— Не за данью мы пришли, князь. Новеград богат, сам знаешь. Вы честь нашу порушили, ловища поотбирали, пути гостевые закрыли. Мы, новеградцы, зла большого вам не делали, а ежели и было оно, то в стародавние времена...

   — Одного не пойму, воевода, ты к миру взываешь али к сече? — прервал его Стемид. — Ежели к миру, то о старых обидах поминать рано, рать твоя на земле моей стоит — то обида новая.

   — Не хочу помнить обид ни старых, ни новых! — воскликнул Вадим. В голосе прорвалось волнение. — Обиды, князь, миром решать надо, не сечей. Вы, кривичи, дружину нашу побили, однако ж с новеградцами не воевали...

   — Ныне ты словен привёл, чтобы мою дружину побить? То сегодня может случиться, а завтра все кривские роды здесь будут.

   — Так надо ли это делать, князь? — быстро, с надеждой спросил Вадим. — Помысли сам: ни кривичи словенам не уступят, ни словене кривичам. Пока будем горла рвать один другому — найдётся третий. Что ж от наших родов останется?

   — Опять же не пойму тебя, воевода. Странный ты, больше на купца похож, чем на воеводу. — Вновь по лицу Стемида скользнула улыбка. — Пришёл с дружиной, к сече изготовился, а просишь мира.

Вспыхнул Вадим, рванулась рука к поясу, но тут же и опустилась. Сдержал порыв неразумный, только отвернулся на мгновенье от Стемида, потом глухо сказал:

   — Погоди, князь, насмехаться. Как бы тебе в моё место стоять не пришлось...

   — В чём ты усмешку узрел, воевода? А может, то хитрость твоя? Мне зубы миром да любовью заговоришь, я дружину распущу, а ты тем и воспользуешься, а?

   — Клянусь Сварогом, князь. Он и твой бог...

   — Я больше Велеса почитаю, и он не оставляет меня, — уже добродушно ответил Стемид.

   — Чтоб в надёже ты был, позволь ненадолго отлучиться: отправить дружину в Новеград, — предложил Вадим. — Сам я тут останусь. Будем, князь, с тобой и старейшинами кривскими уложенье чинить о мире и любви меж нами на вечные времена.

   — Добро, воевода, — откликнулся Стемид и вдруг добавил похвалу неожиданную: — Разумного сына вырастил Олелька, — и уже откровенно улыбнулся. — Однако погоди, не торопись. Ответствуй: пошто сказал, как бы мне в твоё место не стоять?

   — Об этом, князь, скажу после, как ряд уложим. Верь мне, слово моё крепкое.

...Догнал Вадим дружину на третий день к вечеру. Конным был, дружина пешей — сколь опередили, пока он рядился с князем Стемидом! Дело кончено миром. Одобрит батюшка, нет ли — догадываться наперёд трудно. Князь Стемид сказал, как отрубил: ряд не воеводой походным утверждается — на то старейшины есть. А коли новеградцы главой старейшин Олельку посадили, то кривичи с ним и улаживаться будут.

На привале Михолап рассказывал Вадиму, скупо роняя слова, о пребывании на острове Рюгене-Руяне старейшины Блашко.

   — ...Тамошний воевода ранов Боремир не простил Рюрику его отступничества. Насторожен он был и раньше, это я понял со слов одного коваля на острове. А когда Рюрик повелел дружине на ладьи садиться, тут и началось. Рюриковы вои тащат всё, что имели, а им навстречу дружина Боремира. Велят оставить имущество на острову: мол, Рюрик за корабли не расчёлся. Покричали обидное, за оружие схватились. Ну и пошло... Силы примерно равные, десятка четыре с обеих сторон положили.

Я своим говорю: Милославу оберегать, а в другое ни во что не лезть. Настрого велел. Милослава в ладье уж, и мы тут. А те меж собой сечу ведут. Ладно, у Боремира ума нашлось больше Рюрикова, отозвал своих. Видел я, как плюнул он в сторону Рюрика и закричал: «Убирайтесь! Пришли вы к нам с протянутой рукой. Мы приняли вас как друзей. Уходите с кровью. Пусть Святовит зальёт ею вашу дорогу...»

Пламя костра освещало спутанные бороды, волчьим лютым блеском играло в глазах. Слышалось тяжёлое сопение многих людей, да громко стрелял в костре еловый сухостой.

   — Озверели от крови вои Рюрика. А может, лёгкая добыча манила, но по пути два городища ливов разграбили, пеплом развеяли. Тут и до старейшины Блашко дошло, каких гостей словенам ведёт. Начал локти кусать, да поздно. Воевода с ним и говорить не хочет. А воины его и того больше, кричат: вы нашего Рюрика княжить к себе позвали и володеть вами, так служите нам...

