Интересно, как оценит Светлов этот мой вклад в суровые будни вверенного ему управления? И что он сделает с Мышеловом? Или Мышеловым? Запутаешься с ними, стало быть…

На тринадцать часов, форма одежды - произвольная, г-н Сабиров пригласил меня к себе. Оказывается, свою недоделанную корчму они называют офисом. А ты. Серый, - все «котеш» да «котеш». И сами они никакие не ворюги и не бандиты, а коммерсанты и предприниматели. Деловые люди. Бизнесмены, стало быть.

И все у них почти как у людей. Ну, кроме, наверное, совести, чести и другой подобной ерунды, не из вечных ценностей. Тогда почему же я так их ненавижу? Ненавижу настолько, что совершенно не боюсь. Знаю, что в любую минуту, если понадобится, успею выхватить дедов «вальтер» и… - никаких моральных трудностей, как воду в туалете спустить.

Но Сабира я сейчас, поднимаясь на второй этаж «офиса», очень любил. За то, что не верит мне, за то, что выдвинул мою кандидатуру. За то, что не собирается оставлять меня в живых после выполнения его «задания» (стало быть, конспирация ослабнет, проговариваться при мне будут, мол, все равно - что разнюхает, далеко не унесет). За то, что он дает возможность посмотреть его кабинет.

Впрочем, совершенно обычный. Приемная, в которой за секретарским столом сидела Лариса - вся из себя деловая и сосредоточенная. Тамбурочек двухдверный - сказалась привычка к райкомовской атрибутике. Сам кабинет - тоже в ретросоветском стиле. Вдоль стены ряд стульев. Хороший сейф. К огромному письменному столу приставлен торцом еще больший, под зеленым сукном, - прямо для заседаний бюро райкома. Телефонный столик, заставленный разноцветными аппаратами. Может, и не все они подключены, но душу хозяина радуют. Не хватало только великого символа - правительственной «вертушки» и портрета вождя на стене. Тут, видно, Сабир растерялся, не определился еще, не смог решить - какого именно повесить над собой. Я бы ему посоветовал Ф. Э. Дзержинского или Ю. В. Андропова (но не генсека, естественно). Как-то больше по теме…

Когда я вошел, Сабир встал и, сделав приглашающий жест, направился в угол кабинета, где стоял журнальный столик - бутылка легкого вина и ваза с фруктами.

Мы сели, Сабир наполнил бокалы, я закурил.

– Что, дорогой, как переводы? Уже удалось?

Я поморщился:

– Не стоило и возиться. Все это старье, низкого качества, никаких шансов на спрос. Кто это вам подсунул?

Сабир развел руками:

– Всякие люди есть. Но забудем об этом…

– Не забудем, Сабир Каримович. Уверен, вы навели обо мне справки и знаете - я человек мстительный, жестокий, обид не прощаю. Вся эта липа - рустамовская с бабушкой и ваша с «ценными» бумагами, которые не годятся даже на…

Сабир поднял руку:

– Остановись, не говори лишнего. Давно понял - ты человек не простой. Работаешь четко. За тебя трех Рустамов отдам. Хочешь?

– Не хочу. Куда я их дену? И вообще… - Я выпил вино, отщипнул от кисти виноградину и встал. - Я так больше не играю. Салям!

– Сядь! Ты опять прав, давай играть так: ты выполняешь мое поручение, я дарю тебе много денег, свободу и жизнь.

– Не слишком ли щедро за одно поручение?

– Сейчас скажу, сам решишь. Мне поручили заказ. От солидной организации. На партию оружия. - Он спокойно, маленькими неторопливыми глотками отпивал вино в паузах. - Оно здесь, дорогой, совсем рядом. В воинской части. Ты его вывозишь. Как - твое дело. Я знаю - ты справишься. Сдаешь его нам. Берешь деньги и живешь дальше. Очень хорошо живешь. Где хочешь, там и живешь.

– Только-то? - Я направился к дверям. - Давай грузовики, сейчас привезу. Где сваливать, во дворе?…

– Боишься?

– Нет, - я покачал головой, - ~ Но этого я делать не буду,

– Почему?

– Не хочу,

– Моральные соображения? - улыбнулся (оскалился), спрятал веселые глаза между веками «соратник по партии, старений товарищ».

– Скорее политические, - улыбнулся и я. И подумал - сколько он еще будет меня уговаривать? Не переиграй. Серый. Операция без меня, конечно, не сорвется, но может принять неуправляемый характер, это опасно.

Сабир хорошо чувствовал партнера, но козырь придерживал.

– Повторяю: не сделаешь, будет очень плохо

– Выговор объявишь?

– Еще хуже.

– Из партии исключишь?

– Ларису Рустаму отдам. Прямо при тебе.

Я сжал в кулаке камешек. Не переиграй, Серый, Вернулся к столу, сел, налил полный бокал, выпил залпом, снова закурил. Выдержал паузу.

– Но мне нужно время. Неделя,

– Три дня, - поправил Сабир. - Больше нельзя, момент удобный. Часть передислоцируется. И люди ждут. Подумай, как будешь делать?

– Уже подумал. Знаю там одного хорошего паренька, первогодка, Его «деды» сильно обижают. Если их наказать, он все сделает. Совсем дошел парень.

Сабир опять прищурился в улыбке:

– Скажи Рустаму, он сделает. А с парнем что? Потом? Оставлять нельзя.

– Почему?

– Подумай.

– Подумаю.

– Ты неглупый. Я тобой доволен. И ты будешь рад. Лариса горячо любить будет. Чем больше денег, тем горячей любовь. Хоп?

– Хоп! - Я.сунул в карман банан и вышел в приемную.

Серый вышел в приемную. Лариса, вытянувшись в струнку, поправляла штору на окне.

– Это чья же такая славная фигурка? - спросил Серый,

– Моя, - гордо согласилась Лариса. - И больше никовойная. Ты что сияешь? Зарплату получил?

– Премию, - и Серый отдал ей банан, украденный у Сабира.

В эту горячую и тревожную пору отмочил шуточку Гридин. Явился в РУВД с повинной, практично захватив с собой в толстом мятом портфеле некоторые бумаги, изобличающие его как расхитителя, туалетные принадлежности, табачок и пижаму в розовых цветочках, к которой приучила его Лариска.

В «собственноручном» заявлении, обдуманном и предельно искреннем, Гридин указал побудительные причины, толкнувшие его как на сознательные, так и вынужденные преступные действия, выразил «искреннее раскаяние и готовность оказать всяческую помощь правоохранительным органам в разоблачении сообщников, потерявших всяческую совесть».

«Что я сделал, - писал дальше Гридин, - в чем виноват, что нарушил для блага людей, за то отвечу полной мерой по закону. Но быть пособником матерых преступных волков больше не желаю».

Далее он сообщал важные сведения о деятельности этих волков, существенно дополняющие общую картину следствия. Конечно, Гридин не был глубоко посвящен в махинации и другие дела, которыми занимались люди Сабира, - его использовали как прикрытие, но о многом он догадывался.

Особо обращал внимание Гридин в своем заявлении на нового члена «бандитского формирования» Сергеева. «Парень он хороший, не до конца испорченный, нужно его вовремя остановить, пока он не замарал себя и не увяз окончательно в болоте преступности».

И в заключение Гридин просил строго наказать его, «чтоб другим дать хороший урок на моем примере и чтоб им неповадно было хозяйствовать таким неправильным манером».

О Ларисе в заявлении не было ни слова.

Своим покаянием Гридин, однако, поставил опергруппу в сложное положение. Задержать и арестовать его - значит рискнуть всей предварительной работой, тотчас же лягушки брызнут во все стороны. Подписка о невыезде как мера пресечения тоже не годилась.

Поэтому прямо из райотдела Гридин, по распоряжению областной администрации, отправился в командировку-(благо портфель уже был собран) и в скором времени пересекал границу с дружественной Беларусью, где намеревался изучить передовой опыт местных «бульбоводов».

Около полуночи Серый начал собираться. Взял фонарик, отмычки, отвертку, нож.

Садясь в машину, он сразу почувствовал, что кто-то посторонний здесь побывал. «Ну и напрасно. Во-первых, не там ищете, а во-вторых, ничего не найдете. Честному человеку нечего прятать, стало быть».

Настроение у него было отличное, он включил приемник, покачивал головой в такт музыке, поглядывал в заднее зеркальце.

В небе сияла полная луна (нигде больше такой нет, только в городе детства), близился конец операции. «Выпью тогда с Максимычем, заберу Поручика, отдохну немного и снова женюсь», - мечтал Серый, поглядывая в зеркальце.