И вот, все это сейчас перед ним. Да и многое другое!

— Пейти пыво пеннои, будет харя здоровенныя! — услышал Нойдак зазывный голос торговца напитками.

Чего только не продавали на ярмарочной площади! Наесться, напиться, одеться — все запросто, да хоть коня, хоть оружие — все тут, только бери. Конечно, коли в кармане есть, на что покупать, любая денежка, коли из злата или серебра. Да и с камушками сюда зайти можно было — тут и менялы, и скупщики. Нойдак даже рот приоткрыл, остановившись у лавки менялы. Каких, оказывается, только монет нет на белом свете! И беленькие — серебряные, и желтые, тяжелые — золотые… И преогромный короб с шкурками белок, да куниц — другой короб, тоже немалый. Нойдак уже слыхивал, что в далеких местах, вдали от городов, этими шкурками расплачиваются, как в городе — серебряниками. Может, среди тех серебряников, что сейчас лежали у менялы, были и новенькие, что по велению князя отчеканили? Нойдак видел, как такие монеты раздавали дружинникам, и даже знал, что на них написано: «Володимер на столе, а се — его серебро». Увы, сам прочесть Нойдак не мог, не был обучен…

Молодой человек получил тычок в плечо от своего могучего друга — удивился… А, вот оно что, не стой у лавки менялы без дела — за вора примут! Нойдак поспешно отошел. С ворами он уже сталкивался, вернее, с результатами их делишек — пару раз вовсе не находя своих, и так невеликих, деньжат… О воровстве ни в его племени, ни в других северных местах слыхом не слыхивали, да и никто понять бы такого и не смог — взять чужое! Тем более, тихо забрать, чтобы хозяин не заметил! Может, они и не люди вовсе, эти воры? Вот Нойдак, он не смог бы даже и в руку взять, а не то, что забрать чужое…

Сухмат успел хлебнуть не одну чарку — начал со сбитня, опробовал пиво у всех подряд торговцев золотистым напитком, а теперь явно подбирался к винцу. Пока что просто накупил пирогов разных, сунул прямо в рот каждому из друзей по ароматному, еще горячему, пирогу, а остальные понадкусывал, ища, который скуснее! Но дело до винца не дошло — внимание богатыря привлекла загорелая молодуха, торговавшая арбузами. Сухмат направился к ней, да начал длинную с ней торговлю, постепенно подбираясь все ближе и ближе, чему бабенка отнюдь не препятствовала…

Рахта выполнил задуманное — приодел нового друга. Как видно, он не любил долго выбирать да торговаться. Приглянулась расцветками рубашек лавчонка, взял да и перевернул весь товар, потом ткнул пальцем — эту! Рубашка была куплена прямо расчудесная, и ворот, и подол — все расшито узорами, не много, ни мало — а так, что сердце радуется. Даже на портах — и на них горошек мелкий, нарядный. Впрочем, порточки для друга Рахта даже и выбирать не стал, взял первые попавшиеся — все были хороши! Платил монетой серебряной, поторговавшись сначала, как требовал обычай. Приодевшись, Нойдак и выглядеть стал совсем по другому, ну, прямо как самый что ни на есть рус, разве что мелковат…

— Сапоги покупать не буду, — сказал Рахта, — ишь, придумали чего — готовую обувку, невесть на кого померяную, продавать… Сапоги тебе по ноге тачать будут, что б и не терли, и не болтались при хотьбе! Пошли домой…

— Пошли, пошли, — согласился Нойдак и заторопился наперед своего большого друга. Квас, сбитень, медовуха и какая-то сладость на щепке, не говоря уже о пяти пирогах, и всех — с разной начинкой, все это перемешалось в животе нашего приятеля, потом заволновалось, забурлило, явно ища выхода…

— Ладно, иди домой один, чай, найдешь дорогу, — сказал Рахта.

Дело было в том, что недалече он увидел знакомый силуэт той, от взгляда на которую его сердце начинало биться гораздо чаще. А Нойдак — тот, едва услышав слова богатыря, сразу перешел на галоп!

Говорили с Полиной то о том, то о сем, боясь затронуть тему главную, ту, что волновала их обоих больше всего. Рахта злился сам на себя. Все у него не как у людей. Вон Сухмат — накупил шелков для ненаглядных своих дев, себе на новый плащ сукна отхватил, теперь у него на спине птица с девичьей головой колыхаться при каждом шаге будет… А он, Рахта, что он купит Ладушке милой? Шелков Полина не любит, колец не носит, румянами щечки не пользует… И хочется любимой подарок сделать, и не знаешь — чего! Есть, правда, одна вещица…

— Хочу я тебе подарок малый подарить, — сказал Рахта и замялся.

— Да не нужно мне подарков, — отмахнулась Полина, едва не добавив: «да не подарки, а ты сам мне нужен, себя подари!».

— Да ты хоть взгляни! — смиренно попросил богатырь, вынимая из-за пазухи сверточек.

Когда материя была развернута, девушка буквально впилась глазами в подарок — небольшой кинжал в резных ножнах, усеянных самоцветами. А Рахта, сразу решив продемонстрировать, что это не просто дорогая игрушка, извлек кинжал из ножен. Клинок оказался тонким и очень, очень острым, так и просящим, чтобы ему дали впиться в чью-то шею, напиться крови…

— Ой, Рахта, любимый! — девушка в порыве благодарности обняла богатыря и чмокнула его в губы.

Рахта, в свою очередь, нежно, но с силой обнял Ладу свою, прижал к груди, нежно прикоснулся своими губами к алым губам ее. Полина почувствовала стук его сердца, ей захотелось и дальше стоять так, прижавшись всем телом к любимому человеку.

Народ обходил стоявшую посреди улицы молодую пару. Старались отвести глаза — чего мешать-то? Но то взрослые. А вот несносные мальчишки, едва завидев такое зрелище, начали сбегаться отовсюду. Сразу невесть откуда собралось с полдюжины. И уж они-то скромности не проявляли!

— Жених и невеста, тили-тили тесто! — закричали они хором.

— Пошли вон, выдеру! — добродушно шуганул ребятишек Рахта.

— Да это же Рахта-богатырь!

— Тот, который медведя белошкурого покусал!

— А это — богатырша!

— Не богатырша, а поляница! — поучал старший мальчонка того, что помладше.

— Теперь они поженятся…

— А, интересно, у богатырей женилка тоже больше, чем у других людей? — заинтересовался отрок лет тринадцати, довольно беззастенчиво разглядывая Рахту.

Понятно, что на этом идиллия и закончилась. Разумеется, Рахта никого не побил — во первых, потому что не поймал, а во вторых… Впрочем, достаточно и первого. Но с этого дня отношения Полины и Рахты изменились — все стало ясно, они больше не сомневались в любви друг друга!

— Я был в очень интересном месте, — сказал Дух, — там были еще такие, как я, но я с ними почему-то не смог заговорить. Мне кажется, что они меня даже не замечали…

— Кто не замечал? Другие духи? — удивился Нойдак.

— Да, я думаю, это были подобные мне.

— Но ведь ты говорил, что раньше, у Священной скалы, все духи собирались и беседовали?

— Да, там, где ты жил, будучи детенышем, я беседовал с другими духами, а они со мной. А здесь я только чувствую присутствие других подобных мне или похожих на меня… Я не уверен даже, что это другие духи!

— И они не говорят с моим Духом? — удивился Нойдак.

— Нет, не говорят, хотя я не раз звал их, — ответил Дух, — они то ли меня вовсе не замечают, то ли не понимают…

— Может, местные духи говорят на другом языке?

— У нас нет языка, как у людей, — сказал Дух, — я уже объяснял тебе, что не слыша даже твоих слов, что понимаю твои мысли!

— А мысли других людей ты не слышишь?

— Нет, только твои, и то, только тогда, когда ты заговариваешь со мной! Теперь уже никто, кроме тебя, мне ничего не говорит! И зачем мы ушли из стойбища? Там я мог побеседовать с другими, такими, как я…

— Ты же прекрасно знаешь, что Нойдака убили бы, — напомнил Нойдак.

— Ну и что? Родился бы в новом теле… — Дух как-то не воспринимал смерть в ее страшном смысле, кажется, умирание и последующее рождение воспринималось Духом как дело не более сложное, чем, скажем, смена одежды, — Или вовсе стал бы духом, таким, как я. Мы бы тогда с тобой подружились, летали бы повсюду вместе, беседовали!