В результате этого часть стены распахнулась, а часть ушла внутрь, открыв квадратную камеру примерно шести метров в поперечнике. Неподалеку от задней стены в гранитный пол были вделаны семь полумесяцев. Справа на уровне глаз были прибиты колышки, на которых размещалось семь серебристых металлических полумесяцев. Каждый из них требовалось соединить с соответствующим полумесяцем на полу, сравнивая сходство иероглифов на них.

Когда два полумесяца соединились, образуя круг, они становились вратами к заранее определенному месту на планете.

Двое врат являлись ловушками.

Воспользовавшись ими, неосторожный субъект оказывался бы переброшенным в не знающую побегов тюрьму.

Кикаха просканировал иероглифы с поспешностью, которая не нравилась ему, но медлить было нельзя.

Свет в задней камере был сумрачный, и он едва разбирал надписи. Теперь он понял, что ему следовало бы запасти тут осветительный прибор, когда сделали эту пещеру. Но было слишком поздно даже сожалеть. У него не было времени ни на что, кроме мгновенной необдуманной реакции.

В пещере стало шумно, как внутри литавр.

Две взрослые обезьяны поднялись на своих кривых и сравнительно коротких ногах и рычали на него, в то время как две верхние руки молотили по груди, а две промежуточные руки хлопали по животам.

Прежде чем они смогли двинуться на него, их чуть не сшибли Подарга и орлица, ворвавшиеся, словно заряд из дробовика.

Они надеялись поймать загнанного в угол и относительно беспомощного Кикаху, хотя опыт прежних столкновений с ним должен был бы научить их осторожности. Вместо этого они променяли трех раненых, усталых и не желавших больше драться бантов на двух чудовищно больших, отдохнувших, подкрепившихся и разъяренных белых обезьян.

Кикахе хотелось бы посмотреть на битву и поддержать подбадривающими криками обезьян, но он не желал истощать свое везение, поскольку оно уже подавало указание приближения к толщине в нить. Поэтому он бросил два ловушечных полумесяца на пол и снял другие пять. Четыре он сунул под мышку, собираясь прихватить их с собой. Если гарпия спасется от обезьян и попытается воспользоваться полумесяцами, то кончит жизнь в дворцовой тюрьме.

Кикаха помедлил, хотя и знал, что лучше бы слишком долго не задерживать свое исчезновение.

Подарга вдруг вырвалась и понеслась через пещеру, словно бейсбольный мяч.

Она так быстро влетела в камеру, что ему пришлось бросить полумесяцы и поднять для защиты меч. Она ударила его сперва лапами, и он врезался в стену, отбив печень и почки.

Он не мог рубануть мечом, потому что, во-первых, она была уже слишком близко, а во-вторых, он в данный момент слишком страдал от боли, чтобы воспользоваться мечом.

Затем они вновь и вновь перекатывались по полу, и ее когти вцепились ему в бедра. Боль была мучительной. Подарга колотила его крыльями по лицу, голове и шее.

Несмотря на боль и шок от ударов, он сумел стукнуть ее кулаком по подбородку, а затем трахнуть рукоятью меча сбоку по ее голове.

Глаза ее скосились и остекленели, из носа хлынула кровь. Она упала на спину, раскинув крылья, словно разметанные руки. Когти ее, однако, остались вцепившимися ему в бедра, и Кикахе пришлось отковыривать их один за другим. Кровь стекала по его ногам и образовывала лужи у ног. Как раз когда он оторвал последний коготь, в камеру ворвался самец обезьяны. Кикаха подобрал меч и обрушил его на вытянутую лапу. Удар отдался в его кисти и чуть не заставил его выпустить оружие. Но лапа, перерубленная на запястье, упала на пол.

Его окатило хлынувшей из обрубка кровью, на мгновение ослепив его. Он вовремя вытер кровь, чтобы увидеть, как обезьяна, визжа, удирает на двух ногах и трех оставшихся лапах. Она врезалась головой в последнюю орлицу, только что кончившую выпускать кишки самке клювом и когтями.

Они сцепились и покатились по полу.

В этот момент Подарга пришла в себя. Она с визгом и лихорадочным биением крыльев взмыла с пола. Кикаха подобрал полумесяц, увидел, что иероглиф в его центре совпал с ближайшим в полу и сложил два в противоположном конце. Затем он резко обернулся и рубанул Подаргу, метавшуюся кругом, пытавшуюся досрочно взбесить себя, чтобы напасть на него. Она отпрянула назад, а Кикаха шагнул в образованное двумя полумесяцами кольцо.

— Прощай, Подарга! — крикнул он. — Счастливо оставаться и гнить тут!

Он не успел договорить до конца, как врата сработали. Он попал из пещеры без всякого ощущения перехода — как всегда — и очутился в другом месте, стоя внутри другого кольца из двух полумесяцев.

Контакт двух полумесяцев в пещере плюс появление его массы в излучаемом полумесяцем поле активировали врата после трехсекундной задержки. Его и незакрепленный полумесяц переправило к полумесяцу, совпадавшему по частоте с полумесяцем в пещере на другом конце субконтиниуума.

Он сбежал, хотя вскоре истечет кровью до смерти, если не найдет что-нибудь останавливающего кровотечение.

Тут он увидел, какую он допустил ошибку, действуя так быстро под давлением Подарги. Он поднял не тот полумесяц после того, как выронил пять, когда на него напала гарпия. В ходе борьбы один из ловушечных полумесяцев, должно быть, вышибли пинком из его угла и отправили к остальным. Именно его-то он и поднял и применил для ухода через врата.

Он оказался в тюрьме дворца Господа.

Однажды он похвастался Вольфу, что сможет сбежать из так называемой гарантированной от побегов камеры, если когда-нибудь попадет в нее. Он не думал, что любая тюрьма где бы то ни было сможет удержать умного и решительного человека. Побег может потребовать много времени, но совершить его можно.

Теперь он застонал, проклиная свой длинный язык.

Вольф-то устроил тюрьму на совесть.

Она располагалась под двадцатью метрами твердого камня и не имела никакой прямой физической связи с внешним миром. Она была целиком замкнутой на себя, самообеспечивающей системой, за исключением одного: еда и вода для заключенного передавалась из дворцовой кухни через врата, слишком маленькие, чтобы пропустить что-либо больше подноса.

В тюрьме имелись врата, через которые заключенного могли поднять в тюремную камеру во дворце, но их мог активировать лишь кто-то осведомленный во дворце наверху.

Комната была цилиндрической, длиной около двенадцати метров. Свет исходил неизвестно откуда, при этом не существовало никаких теней. Стены Вольф разрисовал сценами с древней планеты предков Господов. Вольф не ожидал никаких заключенных, кроме Господов, и поэтому нарисовал эти картины с расчетом на них. И в пейзажах фресок было что-то жестокое. Все они изображали широкие и прекрасные открытые просторы и не могли не напоминать заключенному о его тесном и замкнутом пространстве.

Меблировка отличалась великолепием и принадлежала к стилю, известному среди Господов как Средне-Тиамарзанский до Исхода. За дверцами больших бюро и шкафчиков находилось множество приборов для развлечения и просвещения заключенного.

Первоначально их в камерах не было, но когда Вольф отбил свой дворец, он поместил их сюда-он больше не верил в пытку даже скукой. Он обеспечил заключенных многим, так как сам иногда исчезал надолго и был не в состоянии выпустить их.

До настоящего времени в этой комнате не содержалось никаких заключенных. По иронии судьбы, к кислому веселью Кикахи, ее первым посетителем станет лучший друг тюремщика, а тюремщик об этом так и не узнает.

Он надеялся, что Колокольники во дворце тоже не узнают о нем. В трех местах будут мигать лампочки, указывая, что в камере кто-то обитает один огонек будет пульсировать в спальне Вольфа, второй на пульте в центре управления, а третий на кухне.

Если Черные Колокольники наблюдают за каким-нибудь из них, то они должны встревожиться. Они никак не смогут узнать, что означают эти огоньки. Кухонные талосы будут знать, но даже если их спросят, они не смогут ответить. Они слышали приказы, но у них рты существовали только для еды, а не для болтовни.