Она никогда не могла стать добычей, и Рюрик давно уже почувствовал: случись невероятное, приволоки воины её к шатру, не поднялась бы рука сорвать с неё сарафан.

Сама и только сама могла прийти к нему Милослава.

Тогда, на берегу Мутной, наверное, увидела она в глазах Рюрика и любовь, и почитание, и мольбу. И смятенной девичьей душой потянулась к нему и сказала, пряча лицо в подол сарафана, всего два слова:

   — Поди к батюшке...

Теперь она жена его. Хозяйка дома.

Воевода Боремир, слегка постаревший и огрузневший телом, по-прежнему встретил улыбкой и дружеским объятием.

   — Ты ж не юноша, сам понимаешь... У Славомира размирье с германцами вышло, он поколотил их. Нынче тишина у бодричей. Германцы поклонились Славомиру, вечного мира запросили. Сколь раз был тот «вечный» мир. Кабы раньше пришёл со своей дружиной... А нынче зачем ты Славомиру? Бодричи могут вспомнить, что ты сын старейшины Годослава. Кому нужен воевода, которого могут избрать князем? Ты ж не юноша, сам понимаешь... Живи у нас. Торира нет, но даны-то остались. Скажу тебе в тайне от других: с Готфридом ещё можно было по-соседски добром иногда сговориться. А ныне он стар, ежедень известия о смерти ожидаем.

   — В Вальгаллу-то ему не попасть, — шутил Боремир. — Туда мы с тобой ещё можем отправиться. Готфрид же на своём ложе, видать, помрёт. Да ему и без разницы — Вальгалла или царствие божие, небесное... Слыхал о таком? То новое учение от италиков да франгов к нам ползёт. Единый бог — Христос именем, — оказывается, на небесах сидит. Наши-то: Святовит, Сварог, Даждьбог, Жива, Радогост[22], Рановит и другие, пусть не обидятся, что не называю, — выходит, ложные боги. Передающий волю Святовита здесь, в Арконе, как услыхал первый раз такое, так чуть слова не лишился. Ты ж не юноша, сам понимаешь...

Готфрид к тому богу Христу склоняется. Так говорят. Меня тут тоже пытались в новую веру... как это? об-ра-тить. Удобный бог — Христос. Дай вспомню. Богу — божье, кесарю — кесарево. Я не кесарь, но дружинники и горожане меня почитать должны — власть от бога, и я, стало быть, от бога ставлен, — смеялся заразительно.

   — Давай, друг Рюрик, поверим в нового бога — Христа. Он всем царствие небесное обещает. Тут, на земле, кесарями не стали, так на небесах будем. — Ироническая улыбка затерялась в поседевшей бороде. — В Вальгалле у Одина хорошо, и у бога Христа в царствии небесном только рот открывай, наготово кормить будут. Но ты ж не юноша, сам понимаешь, мы с тобой на земле живём, друг Рюрик. Не спрашиваю, почему ты ушёл от словен новеградских. То твоё дело. Раны от твоей помощи не откажутся. Дружины-то у тебя опять прибыло. Ты молчишь, а мне уже донесли: уходил без малого с двумя сотнями, а возвратился с тремя. Словене прибились?

   — Нет, — не счёл нужным скрывать Рюрик. — Торировых, тех, что просились, принял. Да и других. Мало ли их по земле бродит...

   — То твоё дело, не мешаюсь, — построжал голосом Боремир. — Не обессудь... Три сотни воев — дело великое. Захочешь — и меня побить можешь. Прежде чем пустить тебя на остров, говорили мы с передающим волю Святовита. — На вопрошающий взгляд Рюрика Боремир не отвёл глаз. — Живём не в царствии небесном бога Христа. Опасались раны. Я дал слово, что ты ничего худого не умыслишь против нас. Знаю тебя и верю. Но ты ж не юноша, сам понимаешь, потому и говорю с тобой открыто. Будешь ли остров оберегать?

   — Пусть не опасаются меня раны, Боремир, — твёрдо ответил Рюрик. — И их, и тебя в особицу благодарю за пристанище и ласку. В битве, ежели случится, мой меч рядом с твоим будет. И за себя и за братьев говорю.

   — Ну вот... Давай выпьем вина. Снял ты камень с души моей. Сам понимаешь, сколь лет у словен пробыл, а люди, друг, меняются... Корабли твои, донесли мне, пообветшали, закажем мастерам новые. Думаю, князь Гостомысл не пожалел для тебя достатку...

