С этими визитами они совсем обалдели. Житья никакого не стало, суматоха, ребята все красные бегают, завхоз совсем нервный стал, сигареты свои без фильтра курить начинает, сделает две-три затяжки, об стену гасит и бежит что-нибудь из отдела снабжения выбивать. Самое что неприятное и вредное для организма во всей этой истории, это то, что меня кормить начали забывать. Я уж и ору, и когти выпускать начал, не крыс же из вивария есть в самом деле? А теперь уже и крик мой не действует, как делегации из развивающихся стран пошли, так меня за дверь выставляют. Я сам себе удивляюсь, как это только я такое терплю. Тараканов этих уже жрать готов. Эх, а было бы кого жрать. Уж не знаю, каким образом, а амазонские тараканы из нашей комнаты решительно исчезли. То житья от них не было, ползли из всех щелей, так что я даже задремать боялся. Кому приятно будет, когда такая здоровая гадина тебя в бок укусит? А через неделю, как делегации пошли, этих тварей как ветром сдуло. Как будто и не было их иногда. Даже грустно как-то.

А дама эта, «феномен», как они ее называют, не зря мне сразу не понравилась. Каждый раз как она в лабораторию вечерами заявляется, я в угол прячусь и там сижу. И типы с ней какие-то странные, да и сама она, скандалит, заявляет, что ее профессором назначили. «Включайте все свои приборы», – говорит, – «Я сама все измеряю и все объясню». А хозяин нервничает, приборы-то молчат, не показывают ничего.

Жизнь сумасшедшая стала. Каждый день с утра и до вечера визитеры. Если визитеры важные, у входа охранники стоят и черные правительственные машины. Вот недавно приехало несколько мужиков из ЦК в серых костюмах и галстуках, лица у всех важные и одутловатые. Ну им, как полагается, руки до, руки после. Они рты от удивления раскрыли, глазами хлопают. А руководители братских компартий? От этих вообще с ума сойти можно было, откуда ни возьмись официантки набежали, поставили посередине комнаты стол с напитками и закусками, так что развернуться негде стало, и совсем кошмар пошел. При каждом старичке переводчица молоденькая, косметикой несет, шумно, деятели эти лопочут на своих языках, а им приборы показывают. Один из них на меня чуть не наступил, когда набрался как следует. Ну и понятное дело, руки до, руки после, и каждому персональную цветную распечатку. Президиум для этой цели новейший цветной принтер выделил. Ученые, которые за мир борются, эти еще ничего, речи произносили, а один расчувствовался и детскую песенку спел. И все равно, все попойкой закончилось. Хозяин-то пить не может, да и не любит, он приспособился, в рюмку наливает минеральную воду или чай. Пару раз, правда, и ему выпить пришлось, так он до ночи ходил, стонал и за голову держался.

А дальше еще хуже пошло. Как цепная реакция, слухи о лаборатории поползли и всем неожиданно безумно захотелось ее посетить, товарищи из ЦК своих жен привели, потом любовниц, потом других товарищей из районных комитетов, академики, так те валом пошли. Некоторые из них ничего, энергичные, а один в кресле во время визита заснул. Ему уже наверное лет девяносто было, взял и натурально захрапел, при ходьбе его двое заместителей директора поддерживали. А жена у него была молоденькая, лет двадцать, не больше. И чего это она в этом старом пне нашла… Убегу я, ей-богу, сил больше терпеть никаких нету это издевательство…

Дверь снова приоткрылась, и Алик инстинктивно сжался, словно собираясь бежать куда глаза глядят, но слегка расслабился, увидев за дверью жизнерадостного директора в сопровождении брюнета с жгучими глазами. – Сергей, – я уже не знаю куда бежать. Все эти визитеры замучали. – Ты о чем, Алик? – небрежно отозвался директор. – Слушай, ты у себя за охранниками с пистолетами в своей дирекции прекрасно сидишь и в ус не дуешь. А мне приходится отдуваться, ты знаешь, сколько экскурсий у нас за последние недели перебывало? – Ну ты потерпи, Алик, ничего страшного. – Сергей Васильевич пожал плечами. – Знакомься, Лев Ефимович Голодный, известный Московский журналист. – директор кивнул головой в сторону брюнета, брезгливо поджавшего свои слегка отвисающие губы. – Читал наверное в «Вечерке» очерки про историю Москвы, про Гиляровского… – Не помню, – Алик страдальчески сморщился, но брюнету руку пожал. – Вы извините, жизнь сумасшедшая. Вы, собственно, что, тоже хотите на наши картинки посмотреть? Вы извините, установку мы включим, но пейте сами, я не могу, у меня уже и так язва начинается. – Здравствуйте, – Лев Ефимович поморщился. – Да нет, вы меня не за того принимаете. Я же журналист. Я всех ваших подопечных первый на божий свет вытащил. Чуть эта Адриана в Питере объявилась, я быстро сработал, раз и в «Смене» статейка «Непознанные тайны человеческого организма». И эту вашу старшую и научную ведьму я тоже из говна своими руками вытащил. Ну сейчас мне печататься не дают, вы сами понимаете. Эта наша целительница на такие верха прошла, что лучше туда и не заглядывать. По головке не погладят. А вот про вашу лабораторию я подвальчик в «Вечерке» тисну. И про руки, которые от водки краснеют. – Они от коньяка краснеют, – авторитетно вмешался директор. – А от водки такими пурпурными становятся, с синевой. – Я Вас умоляю, – Алик побелел. – Сергей, – с паникой посмотрел он на директора. – Ну что же это делается, да если он в газете про нас напишет, ведь всем сотрудникам совсем житья не станет. Нет, слушай, давай-ка звони в ЦК, пусть ставят на входе взвод чекистов с пистолетами. – Да ты что нервничаешь, Алик. – директор махнул рукой. – Выборы в Академию скоро, вся Москва о нас будет говорить. Ты видишь какой успех с этими твоими картинками, вся Россия о нас говорит! – Вы, Александр Константинович, – снова поморщившись произнес брюнет, – имейте ввиду. Так и будет написано: «Лабораторией руководит ее бессменный руководитель, Александр Константинович , под руководством директора Института, действительного члена Академии Наук СССР…» – Нет, я умоляю Вас! – Алик всплеснул руками. – Это для нас будет все равно, что смерть. Мы уже и так работать не можем. – Да не преувеличивай… – Сергей Васильевич хотел что-то сказать, но не успел, так как из коридора послышался шум, совершенно непонятно откуда взявшийся звон разбитой посуды, и в комнату пошатываясь влетел раскрасневшийся завхоз, на которого наседал двухметрового роста бугай с красно-багровым лицом. В руке бугай почему-то держал панцирь черепахи. – Алик, – Завхоз сдерживал насколько мог верзилу, – прет как танк, он же меня в два раза больше… – Товарищ, – начал Сергей Васильевич, но осекся. Лев Ефимович Голодный с живым интересом следил за происходящим, профессиональным движением достав из кармана блокнотик с шариковой ручкой. – Вот вы, – загремел бугай. – Пора ужо науке понять про роговые оболочки. – Послушайте, – директор начал раздражаться, – вы бы хоть представились, а то что за безобразие? – Да я с Киеву ночь в поезде в плацкарте ехал. – Мужик протянул панцирь черепахи к Алику. – Ну чего, ученые столичные, моща-то какая прет. Чуете? Панцирь этот в пустыне лежит под солнцем, год, три, пять, ультрафиолет светит, а он энергией заряжается… Вот я и думаю, взять бы эту энергию и в народных целях. Алкоголиков излечивать. Да у меня из двадцати трех алкоголиков двадцать два излечилось… Только панцирь ему к паховой области приставлю, он капли в рот больше не возьмет. А уж про потенцию и не говорю! – Послушайте, товарищ, вы откуда про нас узнали? – Эх, Москва да Киев слухами полнятся. – Мужик вдруг внимательно посмотрел на Алика. – Га, батенька, да у вас аура зеленая и веревочками вьется. Чай пьете излишку? – Да ну вас к черту, я совсем не пью.