Шенни вспомнила своих эксцентричных родителей и усмехнулась.

– Ты прав. Я была желанным ребенком. Они не знали, что со мной делать, когда я родилась, да и сейчас не знают, но они хотели, чтобы я у них появилась.

– Я же был ошибкой.

Шенни посмотрела на него. Прядь каштановых волос упала на его лоб. Она могла бы дотронуться до них…

Ну вот, опять! Да сколько можно думать об этом!

– Как это?

– Моя мать забеременела от богатого человека в надежде, что это заставит его жениться на ней. Она ошиблась.

– О, мне так жаль…

– Он все отрицал. Тогда тест на ДНК еще не проводили. Мать отдала меня на воспитание в другую семью, но каждый раз, когда у нее появлялся ухажер, она забирала меня обратно. Так однажды у нас появилась Морин.

– Я не понимаю…

– Ты не представляешь, каких типов моя мать приводила к нам домой. Джек был самым худшим из них. У него была дочь, Морин. Ей тогда исполнилось девять лет, а мне семь. Джек был садистом, но моя мать думала ― он лучше всех. Я был рад, что у меня появилась сестра, а Морин просто обожала меня. Она всегда мне помогала. Мы прожили вместе два года, и каждый раз, когда Джек… В общем, она налетала на него, как тигрица, кусалась и царапалась. В итоге он и ее избивал, но каждый раз, когда Джек поднимал на меня руку, он знал ― ему придется противостоять нам обоим.

– Спасибо Морин, ― дрожащим голосом проговорила Шенни.

Пирс кивнул.

– Она была замечательной.

– А что случилось потом?

– Потом моя мать и Джек расстались. Мы с Морин оказались в разных семьях. Сначала мы поддерживали связь. Каждые полгода я получал от нее письма. Когда мы выросли, она перестала писать мне. В последнем письме она поставила меня в известность, что встретила мужчину своей мечты.

– Это было не так?

– Кто знает? ― горько ответил Пирс. ― Я знаю только, что она была сумасшедшей, буквально повернутой на саморазрушении.

– Наркотики? ― Шенни с ужасом подумала о детях. ― Не может быть…

– Она не принимала наркотики. У нее был диабет, а она очень хотела детей. Всю свою жизнь она мечтала о семье.

– Но ее диабет…

– Об этом я и говорю. С каждой беременностью ей становилось все хуже, но она не собиралась останавливаться. Год назад она нашла меня. Я был успешным архитектором в Сиднее, купил этот дом, чтобы отдыхать здесь в выходные. О семье я даже и не помышлял. Тут появилась Морин и сказала, что беременна и эта беременность разрушит все, что осталось от ее почек. Она попросила меня о помощи, и я не смог отказать. Она не хотела, чтобы жизнь ее детей сложилась так же, как у нее. Пока она говорила, я вспомнил, как она защищала меня когда-то. У меня не было выбора. Я предложил ей переехать сюда.

За столом воцарилась тишина. Шенни потрясенно смотрела на Пирса, затем улыбнулась.

– Я всегда знала, что ты очень хороший.

Он с трудом улыбнулся ей в ответ, и она поняла, каких усилий ему стоил этот рассказ.

– Ладно, я продолжу. Ты же хотела знать все. К тому времени у меня уже появились проблемы с соседями. Здесь хотели построить молочную фабрику, и местным жителям не пришлось бы платить за перевозку их молока. Но я влюбился в это место и заплатил за него больше, чем оно стоило. Так что фабрику построили где-то в другом месте. Потом я появился тут с детьми и беременной больной женщиной. Я ездил на дорогой спортивной машине, а дети выглядели оборванцами. Меня сразу осудили и возненавидели.

Шенни чувствовала, что комок в горле мешает ей дышать.

– Мне так жаль…

– Мне самому себя жаль.

– А почему вы поженились?

– Работники социальной службы начали беспокоиться об этих детях, когда Морин заболела. Она понимала, что после ее смерти детей отдадут на воспитание.

– Но есть хорошие… ― осторожно начала Шенни, но Пирс перебил ее.

– Только не надо говорить мне, что есть хорошие приемные родители. Я сам через это прошел. Но я был один, а их пятеро, и они любят друг друга. Проблема в том, что их нельзя разлучать. Как ты думаешь, нашлись бы приемные родители, которые согласились бы принять сразу пятерых?

– Думаю, нет. Поэтому ты женился на их матери?

– Да. Нам пришлось действовать очень быстро. Я подал прошение об усыновлении. Морин подтвердила, что она не возражает, и назначила меня официальным опекуном.

– О Пирс…

– Я поступил так не из-за благородства. Мне очень много платят за мою работу. Я думал, что дам им дом, найму няню, кого-нибудь, кто мог бы работать на ферме, и буду приезжать к ним по выходным…

– Но…

– Ты можешь себе представить, как трудно найти няню для пятерых детей? Я нашел одну, но дети невзлюбили ее. Она уволилась две недели назад. А теперь еще эта ветрянка. Я скоро с ума сойду.

– Вижу.

– Потом Руби рассказала мне о тебе. И вот ― дети накормлены, кухня убрана, а холодильник сверкает. И у меня не забрали сегодня детей, за что я тебе бесконечно благодарен. ― Пирс помолчал. ― Шенни, я могу попросить тебя остаться?

– Но я ничего во всем этом не понимаю.

– Да, Руби говорила, что ты художница.

– Нет. Я просто люблю рисовать. Ты видел, какую корову я нарисовала днем? Отличная корова, но одна нога у нее выглядит длиннее остальных. Я измеряла их. Они все одинаковые, но одна все равно выглядит длиннее.

– Значит, ты художник-абстракционист, ― улыбнулся Пирс.

– Я работала в маленькой галерее здесь и в Лондоне. Потом накопила денег, заняла немного у родителей и открыла собственную галерею. Я не ела, во всем себе отказывала, вложила все деньги в свое дело…

– И что же случилось?

– Как я уже сказала, я застала своего приятеля, художника, в постели с натурщицей, вылила на них ледяную воду, и он отомстил мне, растратив все деньги.

– Ого. А ты никогда не пыталась вернуть свои средства?

– Мой бойфренд сказал, что подаст на меня в суд за угрозу физическим насилием.

– Понятно, ― осторожно сказал Пирс. ― Значит, ты вернулась домой. И что собираешься делать дальше?

– Поеду к Руби. Найду работу и начну жизнь заново.

– Но ты можешь остаться здесь, пока не придешь в себя.

– Да, мне бы это помогло, ― признала Шенни. ― Но я не смогу быть нянькой этим детям.

– Конечно, нет.

– Я не смогу остаться надолго. Я не хочу привязываться к детям. Я не хочу привязываться к тебе.

Зачем я это сказала? Он выглядит таким ранимым.

Хватит. Прекрати. Не влюбляйся в Пирса Маклахлана просто потому, что тебе его жалко.

– Я слишком мягкий и доверчивый человек, ― прошептала она, и Пирс улыбнулся.

– И я тоже. Мы обречены.

– Говори за себя.

Со второго этажа послышался плач. Пирс поставил чашку на стол и вздохнул.

– Бесси проспала три часа. На большее я и не рассчитывал.

Крики становились все громче. Пирс подошел к двери и остановился.

– Шенни, ты мне очень помогла сегодня, и я благодарен тебе. Если ты уедешь, я все равно буду благодарен. Я обещаю, что не стану давить на тебя. Но сегодня ты должна остаться здесь на ночь.

– Венди уже показала комнату, где мне можно переночевать.

– Венди хочет, чтобы ты осталась, ― бросил Пирс и замолчал. ― Знаю, знаю. Я обещал не давить на тебя… ― Мужчина понял глаза к потолку. ― Ладно, Бесси, я иду. Пусть Шенни подумает над нашим предложением.

– Хорошо, я подумаю, ― неуверенно сказала Шенни.

– Пожалуйста, сделай это.