— В среду, — назначил Ритц.

— Да, — ответил Харрис и поднялся с кресла.

— В это же время, — Ритц посмотрел на часы. — В пять часов вечера, — сказал он Харрису.

— Хорошо, куда мне прийти?

— Встретимся здесь, у доктора Гейма. Вместе поедем ко мне.

— Да, — подтвердил Гейм, — приходите сюда.

Харрис поднялся и пошел к двери. Ритц и Гейм глядели ему вслед. Когда Харрис открыл дверь и уже выходил из кабинета, сидевшим у стола показалось, что на мгновение они увидели двух Харрисов. Первый уже вышел — виднелась его спина, второй потянул ручку и закрыл за собой дверь.

— Показалось?.. — обернулся Ритц к Гейму.

Гейм, бледный, неподвижно сидел в кресле.

Харрис между тем спускался по лестнице, это Ритц и Гейм отчетливо слышали, служанка захлопнула за ним входную дверь.

Гейм вздохнул, как будто гора свалилась у него с плеч. И тут же — так устроены люди — пожалел о чем-то, может быть, недосмотренном, может, невысказанном. Кто этот Харрис? Человечество многолико, неисчерпаемо. Может быть, на миллиард, на десять миллиардов людей рождается вот такой фендмен. Гейм всдомнил о людях необычайных способностей — Калиостро, Мессингс Недавно по евровидению показывали… Гейм старается вспомнить имя, оно ему не дается. Не все ли равно, встряхивает он головой: человек на расстоянии, по телевизору, гнул в незнакомых ему квартирах серебряные ложки, завязывал их в узлы, белую бумагу делал цветной. Силой воли — одной только силой воли!.. Человек-феномен, уникум. Такие появляются раз в тысячу лет. Но — появляются! Разгадка здесь, может быть, в удивительных способностях мозга, который не познан до конца, не разгадан. Ему ли, Гейму, не знать об этом! Может быть, Харрис использует земной или космический магнетизм, может быть, силой воли из рассеянных атомов делает вещи. Талер… Когда он лежал на столе, оставался ли он на стенде музея? Может быть, Харрис освоил законы телекинеза… Но как выросли на глазах жемчужины, муха? Гейм не мог разрешить эти загадки. Поэтому и жалеет о неведомом, недосказанном… Но чувство это, замечает он тут же, мимолетное, легкое, как сожаление, когда заканчивается драма, отыгранная на сцене, или цирковое представление. Все, связанное с Харрисом, необычно. А необычное потенциально опасно — таков был его окончательный вывод. Гейм сидел в кресле и не знал, что сказать Ритцу.

Коллега Ритц не нуждался в его словах. Он знал, что делать.

— Мне надо снять в аренду кабинет, Гейм. Что ты посоветуешь?

— Могу, — встрепенулся Гейм. Задача предстояла легкая, очевидная, Гейм вошел в колею. — Запиши адреса.

В этот же вечер Ритц нашел то, что ему требовалось: особняк в конце Эдисон-авеню, с двумя окнами на улицу, с двумя зарешеченными — во двор: прежний постоялец держал здесь химическую лабораторию. Под домом подвал — бетонированный бункер-бомбоубежище: в пятидесятых годах такие бункеры строились чуть не под каждым домом.

— О'кей! — сказал Ритц и стал решать очередные задачи: поставку мебели в особняк — на деньги, занятые у Гейма, устройство респектабельного кабинета.

В то же время Ритц решал и чисто умственную задачу, как он называл, — задачу оси. Здесь он колебался между Федеральным бюро расследований, куда он может позвонить хоть сейчас, и агентами по продаже белого порошка. Ритц вовсе не думал порывать с кругом прежних друзей. Среди агентов у него неплохие связи. Ритц достал записную книжку, перебирал номера телефонов. Но агенты отпали после первого же звонка.

— Ритц, — сказали ему, — вы прогорели. Утратили всякий кредит. Хотите встать на ноги? Но что вы нам подсовываете? Фальшивомонетчика? Без дураков, Ритц, прощайте.

С Федеральным бюро Ритц вел разговор анонимно. Его долго слушали. Когда останавливался перевести дух, говорили:

— Продолжайте.

Ритц описывал встречу с Харрисом во всех подробностях.

— Продолжайте, — поощряли его.

Когда он кончил, в трубке долгое время слышалось сопение, точно собеседник заснул или что-то обдумывал. Наконец Ритцу задали вопрос:

— Вы врач? Психиатр?

