«Серебряный орел» медленно поднимался вверх, одновременно разворачиваясь над Казанским кремлем, когда на площадь перед Спасской башней вылетел желтый угловатый джип.

– Мы не успели! – в отчаянии закричал Илья, тыча пальцем в улетающий дирижабль.

– Еще не все потеряно, живущий и смертный, – философски заметил Удбурд, выбираясь из машины.

– Куда ты?! Надо же дальше! Надо догнать! Там Яна!! – Илья, высунувшись, орал вслед Пастырю, но ветер уносил слова.

Тогда он выскочил из-за руля, и в сердцах хлопнув дверцей, бросился догонять своего попутчика, целеустремленно спешащего к воротам ближайшей башни, увенчанной красной звездой.

А тот уже присел возле непонятных черных пятен, темнеющих на заснеженной мостовой. Илья подбежал поближе и вдруг понял – это никакие не пятна, это трупы!

«Здесь погибли люди! Этот лысый урод убил еще кого-то!» – Илья сжал кулаки. От мысли, что Яна в руках человека, вот так, спокойно, ни за что, ни про что убивающего людей направо и налево, хотелось выть.

Удбурд тем временем спокойно и обстоятельно занимался одним из самых отвратительных и мерзких дел – обшаривал тела убитых, а попросту говоря, мародерничал.

– Прекрати! Ты, Пастырь! – срывающимся голосом крикнул ему Илья. – Поехали быстрее!

– Когда судьба дарует тебе флягу воды в пустыне или теплую шубу в зимний мороз, разве разумно отказываться? – не оборачиваясь, проговорил Удбурд, деловито складывая в невесть откуда взявшийся мешок какие-то предметы.

– Какая фляга?! При чем тут шуба?! – Илья готов был взорваться.

– Эти мертвецы, живущий и смертный, – повернул к нему лицо Пастырь, – члены Высокой Комиссии, Элатус Онис Великого Круга. Они погибли нелепой и недостойной своего высокого положения смертью. Adversa fortuna, злой рок довлел над ними. Думаю, тут не обошлось без вмешательства Темной Девы и иерархов Хтоноса. Я лишь забрал их марвелы, они нам пригодятся. Согласись, глупо было бы в нашем положении бросить их здесь.

А теперь и впрямь поспешим, ибо я чувствую, что очень скоро тут появятся другие Пастыри, те, кто послал Высокую Комиссию в вашу удивительную страну...

Спустя минуту «Троллер» уже катил по Кировской дамбе, направляясь к выезду из города.

– Как только мы очутимся на прямой ровной дороге вдали от строений, я открою соседнее измерение, и мы нагоним Губивца, – пообещал Удбурд, и у Ильи в этот раз не было оснований не верить Пастырю...

– Почитаемый эрри... Катастрофа! – как ни старался Пятая спица Великого Круга, эрри Дэбес, сохранить хоть какое-то подобие спокойствия, но эмоции все равно прорывались наружу.

– Что случилось? – эрри Орбис Верус повернулся к вошедшему. Стояший-у-Оси эрри Арке Стипес встал у него за спиной.

– Почитаемый эррис... Из страны Изгнанных пришли трагические вести. Высокая Комиссия... Все члены Элатус Онис... Погибли! Их марвелы пропали! На месте убийства обнаружен четкий след иерархов Хтоноса!

Пастыри быстро переглянулись. Эрри Арке Стипес нахмурил брови и ухватил себя за бороду, эрри Орбис Верус сжал губы.

Молчание длилось недолго.

– Кровавая стрела? – негромко спросил Стоящий-у-Оси.

– Без сомнений! Пора поставить точку! – решительно рубанул ладонью воздух Поворачивающий Круг и, запрокинув голову, взревел так, что в самых далеких покоях замка закачались и зазвенели люстры: – Сангуинеус Сагитта!!!

И в то же мгновение все члены Великого Круга, где бы они ни находились – в салоне личного самолета, на пляже Бали, на заседании Лансдага, в кабинете Форин офис, на собственном ранчо в штате Индиана, на закрытом приеме для глав дипломатических миссий в Версале, на секретном совещании по поводу активизации проекта «Аль-Каида», – получили ясный и недвусмысленный сигнал: Великий Круг объявляет войну!

Кровавая Стрела... Древний символ единства Пастырей перед лицом общей и угрожающей всем опасности. Много веков назад Первый Пастырь, эрри Сатор Фабер, завещал: «Посягнувший же на Великий Круг и адептов его подлежит уничтожению безо всякой жалости и пощады. Так и только так установим мы гегемонию, продлевая столетия наши в вечности».

И завертелась хорошо отлаженная, многократно проверенная и идеально смазанная машина, несущая всем, кто осмелился противостоять Великому Кругу, только одно – смерть...

В маленькой заснеженной чувашской деревушке Шигали, что примостилась на краю огромного оврага, уходящего к речке Кубне, царило сонное спокойствие. До утра было не то чтобы далеко, но и не так уж и близко. Еще достаточно времени досмотреть последние, самые сладкие сны. Отдых для деревенского жителя – роскошь: хозяйство, скотина, дом, огород. Поэтому ценит он ночное время и попусту тратить его на всякие глупости вроде книг, газет или телевизора не станет.

Те, кто бессонницей страдает, все больше в городе живут. В деревне от этой напасти быстро лечатся. Повставай-ка хотя бы недельку в пять часов, с петухами, да поломайся-ка целый день с вилами, лопатой, топором или косой – и здоровый крепкий сон тебе обеспечен.

Иное дело – старики. Вся деревня спит, отдыхает после тяжелого крестьянского дня, а они, невидяще глядя в темноту, несут свою вечную скорбную вахту, в сотый, в тысячный раз переживают за выросших детей, за подрастающих внуков, а кое-кто – и за правнуков.

Под середину ночи забудутся старики тяжелым, беспокойным сном, но вскоре тревога и то удивительное чувство, что у многих и появляется-то лишь в старости и зовется ответственностью, заставляет их просыпаться.

Лучший способ отвлечься от тягостных дум – чем-нибудь заняться. Пустые руки и голову пустят – так в старину говорили.

Поэтому-то и зажегся в тот глухой предутренний час в крайнем доме Шигалей неяркий, экономный свет. Одна из старейших жительниц деревни Валентина Семеновна Козлова, односельчанами давно переименованная в бабу Валю, спустила с кровати полные, расцвеченные синими звездами варикозных выпирающих вен ноги, села и задумалась.

Наступающий день был для бабы Вали особым, праздничным. К вечеру обещал наведаться в Шигали любимый внук Александр, Сашенька, и старушка решила к его приезду испечь курник и горячо любимых внуком блинов.

Напевая себе под нос: «Встану раным-рано я...», баба Валя нашарила у кровати стоптанные войлочные тапочки, накинула халат и зашаркала в сени, где хранились у нее на холодке продукты – молоко, яйца, масло, мука...

Но едва только она открыла крышку бидона с молоком, как в нос ей шибанул едкий кислый запах.

– Ох... никак скисло? – старушка включила свет и с немалым удивлением обнаружила, что бывшее еще вчера свежим молоко не просто скисло, но и забродило.

Баба Валя взялась проверять остальные продукты – и пришла в ужас. Яйца протухли, масло прогоркло, в муке копошились хрущаки. В довершение всех бед неожиданно перегорела лампочка. Пришлось возвращаться в дом за свечкой, однако вместо белых стеариновых колбасок на полке обнаружилась лишь теплая, расплывшаяся, не годная ни на что масса.

Вдруг с резким, пугающим звоном лопнуло круглое зеркало, висевшее на стене возле двери. Баба Валя испуганно вскрикнула, тяжело осев на стул. У того немедленно подломилась ножка, старушка неловко упала на пол и заплакала от боли и страха.

Дом ощутимо зашатался, электричество в комнате мигнуло раз, другой – и погасло. Лежа на холодном полу, баба Валя тихонько всхлипывала, а в серовато-синих зимних сумерках за окном ее избушки проносились черными тенями фантастические чудовища.

Свет включился минут через пятнадцать. Баба Валя, по-прежнему плача, с трудом поднялась на ноги и побрела к телевизору. Там, в углу, за вышитой шторкой висела на стене старинная икона, доставшаяся неверующей Валентине еще от матери и хранимая исключительно как память о ней.

Неумело сложив пальцы в троеперстие, баба Валя перекрестилась и прошептала сквозь слезы: