Пакард наблюдал прилет одной большой стаи, которая «растянулась, наверное, на на целую милю в длину и почти на столько же в ширину… [крик птиц] порой напоминал ветер, свистящий сквозь снасти тысячетонного парусника, порой — звон множества бубенчиков». А в 1884 году острым глазом художника отмечал прилет птиц на Северный Лабрадор Люсьен Тэрнер. «Каждая стая летела клином, крылья которого колебались словно клубы дыма… или вытянувшись в длинную качающуюся цепочку, которая то поднималась вверх, то закручивалась в спираль… Иногда их вожак вдруг ныряет вниз, за ним изящным волнообразным движением устремляется вся стая, постепенно сбиваясь в плотную массу, чтобы затем опять рассыпаться тонким слоем… выписывая в небе причудливые, не поддающиеся описанию узоры… [стаи] опускаются на равнинные участки от Девисова пролива до залива Св. Лаврентия; каждый день число прибывших увеличивается, и вскоре сама земля кажется живой от кишащих на ней птиц. Они питаются созревшей ягодой и в несколько дней становятся удивительно жирными».