— Да, — поспешил заверить Ритц, — у него рождалась надежда.

— Вы сумасшедший, — ответили ему. — Не морочьте нам голову.

— Позвольте! — воскликнул Ритц.

Ему не позволили — трубка замолкла.

Ось не сработала.

Но кроме оси есть треугольники. Об этом подумал Ритц после неудачного разговора.

Треугольник имеет свои преимущества: можно занять его самый надежный угол. Но имеет также и опасности: линии замкнуты, не так-то просто из него выскочить. Вся ответственность на тебе. И риск на тебе. Но и выигрыш — твой. Ритц возьмет Харриса на себя.

В среду он пораньше выехал к Гейму. Харрис был уже там.

Они говорили о лечении, и, как показалось Ритцу, это было Гейму приятнее, чем в напряжении ждать неожиданностей. Кроме того, Харрис был не его пациентом, Гейм мог говорить вообще, философствуя, и делал это с видимым удовольствием.

— Всякая болезнь, — говорил он, — глубоко индивидуальна. Нет двух одинаковых людей, как нет и двух одинаковых больных. В какой-то мере медицина подходит к каждому пациенту на ощупь. — Харрис слушал, кивал головой. — Та или иная доза лекарства, процедура действует на разных людей по-разному, в зависимости от пола, возраста, физического и психического состояния организма. Известно, что ангину лечат антибиотиками. Но вот доза лекарства… Садись, — сказал он Ритцу, едва тот прикрыл за собой дверь.

Ритц не имел желания слушать лекции по медицине. Он приехал увезти Харриса. У крыльца ждало такси.

Они ехали по городу: Гейм рядом с шофером, Ритц на заднем сиденье с Харрисом. В машине молчали. Ритц заметил, что Харрис и в кабинете Гейма не проронил ни слова. В машине он сидел, как сомнамбула, ни один мускул на его лице не шевелился.

У особняка на Эдисон-авеню они вышли втроем, отпустили такси.

— Сюда, — Ритц вел Харриса под руку. Гейм шел за ними. Харрис волочил ноги, по-прежнему молчал, и это стало действовать Ритцу на нервы. Харрис казался ему манекеном.

— Сюда! — Втроем они вошли в кабинет.

Ритц усадил Харриса, обошел стол и сел напротив него. Рядом с ним устроился Гейм. Харрис на стуле покачивался, кажется, ему было плохо.

— Харрис! — громко позвал Ритц.

Харрис перестал покачиваться, поднял глаза на Ритца.

— Джон Харрис! — продолжал Ритц. — Начинаем лечение. Поймите, вы не больны. Слышите меня — не больны!

Харрис молча глядел ему в лицо. Гейм отмечал каждое слово и жест Ритца. Одобрял: Ритц начал правильно. Прежде всего внушение.

— Вы не больны, — повторял Ритц. Ему нужно было вывести Харриса из состояния безразличия, подбодрить его. — У вас просто угнетенное состояние, депрессия. Это пройдет.

Харрис слегка кивнул головой.

— Пройдет! — внушал Ритц.

В это время за спиной Харриса бесшумно открылась дверь, вошли двое. Ритц слегка кивнул им, не прерывая внушения Харрису.

— Вы здоровый человек — слышите?

Двое за спиной Харриса, как и доктор Гейм, были углами треугольника, который сконструировал Ритц. Углами — но вне треугольника. Внутри — Харрис и Ритц. И выигрыш, который, по расчетам Ритца, должен был достаться ему. Остальное-санитары в халатах, ковер, по которому они бесшумно ступали, было необходимой декорацией.

— Депрессия пройдет, — внушал Ритц Харрису. — Только вы слушайте, что я вам советую.

Двое приблизились, стали за спиной Харриса. В руках одного из них блеснул металл.

— Что это значит, Ритц?.. — не выдержал Гейм, повернулся к товарищу.

Харрис вздрогнул от его голоса. В это время двое за его спиной начали действовать.

— Руки! — сказал один, схватив пациента за плечи. Другой изготовил наручники.

— Руки!.. — еще раз крикнул первый, удерживая Харриса, пытавшегося подняться со стула. Видимо, он сделал пациенту больно, Харрис со стоном протянул руки. Лязгнул металл. Но кольца замкнули воздух — на стуле никого не было.

Через два дня Гейм получил письмо. В неровных строчках на белом конверте, в скачущих буквах было что-то напоминавшее Харриса.