За шесть минут езды Викулов южной скороговоркой успел изложить историю знакомства с Вовчиком - Димой.

  Неделю тому назад его дама сердца, актриса театра ВТО, женщина веселая и общительная, но, к сожалению (или к счастью), замужняя, нагрянула к Викулову в гости со своей подругой Лялей, актрисой того же театра. Ляля привела с собой молодого человека атлетического сложения — Вовчика. Сидели, пили глинтвейн, приготовленный Вовчиком, слушали Аркадия Северского и Хулио Иглесиаса. Подруга с Вовчиком часов в одиннадцать ушли, а утром обнаружилась пропажа: исчезли инкрустированные под старину серебряная зажигалка и портсигар, которые он положил на письменный стол, где, как он припоминает, лежал и прикарманенный Вовчиком роман Дюма. Дама сердца к Ляле — чего, мод, ты уголовников в порядочные дома приводишь, которые моих друзей обворовывают. А та на нее: как ты смеешь так говорить про моих знакомых. Поругались.

  — А вы уверены... — начал было я.

  — Уверен, уверен, все эти вещички вместе лежали...

  — Да нет, Игорь Трофимович, я спрашиваю, вы уверены, что его Вовчиком звали?

  — И в этом уверен. Вообще-то он придурковатый какой-то, все пытался нам доказать, что беды человеческие от перенаселения земного шара, надо уничтожить слабых, оставить только достойных. Себя он явно причислял ко второй категории. На что я ему ответил, что пятьдесят лет назад мир эту теорию уже слышал. И ни к чему хорошему это не привело...

  —А я не знала, что милиционеры бывают такие красивые,—протягивает мне вялую ладонь Ляля.

— Я, между прочим, из прокуратуры.

  —   Ах, вот что. Это, конечно, в корне меняет дело, — усмехается Ляля.

  Мне не до шуток. Актриса выслушивает меня внимательно и качает головой:

  — Как перед Богом клянусь, я с ним только в тот день познакомилась. Это было в прошлую субботу. Я после репетиции зашла выпить кофе... Какое кафе? В саду «Эрмитаж», на открытом воздухе. Там они сидели двое...

— Двое?!

  — Вы знаете, я близорука, не хочется признаваться в этом красивым молодым людям. И очки предпочитаю не носить. С Вовчиком был юноша, и я строила ему глазки, просто так, по привычке. Но он особого внимания на меня не обратил. В нем было что-то странное, знаете ли. Вроде бы он педик. Потом молодой человек куда-то исчез, как испарился, а Вовчик нагло подсел за мой столик.

  Я показываю Ляле фоторобот второго убийцы Ким.

  — А вы знаете, похож. Волосы ежиком, как и у Вовчика, кстати. Но голову не могу дать на отсечение, что это он. Рисунок какой-то расплывчатый...

Но я его узнаю, если увижу. Думаю, что узнаю... Во что одеты? Оба в черные кожаные куртки, это я хорошо помню...

  На следующий день после убийства Ким оба преступника сидят напротив Московского уголовного розыска и попивают кофе. Убийцы, лишенные охранительного разума: вместо того, чтобы забиться в нору и сидеть там, дрожа от страха, что их сейчас накроют, они разгуливают по Москве знакомятся с женщинами, проповедуют им гитлеровские идеи...

   Больше Ляля ничего не могла сказать в дополнение к рассказу Викулова. Фамилию она не спрашивала. Больше с ним не встречалась. Нет, не упоминал, где живет и чем занимается. Проводил после вечеринки домой. Между прочими — даже не лез целоваться. Я задаю один за другим наводящие вопросы, но ни на один не получаю стоящего ответа.

И вот наконец.

  — Ах, да! Он сказал: «Вы знаете, Лялечка, я как Золушка — ровно в полночь должен быть у ворот».

Я его спрашиваю: «Вам далеко ехать, Володя?» Что с вами, Александр Борисович?

   Вот идиот! Ну, конечно же — Вовчик — Володя — Владимир — Дима!

  — Нет, нет, ничего, продолжайте. Вы спросили: «Вам далеко ехать, Володя».

  — Да, я говорю: «Вам далеко ехать, Володя? А то ведь уже половина двенадцатого». — «Нет, говорит, пятнадцать минут на автобусе. Через пять минут по расписанию мой автобус». Вот и все.

— Где вы живете, Ляля?

— Улица 26 Бакинских комиссаров, рядом с метро «Юго-Западная».

— У вас здесь телефон есть?