   — Нешто Блашко так объявил Рюрику? — вскочив, спросил Вадим.

   — Сядь. Не было того. То они сами придумали, — ответил Михолап и тяжело вздохнул. — Пытал я старейшину. Не было. Лжа то.

   — Как же ты ушёл от них?

   — На Нево-озере шелоник разгулялся вовсю. День ждали, ночь ждали, а он не утихает. При таком ветре по Нево не поплаваешь. Я-то знал, что шелоник не скоро утихомирится, да и другие наши... А Рюрику невтерпёж. Отправил одну ладью вперёд — та возвернулась. Рюрик к Блашко: долго ли будет? Тот плечами пожал — как боги смилостивятся. А к вечеру я к нему в носовину и влез. Поначалу не соглашался отпускать — вдруг хватятся. Я его всё же уломал. Велел старейшина в Новеград торопиться, всех предупредить. Видишь, к Рюрику отправлялись тайно, даже мы, дружина, не знали, куда гребём и зачем. Отпуская же с ладьи, велел в било бить даже без спроса у старейшин. Проняло его...

   — То ему ещё припомнится, — пообещал Вадим. — Намного ли ты их опередил?

   — До Ладожского детинца берегом шёл, в Ладоге чёлн взял, мигом доставили. Шелоник не стихал. Теперь вот кончился, — вздохнул Михолап. — Сдаётся, дён на десять я их обогнал. А Блашко теперь и сам локти кусает, — повторил дружинник. — Мнится мне, Рюрик обмануть его хочет, не с добром к нам идёт. Нет, не с добром. Если отпора не дадим, сядет в Новеграде и, глядишь, владеть начнёт...

   — По нашим трупам в Новеград войдёт, коли то ему удастся, — угрюмо ответил Вадим. — Много ли с ним дружины?

   — Идёт он не один, с братьями Трувором да Синеусом, с каждым до сотни человек. Я так прикидываю, общим счётом воев сотни три...

   — Нас поболе в походе, — подвёл итог Вадим. — Да в Новеграде, думаю, уже оборонились столько же, если не боле. Чай, старейшины медлить не станут.

   — Старейшин мы сами сместили, — раздался из темноты чей-то глухой голос.

   — Одних сместили, других уже, наверное, избрали, — уверенно ответил Вадим. — В такое время раздоры быстро забываются. — Того-то кривского рыбака отпустили?

   — Отпустили, — откликнулось несколько голосов.

   — Ин ладно. Правильно сделали.

Вскоре вокруг потухающего костра слышался лишь храп уставших людей. Даже сторожа дремала. Здесь, на полдороге от Плескова к Новеграду, в окружении лесов, дружина чувствовала себя в безопасности.

Воевода Рюрик с раздражением смотрел, как передовой корабль заворачивал в знакомую широкую реку. Низкие, заросшие кустарником берега. Мыс, усеянный валунами. Слева тянулся необозримый простор этого проклятого озера-моря. Теперь оно поуспокоилось, лениво катит валы, отдыхая от недавней бури. А несколько дней назад, когда он, не выдержав бездельного ожидания, велел выводить корабли, все кормщики пришли к нему и, не сговариваясь, сказали: «Нет».

Вправо озеро-море втягивалось в прямой рукав. Указывая на него, Блашко сказал Рюрику:

   — То река наша, прозывается Мутная. Ещё до полудня придём в Ладогу. Там стоянку сделаем...

   — Зачем мне стоянка в Ладоге? — нетерпеливо спросил Рюрик. — Пойдём прямо в Новеград.

   — Нет, воевода, того делать никак нельзя, — возразил Блашко. — К Ладоге и то надо с береженьем подходить. Не одной ладьёй плывём. В граде подумать могут: враги мы. Затворятся.

   — Выходит, не ждут нас словене, старейшина? А как же приглашение?

   — Ты, кажись, забыл, воевода, обычаи наши. В Новеград прямо полезешь, словенам в обиду будет. У нас к приходу гостя заранее готовятся. В Ладоге остановимся, к новеградцам гонца пошлём. Изготовятся они к встрече, дадут знать, тогда милости просим...

Хотелось Рюрику оборвать старейшину, чтоб не лез со своими глупыми советами, но и братья, и пятидесятники, внимательно слушавшие беседу, согласно закивали головами. Крепко, видать, запомнили прощание с Арконой, боятся, чтобы и встреча с Новеградом тем же не обернулась, если поспешность в предъявлении хозяйских прав проявить. И Рюрик склонился к осторожности. Путь назад отрезан. Если к словенам боем ломиться, надо их на колени поставить. Удастся ли? Их много. Придётся повременить, согласиться со старейшиной Блашко.