Между тем Гитлер уже в июле 1940 г. начал перебрасывать на Восток дивизии с Запада и разрабатывать планы войны против СССР. При этом авторы первых и последующих разработок не только не опасались активных наступательных действий Красной Армии, но даже считали их благоприятным фактором для успеха германского вторжения в Россию. Так, в своей разработке от 5 августа 1940 г. генерал Э. Маркс отмечал, что "нам было бы выгодно, чтобы русские вели наступательные действия, но они нам такой услуги не окажут", оговаривая, при этом, однако, опасность советского вторжения в Румынию и налетов авиации на румынский нефтяной район.[25] Германский же план войны против России строился совсем не как превентивный против возможного русского вторжения в Европу, а как направленный на ведение наступательной войны с целью достижения политических целей - расширения германского "жизненного пространства" и ликвидации потенциального союзника Англии и конкурента в разделе Европы. 18 декабря 1940 г. после провала переговоров с Молотовым в Берлине, когда стало ясно, что за присоединение к Тройственному союзу Сталин требует непомерную с германской точки зрения цену: аннексию Финляндии и советскую гегемонию на Балканах и в Турции,[26] Гитлер подписал директиву No 21, санкционирующую план "Барбаросса". В директиве, предназначенной лишь для высших руководителей вермахта, об угрозе превентивной войны со стороны России ничего не говорилось, а лишь указывалось, что "немецкие вооруженные силы должны быть готовы к тому, чтобы еще до окончания войны с Англией победить путем быстротечной военной операции Советскую Россию".[27] В директиве же по сосредоточению войск от 31 января 1941 г., с которой уже на первом этапе должен был быть ознакомлен значительно более широкий круг лиц, до первых офицеров генерального штаба в штабах корпусов включительно, тезис о возможности русского нападения присутствовал, хотя и не в очень явной форме. "В случае, если Россия изменит свое нынешнее отношение к Германии, следует в качестве меры предосторожности осуществить широкие подготовительные мероприятия, которые позволили бы нанести поражение Советской России в быстротечной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии".[28]Такая формулировка, на наш взгляд, преследовала пропагандистскую цель убедить офицерский корпус в оправданности предстоящей войны. Никаких признаков подготовки советского нападения на Германию германские военные тогда еще не зафиксировали. После войны на допросе В. Кейтель признал, что германский генштаб располагал данными о начале концентрации советских войск в западных приграничных округах только "с ранней весны 1941 г.".[29]

Тот факт, что вермахт готовился к агрессивной наступательной войне против СССР, не означал, что германские военные не принимали предупредительных мер против возможного советского нападения. Например, в стратегической разработке подполковника Лоссберга от 15 сентября 1940 г. рассматривалась возможность советского вторжения в Румынию с использованием авиации, сухопутных и воздушно-десантных войск. Для отражения этой угрозы предлагалось "использовать немецкие "учебные части" и организовать противовоздушную оборону силами румын" и указывалось, что "в подготовке соответствующих оборонительных мер на указанный случай и будет состоять ближайшая задача немецкой военной миссии в Румынии".[30] Также и в распоряжении начальника штаба верховного главнокомандования вермахта (ОКВ) В. Кейтеля от 3 апреля 1941 г. подтверждалось, что "оборонительные приготовления, предпринимаемые против превентивных мероприятий русских в воздухе и на земле, должны продолжаться в увеличенном объеме и с большей интенсивностью".[31] Ряд мероприятий по отражению возможного советского вторжения, в первую очередь в Румынию, зафиксирован и в дневнике начальника генштаба сухопутных сил Ф. Гальдера,[32] а в расчете времени к операции "Барбаросса" от 1 июня 1941 г. учитывалась возможность того, что после 18 июня, когда намерение наступать уже невозможно будет маскировать, Красная Армия попытается нанести превентивный удар. На этот случай германским войскам предоставлялась свобода действий.[33] В целом же боеспособность советских войск с учетом опыта финской войны оценивалась весьма низко. В выпущенном 15 января 1941 г. бюллетене "Вооруженные Силы СССР", подготовленном начальником отдела "Иностранные армии - Восток" Генштаба подполковником Э. Кинцелем, отмечалось, что "слабость Красной Армии заключается в отсутствии гибкости у командиров всех степеней, в тенденции к схематизму, в недостаточной для современных требований боевой подготовке, в страхе перед ответственностью и в недостатке организации, ощущаемой во всех областях", указывалось на низкий уровень овладения личным составом боевой техникой и слабую тактическую подготовку. При этом считалось, что новые методы боевой подготовки, введенные новым наркомом после финской войны, могут дать заметный успех "по истечении ряда лет, если не десятилетий", в частности потому, что содержащиеся во Временном полевом уставе РККА "тактические принципы, несомненно, слишком высоки для общеобразовательного уровня русского солдата и отнюдь не являются еще общим достоянием широкой массы офицеров".[34]

В Красной Армии неудачи финской войны вызвали смену военного руководства и приказ No 120 нового наркома обороны С. К. Тимошенко от 16 мая 1940 г., где провозглашалось: "Учить войска только тому, что нужно на войне, и только так, как делается на войне".[35] Однако критика в основном касалась действий войск до того, как 7 января 1940 г. Северо-Западный фронт против финнов возглавил сам Тимошенко. Уже на совещании высшего руководящего состава РККА в Москве в декабре 1940 г. преобладало мнение, что "какая бы сильная оборона ни была, она всегда будет проломлена, это показывает опыт и на Карельском фронте",[36] ставилась под сомнение справедливость утверждения Г. С. Иссерсона, основанного на опыте германо-польской войны, о том, что "начального периода войны не будет", поскольку сразу начнется вторжение главных сил. Считалось, что по отношению к СССР с его многочисленной армией этот вывод неприменим и что в начальный период войны Красная Армия должна предпринять "операции вторжения для решения целого ряда особых задач".[37] В заключительном выступлении С. К. Тимошенко признавал, что война с белофиннами выявила всю пагубность нашей системы боевой подготовки - проводить занятия на условностях, кабинетным методом", что "на сегодня оперативная подготовка высшего командного состава не достигает требуемой высоты", что "боевая подготовка и сегодня хромает на обе ноги" и "нужно теперь же добиться действительного перелома в одиночной подготовке бойца". Он также подчеркнул "чрезмерную громоздкость" нашего тыла. Однако основной пафос выступления наркома сводился к утверждениям, что "в смысле стратегического творчества опыт войн в Европе, пожалуй, не дает ничего нового" (а ведь это был первый опыт удавшегося блицкрига!) и "германская армия не отважилась атаковать и прорвать линию Мажино", предпочтя обход ее через Бельгию и Голландию, тогда как "Красная Армия, впервые в истории войн, успешно прорвала современную железобетонную полосу, сильно развитую в глубину". Тимошенко считал, что РККА "располагает отличным личным составом и всеми новейшими средствами вооруженной борьбы". Прорыв линии Маннергейма, по его мнению, доказал, что в РККА присутствует "искусное управление, специальная выучка и правильное воспитание войск, сочетаемые с героизмом и отвагой бойцов и командиров", и "должен рассматриваться, главным образом, как акт величайшего героизма и самоотверженности Красной Армии и как итог достижений военной техники и военного искусства в нашей стране".[38] И уже весной 1941 г. инспектирование боевой подготовки показало, по мнению руководства наркомата обороны, что "в целом уровень боевой выучки личного состава возрос".[39] Здесь сказалась особенность советской системы: всякое начинание нового начальства, по крайней мере в докладах подчиненных, должно давать быстрые и эффективные результаты. Великая Отечественная война, когда и в последние годы боев на фронт часто бросалось необученное и даже невооруженное пополнение,[40] развеяла, среди прочих, и миф об успехах боевой подготовки в предвоенный период.