   Я, набирая «02», называю сегодняшний пароль для справок — «Крылья Советов» — и через полминуты получаю ответ: в 23 часа 36 минут по субботам от станции «Юго-Западная» отходит автобус номер 258 по маршруту «Станция метро «Юго-Западная» — Высшие офицерские курсы Министерства обороны СССР «Выстрел». Время следования —15 минут.

   Мне очень хочется верить этим людям, толстяку Викулову и красивой актрисе Ляле Истоминой, я и им верю. Уверен, что они не побегут, как только за мной закроется дверь, звонить этому Диме-Володе. Но я просто не имею права испытывать судьбу и поэтому предлагаю:

  — Извините меня, но вам придется со мной проехаться до этих курсов.

   Главный специалист Министерства сельского машиностроения, по-моему, просто рад участвовать в приключении, актриса же пожимает плечами и спрашивает:

  —Видно, этот «Золушка» украл что-то более значительное, чем зажигалку?

   Я рассчитывал, что все произойдет совсем не так, как случилось. Мне казалось — я приеду в этот военный городок «Выстрел», вотчину генерал-полковника Драгунского, и незаметненько так, как бывалый оперативник, наведу справки про этого Диму-Володю, а затем, подключив романовских ребят, бесшумно, без криков и сопротивления, задержу этого подонка по подозрению в убийстве Ким Лапшой, он у меня запоет, я ему такую жизнь устрою, расколю его в два счета без «подсадных уток» и камерных разборок, так что чертям тошно станет.

  В военном городке «Выстрел» встретил меня не генерал Драгунский, а дежурный сержант. Вызвал дежурного капитана. Тот усадил моих спутников в ленинской комнате, вручил им газеты, а меня отвел в штаб к дежурному по части. Подполковник снял фуражку, поскреб лысину, стал рыться в толстых журналах: ни в каких компьютерах не копался. Он лишь уточнил, хмурясь и сняв очки:

  — Владимир, говорите? Вот этот, что на портрете? Да-а, задали вы нам задачку! К нам сотни офицеров приезжают. Вот если б фамилию назвали или часть, тогда другое дело!

  — Если б я знал часть и фамилию, я бы к вам, товарищ подполковник, вряд ли приехал.

  Он понимающе кивает головой и названивает по телефону — вызывает комендантов общежитий.

  Они входят в помещение штаба один за другим. Молча рассматривают портрет работы карикатуриста Карасева. Наконец один из них — щеголеватый прапорщик—произносит:

  —   Да это же, товарищ подполковник, лейтенант Ивонин, вернее, теперь старший лейтенант. Герой Советского Союза. Он проживал у меня в пятнадцатой казарме, приезжал в Москву из Афганистана, чтоб в Кремле звездочку получить. Слыхали небось про семерых героев. Им за Афганистан Андрей Андреевич Громыко Звезды вручал. А останавливались эти ребята у нас, кроме Дубова, конечно. Дубову присвоили звание посмертно... У меня замирает сердце:

  — А где сейчас этот старший лейтенант Ивонин? В общежитии? Или в центр уехал?

  — Зачем в общежитии? Зачем в центр уехал? Он сегодня утром в Афганистан укатил...

  Я открыл дверь и решил, что попал не к себе — уж очень было чисто и как-то по-особому прибрано. Иногда моя мама наводит у меня чистоту: драит кастрюли и сковородку, моет холодильник. Но сейчас был ясно виден не мамин «почерк», по части наведения порядка она была не сильна, и мой отчим в своей собственной квартире обычно подбирал брошенные на стулья юбки и бюстгальтеры и делал это безропотно, так как знал, что чувство «вещи на своем месте» у мамы полностью отсутствовало. Я унаследовал это от мамы со всей полнотой: ботинки я оставлял в ванной, галстук цеплял на ручку кухонной двери и громоздил на письменный стол тюк белья из прачечной. Так вот все это волшебным образом обрело свои правильные места, а в кухне под раковиной была распластана чисто отстиранная тряпка (мои старые спортивные штаны).

  И я услышал шум душа: Боже ж мой, неужели это Лана убрала квартиру?! Я осторожно заглянул в ванную комнату — за прозрачной хлорвиниловой занавеской, в конусе водяного потока, стояла Лана в тюрбане из махрового полотенца и с поднятыми словно в восточной молитве руками. Я замер от необыкновенной красоты ее обнаженного тела. А она, нисколько не смутившись, сказала обыденным голосом: