Чуянов оправдывался перед Москвой.

- Да не угрожайте вы мне! Не боюсь. Уже битый. У меня остались старики и бабы. Мальчишки из ФЗО и ремесленники засыпают у станков. Жрать нечего. С ваших карточек сыт не будешь... Я все понимаю, но поймите же и вы нас. В выпуске танков Сталинград зависел от 182 поставщиков. Теперь поставщики кто остался под немцем, кто на колесах за Урал катит, а кто вообще пропал, и даже вздоха не слышно. Кооперация развалилась. Размещаем чертежи по городским предприятиям. Заняли все, что можно, вплоть до кроватных мастерских...

Москва слезам не верила, требуя наладить и выпуск минометов. Кавалеристы просили, чтобы для них шили седла и сбруи, чтобы обеспечили конницу подковами. А. И. Микоян звонил каждый день по телефону, умоляя Чуянова отправить эшелон с махоркой - для армии:

- Кстати, сразу же начинайте забой скота. У вас хорошие мясокомбинаты, налаженное консервное производство.

- У нас консервный завод гранаты делает.

- Нам нужны гранаты и мясная тушенка...

Отговорив с Микояном, Чуянов поехал на фабрику имени Сакко и Ванцетти, где выпускали медицинские инструментарии:

- Привет передовой советской интеллигенции! Срочно понадобились взрывательные капсюли для противотанковых мин. Только вы, помощники смерти, и способны сделать их...

Он ожидал возражений, но получил дозу юмора:

- Это как раз по части здравоохранения. Берегите свое здоровье, а мы испортим его всяким гудерианам...

Начался усиленный перегон скота на мясобойни города. А минометы удались так хорошо, что в Сталинград поехали делегации из других городов, чтобы поучиться... Но что-то страшное творилось на вокзалах и пристанях. Все пути забиты "пробками" эшелонов с эвакуированной техникой, в заколоченных теплушках ревели коровы, недоенные и непоенные; всюду узлы, чемоданы, жалкий людской скарб, на который и глаза бы не глядели. У кипятильников звон - от чайников и бидонов, крики. Дети плачут. Женщины мечутся. Какая-то дура от самой границы прет на своем горбу швейную машинку "Зингер" - кому что дорого...

Никто не знал, на сколько увеличилось население города. Люди, бежавшие от оккупантов, ютились в квррах, на огородах, заселяли улицы и площади, рыли для себя ямы, ночевали на берегу - под лодками. Под осень в Сталинград прибыл эшелон с ленинградскими детьми. Новая задача:

- Куда их девать? Чем кормить?

Чуянов созвал совещание в обкоме, велел продумать вопрос о том, как расселить массу несчастных людей, потерявших свои дома, свое имущество. Решили, что здоровых надо устраивать в донские станицы, в окрестных колхозах:

- Успокоятся. Отъедятся. Будут работать...

Запомнилась Чуянову одна старушенция на вокзале:

- Мы уж настрадались. А у вас-то в Сталинграде - слава хосподи. Сущая благодать. Как села, так и не встану. С утра арбуза покушамши. Нам с внучком-то карточки выдали. Конфетки получили, "Бим-бом" называются. Кругленькие... Свет не без добрых людей. Что ж не жить? Об одном Христа буду молить: тока бы энтот Гитлер проклятый сюдыть не забрался...

Алексей Семенович вернулся домой, сказал жене:

- Знаешь, я просто с ног падаю. - Но тут же раздался звонок телефона. - А, чтоб ты треснул, проклятый...

В трубке - тот же нежный воркующий голос:

- Ты еще не подох там, сволочь паршивая? Готовься быть повешенным на площади Павших Борцов... Детям твоим глаза выколем, а жену на рельсах под трамваем разложим...

Гудки. Чуянов медленно повесил трубку телефона.

- Кто там? - спросила жена.

- Да, наверное, по ошибке. Как всегда, перепутали номер телефона. Вот и звонят... из будки автомата. Дай поесть что-нибудь... Целый день на ногах. Даже не присел...

От автора

Много лет назад, когда я занимался написанием документальной трагедии "Реквием каравану PQ-17", я обратил внимание на одно странное обстоятельство. С весны 1942 года Уинстон Черчилль, всегда любивший выпить, пил много больше нормы, при этом он, будучи в сильном подпитии, часто вызывал нашего посла Майского, спрашивая его всегда об одном и том же:

- Ну, так когда же ваш мудрый Сталин собирается заключать с Гитлером новый вариант "брестского мира"?

Конечно, наш посол доказывал Черчиллю обратное, мол, советский народ настроен сражаться до окончательной победы над фашизмом, но Черчилль не очень-то ему верил. Тогда же он задерживал отправку в СССР союзного каравана PQ-17, делая это умышленно, так как, смею полагать, британская разведка уже оповестила его о "тайнах Кремля". Черчилль попросту боялся, как бы военные грузы поставок по ленд-лизу, доставленные в Мурманск, не оказались у... немцев.

В чем дело? Наверное, Черчилль имел основания подозревать Сталина в желании примириться с Гитлером. Но эта история имеет таинственный пролог, сугубо засекреченный на долгие годы. Суть его в следующем. Еще в июле 1941 года, когда наша армия, оставляя в котлах уже миллионы окруженцев, откатывалась от границ, а немцы через неделю вошли в Минск, в это время Сталин совсем растерялся, его воля была полностью парализована, он не думал теперь о государстве, а помышлял лишь о том, как бы ему удержаться на кремлевском престоле. Укрываясь от ответственности за поражение на своей даче в Кунцеве, он принимал у себя только Молотова и Берию.

Эта вот "троица", далеко не святая, пришла к выводу, что их может спасти только капитуляция перед Гитлером, они заранее соглашались на любые условия мира - какие бы из Берлина ни предложили, только бы задержать танковый разбег вермахта. Интересы Германии в Москве тогда представляло посольство Болгарии, и эта "троица" навестила посла Ивана Стаменова. Сталин отмалчивался, говорил Молотов, убеждая Стаменова связаться с Берлином.

- Если великий Ленин, - таков был примерно смысл слов Молотова, - если даже он пошел на сговор с кайзером, то мы сейчас тоже согласны на мир с Германией...

При этом, чтобы ублажить Гитлера, эта "троица" соглашалась уступить Германии всю Прибалтику, Молдавию и западные области Украины и Белоруссии, прилегающие к Польше, уже покоренной немцами. Чудовищно! Но болгарский посол верил в Россию и в русский народ гораздо больше, нежели эти партийные боссы, приехавшие к нему из московского Кремля.

- Успокойтесь! - отвечал он, и, наверное, я так думаю, отвечая даже с презрением. - Какова бы ни была мощь Германии, все равно ей никогда не сломить Россию, никогда не удастся покорить великий русский народ. Быть посредником в этом вашем позоре, - сказал Стаменов, - я отказываюсь, уверенный, что даже если ваша армия отступит до Урала, все равно победа будет за вами...

Капитуляция Сталина перед Гитлером - это еще неразгаданная тайна, и потому я опускаю здесь намеки на то, что летом 1942 года Молотов летал в Винницу, где находилась ставка Гитлера, чтобы договориться с ним об условиях постыдного мира (намек пока и останется намеком). Но кажется, что весной того же года Берия действовал в таком же духе, только самостоятельно. Известно, что весной с одного прифронтового аэродрома летал куда-то на запад наш самолет. Летал дважды не ночью, а днем (!), возвращаясь обратно, не боясь обстрелов вражеских зениток, его почему-то щадили и германские истребители. Свидетелям этих полетов начальство велело помалкивать:

- Он летал к партизанам... как тут не понять?

Но самолет-то летал без груза, а возвращался без раненых партизан, чего быть не могло при обычных полетах в партизанские лагеря. И почему он летал днем, заранее уверенный, что зенитки врага будут молчать, а истребители не тронут его? Из этого самолета, возвращавшегося вечером, выходили какие-то люди в плащ-палатках, а лица свои они укрывали капюшонами.

Я склонен думать, что Лаврентий Берия устанавливал свои личные контакты с правительством Гитлера - ради своих же личных целей. Так что летом 1942 года, когда 6-я армия Паулюса надвигалась на Сталинград, Черчилль, наверное, уже кое-что знал - потому и пил больше нормы, потому и вызывал посла Майского, чтобы задать ему один и тот же вопрос: