—   Почему ты сказал, что у тебя непорядок? По-моему, чище, чем всегда...

  И я понял тайну чудесного преображения своего жилища: это бунинская майорша навела марафет.

   — Чему ты смеешься?

  — Да так... рад, что ты здесь, — соврал я. То есть я был действительно рад этому, но смешно мне было совсем по другому поводу. Я представил себе почему-то толстую бабу Бунина, которая четко знала свое дело: порезвилась и за уборку...

  Лана все еще стояла в молитвенной позе; с закрытыми глазами, загорелая до темноты бронзы, мощная и грациозная одновременно. Я закрутил душевой кран, и она, не открывая глаз, положила руки мне на плечи...

  Я приехал на работу позорно рано — даже дежурный милиционер удивился. И зря старался: Меркулов, поднявший меня ранним звонком, еще не появился. Я не стал подниматься к себе, а решил обождать начальника на улице под липой, покурить на свежем воздухе. И тут к самому входу в горпрокуратуру подкатил сказочный лимузин, в каких ездят только самое высокое начальство, министры — да и то не все — и члены Политбюро. Из лимузина неуклюже выбрался Меркулов. Темное стекло заднего окна автомобиля поползло вниз, и из него высунулась квадратная голова главного военного прокурора Горного — Здравствуйте, коллега. Прошу прощения за то, что задержал Константина Дмитриевича. Жуткая пробка у Павелецкого вокзала. Даже мы не могли пробиться.

  — Ничего, Артем Григорьевич, я не спешу, — снисходительно заявил я Горному, а он взмахнул рукой, и черная громадина отчалила от нашей резиденции.

  — Пришлось убить вчерашний вечер у Горного на даче, — не дожидаясь моего наводящего вопроса, сказал Меркулов.— Он поэксплуатировал меня — излил душу, рассказал про козни против него... А я его — выжал санкцию на арест этого дерьмового героя... Ивонина. Теперь твоя очередь, поезжай сейчас на Хорошевку, в Главное разведывательное управление, к генералу Рогову. Там тебя у входа будет ждать Бунин в девять часов...

  Я приткнул тачку у газетного киоска рядом со знаком «Стоянка запрещена». Присобачил к переднему стеклу табличку «ГАИ», на панель заднего бросил полосатый милицейский жезл — превентивные меры против придирок госавтоинспекции. Чтобы не крутиться в людском потоке, я стал в метрах десяти от двери современного здания из стекла и бетона, на жаргоне военных разведчиков — «Аквариума». Бунина еще не было, я занялся изучением толпы, валившей со всех сторон. Спокойные, сытые, хорошо выбритые лица. Даже самодовольные. В основном высшие офицеры и младшие генералы. Попадались, правда, смазливые девицы и валютные дамы, очевидно, секретарши и переводчицы.

  — Извини, старик, — засипел у меня за спиной Бунин, — у нас в Очакове все не по-людски. На станции опять ремонт, шпалы меняют. И дома сплошной бардак. У сына грипп, тесть в запое. Тещу... тещу без предупреждения из Столбовой выписали...

  Бунин улыбнулся, и я решил, что он шутит, рассказывая мне анекдот в собственном варианте. Но улыбка у Бунина была какая-то жалкая, не соответствующая его большому круглому лицу и всей его крупной фигуре. И я заметил, что мундир у него помят, воротник не свеж, ботинки не чищены. Видно, не от хорошей жизни он бегает по чужим бабам... Он переложил огромный портфель в левую руку, и мы обменялись рукопожатием.

  В приемной ГРУ с маячащими на постах дежурными офицерами мы задержались недолго — пропуск на меня был заказан. Дежурный капитан окинул меня стальным взглядом и как бы нехотя вернул удостоверение: уж очень ему хотелось задержать хоть одного шпиона на подступах к ГРУ.

  За дверью с табличкой «Рогов А. С» я увидел широкую спину генерал-полковника, стоящего перед открытым сейфом. Он поставил толстую папку в глубине массивного железного ящика, крутанул диск цифровых комбинаций и развернулся в нашу сторону. Крупный мужчина с совершенно лысой головой и черной повязкой, закрывающей левый глаз (неужели потерял в бою с душманами?). Я уже знал, что Рогов, один из заместителей маршала Агаркина, начальника ГРУ, курирует 5-е управление, в состав которого входит спецназ.

  — В Афганистан, слыхал, собрались, хлопцы, а не боитесь? Там наши ребята с мусульманочками не очень-то развлекаются, там эти азиаты чокнутые, душманы, муджахиддины тронутые стреляют, между прочим, очень метко, каждый - снайпер, мразь стервозная!

  Бунин стоял по стойке «смирно»: как-никак, а на приеме у крупного чина. Я же подумал про себя, что стреляют и орудуют ножами не только афганцы, но вслух сказал, словно передо мною был один из моих корешей по прокуратуре:

  — Мы живем в такое время, товарищ Рогов, когда не знаешь, где легче сохранить голову, в Афганистане или в родной Москве. Слыхали, может, про убийства в лифтах?

  — Нет, нет, — оживляется Рогов, даже посмеивается своим добреньким каким-то колышущимся смехом, — мы тут живем как в казарме, не знаем даже, что творится за углом—в Боткинской больнице или на ипподроме...

  Мы присаживаемся, и у нас начинается разговор. Совсем неплохой разговор. Мужской, нормальный. Поминутно щуря единственный глаз. Рогов откровенно говорит, что Афганистан — это кипящий котел с крепко закупоренной крышкой.

Как ее ни закручивай, результат будет один — пар найдет выход.

  — Маршал Агаркин придумал штурмовые отряды партии, собрал в единый кулак отряды спецназа, разбросанные по разным ведомствам: ВВС, ВМС, сухопутным войскам, и организовал из них особый военно-тактический комплекс, напрямую подключенный к ЦК и Политбюро, и прикомандировал спецназ к ГРУ Генштаба СССР. Сейчас в Афганистане действует 17-й полк особого назначения. Его задача — ликвидация повстанческого контрреволюционного движения. Вот ребятам и предоставлена возможность проявить себя в настоящем деле. Этот полк состоит из профессиональных спортсменов. Даже генерал-майор Серый — заслуженный мастер спорта. А сейчас я отдам приказ, и особый отдел оформит вам командировку по всем правилам военной науки: выпишет допуски, вкладыши и прочие литеры...

  Литеры и вкладыши, конечно, штука нужная, но мы пришли-то сюда вообще по другой причине. Нам нужна санкция на арест старшего лейтенанта Ивонина. Прокурорская санкция от заместителя прокурора Москвы Пархоменко и от главного военного прокурора Горного у меня есть, но на территории Афганистана они не действуют. Санкцию на задержание спецназовца может дать только его высшее начальство. И сейчас Рогов очень популярно объяснил, почему им дана такая власть.

  — Товарищ генерал-полковник, — говорю я, — надеюсь, Артем Григорьевич ввел вас в суть нашего дела? Мы едем в Афганистан для того, чтобы арестовать опасного преступника, убийцу. Нам нужна ваша санкция на задержание старшего лейтенанта Владимира Ивонина.

  —   Ивонина?! — щека у Рогова дернулась как у припадочного. Он уставился на меня своим единственным глазом, и в его взгляде было нечто, чего я ранее не мог уловить.— Санкцию? Санкцию, говоришь, прокурор засраный? Ты кого хочешь арестовать, молокосос? Героя Советского Союза! Нашу гордость! Гвардейца партии хочешь посадить?

  Что за метаморфоза? Я догадывался, что Рогов до этого разыгрывал из себя этакого добренького крестьянина, но чтоб такое! Вообще-то я не очень боюсь этих военных, а точнее, я просто терпеть не могу этих солдафонов еще с тех пор, как проходил двухгодичную службу в УлантУдэ.

  — Пожаловали! Видишь ли, санкцию им подавай! — не унимался Рогов.

   Бунин вытирал несвежим платком струйки пота на лбу. Я же, как можно спокойнее отвечал:

  — Это вы на обеде у шурина можете разговаривать таким тоном, генерал. А здесь потрудитесь быть по меньшей мере корректным. Я, между прочим, должностное лицо...

  — Какого еще шурина... — начал было Рогов, но в этот момент один из телефонов замигал красным глазком.

  Рогов снял трубку, и я увидел, как он весь подобрался под своим форменным кителем. Он почти ничего не говорил, кроме как «слушаю», и «так точно». Но каким-то образом у меня появилось ощущение, что этот звонок имел прямое отношение к нашему визиту. Генерал осторожно положил трубку, и снова перед нами был простоватый военный из пастухов. Но теперь я знал цену его колышущемуся добренькому смеху. Он даже несколько виновато глянул на нас и сказал примиренчески: