Шериф Пайк сказал:

— Не бери в голову, Билли. — После чего внимательно посмотрел на Чаннинга, продолжая говорить, обращаясь к отцу Шарлотты: — Чаннинг ведь не дурак. Он даже сумел окончить среднюю школу, о чем сегодня сам упомянул. Человек он уже взрослый и прекрасно понимает, что вести себя нужно по-взрослому, серьезно, а не выкидывать дурацкие номера, как глупый мальчишка. Правильно я говорю, Чаннинг?

Пытаясь сохранить хотя бы остатки достоинства, Чаннинг не сказал ни «да», ни «нет», не кивнул и не помотал головой, а в его последнем взгляде, брошенном на шерифа, не было ни уважения, ни наоборот. На отца Шарлотты он и вовсе старался не смотреть. Повернувшись кругом, парень махнул рукой друзьям и голосом, в котором не было ни призыва к капитуляции, ни приказа продолжать сопротивление, сказал:

— Пошли. Хватит с меня этой х…

Ругательство вроде бы и было произнесено, а вроде бы и нет. Приятели развернулись и последовали за ним, на подходе к углу дома снова зашагав прежней развязной походкой якобы уверенных в себе ребят. Впрочем, никто из них не рискнул сплюнуть на землю.

Шарлотта так и осталась стоять на месте, прижав ладони к лицу. Как только незваные гости скрылись из виду, она, не выдержав напряжения, расплакалась, содрогаясь всем телом. Отец поднял руки и посмотрел на них, словно раздумывая, что бы такое ими сделать или чего не делать и что сказать дочери, чтобы она успокоилась. Шериф, Большая Шляпа и кузен Дуги так и остались стоять на месте, как вкопанные. Женские слезы, как и в давние времена, полностью сбили с толку мужчин, словно парализовав их. Естественно, первой бросилась на помощь Шарлотте мама Обняв дочь за плечи, она прижала к себе ее голову, как делала всегда, когда Шарлотта была еще маленькой, и ласково, нежно сказала:

— Ты моя девочка, ты моя любимая, ты же знаешь, что ты самая лучшая девочка на свете. Поверь, все эти подонки вместе взятые не стоят твоих слез. Слышишь, дорогая? Эти парни — просто дрянь. Генриетту Ривз я всю жизнь знаю. Верно сказано в Писании: что посеешь, то и пожнешь. А я тебе вот что скажу: никто из них больше никогда к тебе не сунется. — С какой же легкостью и даже рвением мать ухватилась за единственный шанс поговорить с дочерью как с ребенком, для которого материнские слова — истина в последней инстанции. — Ты видела, какое лицо было у этого парня, когда папа посмотрел ему прямо в глаза? Папа его одним взглядом насквозь проткнул. Теперь он никогда в жизни не позволит себе ничего лишнего в отношении тебя, деточка моя.

Ничего лишнего. Мама, ну как же можно понять все настолько неправильно! То, как вели себя здесь Чаннинг со своими дружками, не имеет никакого значения. Важно то, что они — сознательно или нет — догадались, что обидеть Шарлотту можно именно так. Внешность, отношения с мальчиками, популярность — вот три важнейших компонента, и зачем нужна приятная внешность, если ты такая жалкая в двух других отношениях? А папино решение проблемы — его клятва горца кастрировать Чаннинга, если тот только посмеет приблизиться к его обожаемой маленькой дочурке. Господи! Он же сам не понимает, что выставил ее на посмешище! Какой стыд! Да об этой истории к вечеру весь округ будет знать. День великого триумфа Шарлотты Симмонс. Не в силах успокоиться, она так и стояла посреди двора, продолжая рыдать.

Лори подошла к ним, и мама передала ей право попытаться утешить дочь. Лори обняла Шарлотту и прошептала той на ухо, что хотя в классе и считается, будто Чаннинг Ривз симпатичный и клевый парень, но в глубине души все прекрасно понимают: он редкостная скотина, с которой не стоит иметь никаких дел. О Лори, Лори, Лори, даже ты не понимаешь, какой он, Чаннинг, и почему я теперь плачу. Его лицо до сих пор стояло у Шарлотты перед глазами. Ну почему, почему я?.. вернее, почему не я и Чаннинг?..

Мисс Пеннингтон стояла в нескольких ярдах, глядя на нее, не зная, имеет ли она право лезть к Шарлотте со своими утешениями, чтобы не спровоцировать материнскую ревность. Когда Шарлотта наконец успокоилась, гости попытались общими усилиями вновь продолжить вечеринку, подсознательно желая дать девушке понять, что не позволят четырем пьяным соплякам испортить их веселое общение и непринужденную обстановку. К сожалению, все было напрасно. Бесполезно пытаться вдохнуть жизнь в остывший труп. Почувствовав фальшивость настроения, гости стали прощаться и расходиться — сначала поодиночке, но очень скоро это сменилось картиной всеобщей эвакуации. Мама с папой вышли на шоссе, где вдоль обочины были припаркованы машины гостей. Шарлотта покорно поплелась за родителями, но тут ее остановила подошедшая мисс Пеннингтон. На ее широком лице блуждала чуть загадочная улыбка человека хорошо знающего жизнь.

— Шарлотта, — проговорила она своим глубоким контральто, — надеюсь, ты сама понимаешь, почему это все произошло.

— Да, да, конечно, — подавленно кивнула девушка.

— Неужели? Тогда скажи, почему? С какой стати эти ребята заявились сюда?

— Потому что… да не знаю я, мисс Пеннингтон, и знать не хочу… Это вообще не имеет теперь никакого значения.

— Послушай меня, Шарлотта. Они не принимают тебя, а поскольку ты не гонишься за тем, чтобы тебя признали своей, их это злит и раздражает. И в то же время ты им интересна — и с этим они ничего не могут поделать. Если ты скажешь, что сама этого не заметила, я в тебе просто разочаруюсь. Они готовы напиться и выставить себя на посмешище, лишь бы продемонстрировать тебе, до чего ты им неинтересна. Из всего, что было сказано на выпускной церемонии, эти парни усвоили только одно: в числе их одноклассниц есть действительно необыкновенная девушка, до того необыкновенная, что вот-вот уедет из округа Аллегани намного дальше, чем кто-либо из них когда-либо бывал, далеко за хребет Голубых гор. Эта девушка выше их всех, вместе взятых, и ей предстоит прожить совсем не такую жизнь, как остальным. Неужели ты думаешь, что это никого не разозлит, не заставит затаить обиду? Помнишь, как мы с тобой читали о Ницше, немецком философе? Он считал, что люди похожи на тарантулов. Больше всего они бывают довольны, когда им удается сделать гадость тому, кто поднялся выше них, и увидеть его падение. Такие люди всегда будут встречаться тебе в жизни, и ты должна научиться узнавать их с первого взгляда и вести себя с ними соответственно. Все эти ребята, — мисс Пеннингтон тряхнула головой и сделала пренебрежительный жест рукой, — тоже мои ученики, и еще вчера, до выпуска, я бы не стала говорить с тобой об этом, но сегодня уже можно: ни один из них не стоит того, чтобы тратить силы даже на то, чтобы специально не обращать на них внимание.

— Да я понимаю, — ответила девушка таким голосом, что сразу же стало ясно: ничего-то она не поняла.

— Шарлотта! — сказала мисс Пеннингтон. Она даже подняла руки, словно хотела взять девушку за плечи и хорошенько встряхнуть, хотя на самом деле никогда не поступала столь демонстративно. — Да проснись же! Скоро все это действительно останется для тебя позади. Не пройдет и десяти лет, как эти парни станут всем хвастаться, что они были хорошо с тобой знакомы — и даже якобы считались твоими друзьями. А уж какой ты была красивой, умной и милой — тут они превзойдут сами себя, расписывая твои достоинства. Да, сейчас им трудно смириться с этой мыслью, но уверяю тебя, в глубине души даже они гордятся тобой, просто выражают это по-своему. Все, понимаешь, все окружающие ждут от тебя чего-то необыкновенного. Знаешь, я сейчас, пожалуй, скажу тебе кое-что, чего говорить, наверное, не следовало бы. Я уже один раз собиралась поговорить об этом, когда мы ездили в Вашингтон, но тогда подумала, что это может быть ошибкой, и решила подождать, пока ты не получишь аттестат. Ну вот… сегодня ты его получила. — Мисс Пеннингтон помолчала и снова улыбнулась той же мудрой улыбкой человека, хорошо знающего жизнь. — Понимаешь, мне ведь прекрасно известно, что думают бывшие старшеклассники о своих учителях, но это меня никогда не обижало и не задевало. Мне даже и в голову не приходило как-нибудь объясняться с ними и доказывать, что они неправы. Радость нашей работы совсем в другом: когда ты видишь, что ребенок чего-то добивается, когда он поднимается на новый уровень в понимании литературы или истории, или… или… да неважно чего, просто когда ты сознаешь, что без тебя ребенок бы этого не достиг, вот в этом и состоит для тебя удовлетворение, награда, которую трудно описать словами — по крайней мере, мне. Хотя бы чуть-чуть, но ты помогаешь становлению новой личности. В этом и заключается главная ценность работы учителя. А если учителю так повезло, что ему встретился ученик — тот самый, один-единственный ученик — вроде, например, Шарлотты Симмонс, и ты с ним работаешь четыре года и видишь, как он растет и превращается в то, чем является сегодня, то, значит, не напрасными были сорок лет, потраченные на преподавание, со всем их напряжением и борьбой. Выпустить такую ученицу, как ты, — это и есть высшее достижение в моей карьере. Так что учти: я просто не позволю тебе оглядываться назад. Ты должна, нет, ты обязана смотреть вперед, в будущее. Обещай мне это. За все, что я для тебя сделала, я возьму с тебя только это единственное обещание.