Выхода не было. Её спрятали качественно, даже слишком.

Без магии, без людей, без возможности хоть как-то связаться с внешним миром она просидела в своей темницы три дня. За это время Катариэлла со страшной силой возненавидела все оттенки белого и серебряного, которыми были оформлены покои, а ещё поняла, что самая страшная пытка, которую только могли изобрести — это пытка безделием. Она уже переделала всё, что только можно было придумать: со скуки перемеряла почти все платья, вспомнила все стихи которые знала, читала наизусть отрывки из большой алхимической энциклопедии, даже песни петь пробовала… Хоть бы книжку какую оставили, или листы бумаги… Но мечтать было бесполезно, кричать, ругаться, бить посуду тоже. Её никто не слышал, никто не приходил. Еда появлялась на журнальном столике сама по себе, самостоятельно же исчезала грязная посуда. Всё что ей оставалось это метаться из угла в угол, задаваясь вопросом, кому и зачем она понадобилась, и строить планы мести.

Вынужденное одиночество было нарушено самым неожиданным образом.

Заломив по комнате очередной вираж, Катариэлла поняла что чуть не врезала в какой-то посторонний предмет. Резко замерев на месте, она подняла голову, чтобы увидеть…

Эльф?

Прямо перед ней действительно был эльф. Самый что ни на есть настоящий, а не какая-то иллюзия из тех, что она видела на площади. Как и говорила её мама достаточно один раз увидеть оригинал, чтобы понять, что подобную красоту передать невозможно.

Вот только «красота» эта исторгала отнюдь не положительные эмоции. Эльф окинул девушку оценивающим взглядом, в котором легко читалась скорее скука, чем нормальное в такой ситуации любопытство, и явно неудовлетворённый осмотром перевёл взгляд в сторону окна. Катаририэлле видеть подобное пренебрежение было странно и даже обидно. Что она ему сделала плохого?

Впрочем, девушке эльф разглядывать себя не мешал, скорее даже с каким-то брезгливым высокомерием ожидал и позволял это. Видя подобные эмоции, Кат удостоила незнакомца лишь коротким взглядом, всё же любопытство ей в отличие от нового действующего лица этой безумной пьесы было совсем не чуждо: светло-золотистые волосы, тонкие, но при этом какие-то хищные черты лица, заострённые уши… и глаза — на них взгляд Катариэллы будто споткнулся — холодные зелёные глаза.

ЕЁ ГЛАЗА!

Осторожность? Беспомощность? Страх? Обида? Непонимание?

Всё это будто смыло чудовищной эмоциональной волной.

Шок.

Да, сначала был именно он.

— Вы?..

Поняв, что девушка его узнала, её «гость» вновь вернул к ней свой взгляд и изобразил нечто похожее на улыбку, лишённую даже намёков на искренность, и фальшивым тоном произнёс:

— Светлого дня, дочь. Рад приветствовать тебя в Светлом Лесу. Надеюсь, ты оценила наше гостеприимство — произнёс он с сарказмом, который даже не пытался сдержать и издевательски поклонился.

Значит правда… И ей ничего не показалось.

Глаза Кат недобро вспыхнули.

О скольких вещах одновременно может думать человек? Катариэлла никогда не задавалась этим вопросом, но если бы её спросили, то, наверное, ответила бы: «О двух, ну, максимум — трёх». Вот только в эту самую секунду все её невысказанные предположения были жестоко опровергнуты. За каких-то пару мгновений в её мозгу пронеслось много, слишком много.

Ей было четыре, когда она впервые задала маме этот вопрос: «А где наш папа?», ответом ей тогда был лишь виноватый взгляд и просьба подождать. В десять маму она уже не спрашивала, «добрые» кумушки-соседки уже давно ей всё объяснили, и она даже смирились, вот только от картины как отец её соседок возится с ними по выходным во дворе, отчего-то начинало щипать в глазах. В двенадцать, Кат ненавидела всех мужчин, а соседские мальчишки старались обходить её стороной — дралась она с ними ни на шутку. В четырнадцать, в её жизни появился учитель и смог не только заразить их общей страстью — алхимией, но и заставить ершистого подростка, которым она тогда была, наконец, хоть немного поверить окружающим её людям.

Он!

Всё это было из-за него. Детские слёзы, непроходящая обида, постоянно чувство пустоты.

Он!!! Только он!!!

Холодный огонь в глазах девушки начал разгораться, превращаясь в испепеляющую ярость. Она безумным потоком хлынула в её сознание, не позволяя ни увернуться, ни спрятаться, будто лава, хлынувшая из жерла вулкана и устремившая свои огненные реки вниз, туда, где её никто не ждал.

Да как он только посмел?! Похитил её из собственного дома, запер здесь непонятно насколько, ещё и рассматривает теперь так, будто она нечто противное и дурнопахнущее!

Да кто он собственно такой?!

Отец?

Её настоящий отец мастер Риэнеро. Этот же напыщенный аристократ может рассчитывать, только на её ненависть.

Точно — ненависть! Лава в сознании забурлила, вскипела и… схлынула. Оставляя после себя лишь пустоту. Нет — он даже ненависти не достоин. Этот премерзкий субъект эльфийской наружности не достоин НИ-ЧЕ-ГО.

Точно!

Ярко-изумрудные глаза девушки недобро сощурились, она выпрямилась и гордо вздёрнула подбородок:

— Я Вам не дочь! Верните меня немедленно домой. У вас нет ни малейших прав удерживать меня здесь насильно, — в голосе Кат сквозил холод и безразличие.

Эльф же наблюдая за сменой эмоций на её лице, будто бы даже получал от этого удовольствие. Впрочем, затягивать этот никчёмный разговор он не собирался

— У меня на тебя есть любые права. Любой Страж Леса это подтвердит.

Катариэлла замерла. Стражами Леса называли некую помесь жрецов и общественных судей. Эти эльфы выбирались самим Лесом и подчинялись лишь Повелителю. Именно они проводили все обряды, они же могли выполнять и некоторые общественные функции. Но задуматься о внутреннем устройстве эльфийского общества надолго ей не позволили, её собеседник — даже в мыслях язык не поворачивался назвать его отцом — продолжил говорить:

— Надеюсь, ты понимаешь какой чести ты удостоена и будешь благонравна и послушна, как и подобает истинной дочери Великого Светлого Дома. Впрочем, учитывая твоё воспитание, надежды на это мало. Радует только, что огорчать меня своими человеческими замашками ты будешь недолго, к концу месяца я уже выдам тебя замуж.

Кат слушавшая все предыдущие оскорблению с полным безразличием подскочила как ужаленная:

— Что?!!!

Но отвечать девушке никто не стал. Прислушавшись к чему-то, недоступному ей, эльф насторожился и не прощаясь исчез.

— А ну стой!

Но Катаиэлла вновь была одна.

Да как он… Да как он только посмел?!! В ярости она схватила первую попавшуюся статуэтку и запустила её в стену. Изящная вещица разлетелась на мелкие осколки. Вот только легче от этого девушке не стало. Эх, если бы можно было также запустить голову её родителя… Жаль только, что данный план был неосуществим… А вот другие… Воодушевившись Катариэлла надолго задумалась. Она непременно найдёт, как отомстить своему «папеньке», даже если для этого потребуется подождать.

Тем временем…

Олинера, как обычно шла отвечать последней. Негласное правило академии гласило: староста уходит с экзамена вместе с преподавателем. И если дождаться окончание экзамена ей было не сложно, группа у них была дружная, и пока последний человек не сдавал экзамен никто не спешил расходиться, девушка и сейчас была абсолютно уверена, что все кто выходит из аудитории так и остаются в коридоре, обсуждая кому что попалось и переживая за тех кому ещё не посчастливилось «отстреляться», то сидеть и ждать до последнего, когда наконец можно будет получить задание и ответить, вот это действительно действовало на нервы. Первое время. Потом же Олинера научилась извлекать из этой ситуации плюсы: в конце концов, на любом экзамене и увидеть можно много интересного, и весь предмет в сжатом виде заново прослушать, да и преподаватели тоже живые — к концу экзамена они устают и не так внимательно слушают.

Правду говорят, не можешь изменить ситуацию, измени своё отношение к ней. Вот подтверждая эту истину, адептка Вариэльская с интересом наблюдала за тем, как мастерина Альэдера быстро отсортировала на «уд» и «неуд» троечников и с воодушевлением принялась за основное звено.