Всё вроде благополучно: приязнь воеводы Боремира и милость Святовита, обещанная передающим волю бога у его четырёхликого изваяния, послушная и довольная дружина, Милослава...

Но как всё зыбко и неустойчиво.

Друг Боремир никогда не скажет, чтобы не обидеть, но самому-то понять нетрудно: он нужен ранам, пока служит им. Мнимой была самостоятельность и независимость его и у Гостомысла. А что впереди? Можно до окончания дней оставаться на острове у ранов. Служить им мечом и за то кормиться самому и кормить дружину. Врагов хватает. Захватить остров, подчинить ранов не откажутся ни Славомир, ни Готфрид, ни ярлы Скандии. Его мечу не придётся залёживаться в ножнах. Со временем он может заменить и Боремира...

Так что же он выиграл, уйдя от словен? Одну службу сменил на другую. Лучшую ли? Странно, но здесь, на острове Янтарного моря, ему начали сниться сосновые боры под Новеградом. Или всё ещё волосы Милославы дурманят терпким смолистым духом?

Благое стремление души не равноценно деянию. Он ошибся... Словене не требовали от него службы. И он не чувствовал себя наёмником. Земля приняла его, словене считали своим...

Вернуться? Гости торговые привезли странное известие: старейшины новеградские решили не избирать нового князя. Сами надумали править. Захочет ли и сможет ли он подчиниться? И кому?

Сидел Рюрик, склонивши начинающую седеть голову над столешницей. Полонила его душу кручина. Не избыть её, потому как нет ответа на мучающие вопросы. И появится ли он в ближайшем будущем? Или отвернулся от него Святовит?

Вбежала в покой, хлопнув дверью, Милослава. Привыкла бегать из покоя в покой. Здесь, у ранов, избы другие, не то что в Новеграде. Только в последние лета кое-кто из торговых гостей, насмотревшись за морем новин, начинал рубить избы в Новеграде из нескольких клетей да поднимать их одну на другую. Ранее такого не было. Милослава в княжой избе выросла, но изба была обычной, в четыре стены, с очагом-кругом каменным в углу.

На острове Руяне впервой иную избу увидела, не из брёвен рубленную, из тёсаного камня-известняка сложенную в два уровня, с узкими высокими окнами стрельчатыми, забранными мутным стеклом, со многими дверями и переходами. Не изба, а палаты каменные. Здешние жители, раны, их замком называют. Наверное, потому, что палаты стеной высокой и прочной из такого же камня-известняка замкнуты.

«Возвернёмся в Новеград, велю такие же построить», — не раз в ночной тиши шептала она Рюрику.

Не прикипало сердце Милославы к Рюгену-Руяну.

   — Хильдигунка, — так на свой лад переиначила Милослава имя снохи, — сейчас молвила: Трувор с Синеусом к тебе собираются, с утра меж собой все чегой-то спорили... Вам трапезу готовить али жбан пива прислать?

Рюрик залюбовался женой. Три лета с обряда минуло, а она как была резвушкой-девчонкой, так ею и осталась. Тоненькая в поясе, чуть скруглялись бёдра, волосы непокорные из-под шапочки кольцами выбиваются.

   — Милославушка, ты хотела бы в Новеград возвернуться? — И понял, что ответ жены лишним будет, так радостно вспыхнули её глаза. И совсем неожиданно для себя спросил: — А ежели я над старейшинами встану?

   — Да над кем хошь становись, только бы в Новеград, — обхватила за шею руками, прижалась упругой грудью к спине. На один миг. Потом отстранилась и всё так же сзади попыталась заглянуть в глаза.

   — Как над старейшинами?

   — Не ведаю, Милославушка. Добром на то старейшины не согласятся. Да и новеградцы могут воспротивиться. Я служил воеводой у князя, а под старейшинами ходить не хочется.

   — Своими бы ногами в Новеград пошла, — не вдумываясь в его слова, ответила жена.

   — Вели подать пива, Милослава, — братья идут.

Слухи, принесённые Синеусом из дружинного дома, порождали много вопросов. Почему Рюрик не посоветовался с братьями? Коли дружинники всерьёз говорят о том, что теперь воевода Боремир будет уряжать их на охрану побережья острова, значит, Рюрик дал на то согласие ранам. Они будут подчиняться Боремиру. Дружинники всегда подчиняются воеводе. Но как же Рюрик? И как они, Трувор и Синеус, будут при Боремире? Служить ранам незазорно, но какой ряд-договор заключил Рюрик с ними? Могут ли они выйти в море в свободный поход или должны спрашивать разрешения у Боремира?