Книга стала выходить из номера в номер в газетах и получила значение самого солидного первоисточника сведений о Распутине. Отталкиваясь от опубликованных в ней выдуманных историй, газетчики стали сочинять все новые и новые их варианты. Значительная часть читателей восприняла ее как смелые и правдивые откровения "жертв" Распутина. Номера газет с главами из этой книги зачитывались до дыр. Миф о Распутине множился и раздувался, как никогда раньше.

На этой книге Труфанов заработал большие деньги. Значительную сумму он получил от одного американского журнала за продажу ему подлинного письма русской царицы, украденного у Распутина.

Гнусная, клеветническая книга Труфанова пришлась по душе многим революционерам и активно использовалась в агитационной работе всех антирусских партий. Недаром после революции она была издана журналом "Голос минувшего", известным своими публикациями разных сфабрикованных и вымышленных сочинений и воспоминаний вроде дневника Вырубовой. Сам Труфанов-Илиодор поступил на службу в ЧК. Предложение стать чекистом, по словам того же Труфанова. сделал ему сам Дзержинский, который привлекал его к выполнению самых "деликатных" (а значит, самых грязных и кровавых) поручений. Позднее, когда Труфанов сбежал за границу, он зарабатывал на жизнь рассказами типа того, что своими глазами видел в 1919 году в Кремле заспиртованную голову Николая Второго.42 Впрочем, до того, как стать сотрудником ЧК, Труфанову нужно было пройти "школу" подготовки убийства Распутина. Об этом мы еще расскажем.

"Я ВЕДЬ ЗА МУЖИЧКОВ"

Среднего роста, с крупными чертами лица, длинной бородой, полуопущенными сзади в скобку волосами, одетый в серенькое летнее пальто, из-под которого виднелась потертая, черного сукна поддевка, в соломенной шляпе, лакированных сапогах, с камышовой палочкой в руках - так выглядел Распутин незадолго до первой мировой войны.

К этому времени уже в основном был создан его вымышленный мифологический образ - могущественного человека, близкого царской семье, способного на любые преступления, ведущего развратный образ жизни. В образованном обществе, особенно среди левых, распространяются самые нелепые и чудовищные слухи о его похождениях.

В погоне за сенсацией за Распутиным охотятся левые журналисты. В мае 1914 года Распутин обращается в полицию об ограждении его квартиры от посещения журналистов и одновременно меняет номер домашнего телефона (по старому номеру кто-то постоянно звонил и всячески оскорблял его). Но не только левые нападают на Распутина. Часть российских патриотических сил тоже рассматривает его как врага, заглотив обманку вымышленного образа Распутина, который, мол, дискредитирует царскую семью. Против Распутина резко выступает Пуришкевич, человек не вполне серьезный, помешанный на хвастливой фразеологии, политикан, стремившийся играть роль руководителя патриотического движения и принесший ему много вреда. Когда левая печать объявила всюду, что Распутин вступил в Союз Михаила Архангела, Пуришкевич гневно опроверг это сообщение, заявив, что, если "какой-либо отдел Союза позволил себе войти в соприкосновения с Распутиным, я немедленно, слышите, немедленно, по телеграфу закрыл бы такой отдел".43

Однако не следует думать, что не делались попытки защитить Распутина от подлой клеветы. Делались, и неоднократно, но они тонули в грязном потоке левой и бульварной печати. Приведем только две доброжелательные оценки, даваемые Распутину в печати:

"Благоволение и доверие, которыми Распутин пользуется у некоторых лиц, не дают покоя злобствующим и завистливым людям, не только близким к высшим сферам, но и бесконечно от них далеким.

Простой крестьянин дерзает говорить то, что считает истиною, лицам, особам высокого положения и редко слышащим откровенное слово - слово незлобивого, всем сердцем любящего ближнего своего, мужика. И вот за недолгое время около имени Григория Распутина успела уже вырасти целая обширная легенда. Пользуются ею, увы, не только борзописцы бульварной прессы, но и весьма солидные органы печати и даже политические деятели с именем, как, например, П.Н. Милюков, с думской трибуны утверждавший, что "церковь православная попала в плен распутного проходимца", или сорвавшийся демагог А.И. Гучков, распространявший с той же кафедры небылицы, за что в другом правовом государстве ему пришлось бы понести ответ.

Вполне понятно, куда направляются все эти подлые выстрелы, доказывающие всесилие Распутина".44

"Будучи знаком с Григорием Распутиным более двух лет и наблюдая его в домашней обстановке, - писал Г. Клепацкий, - я положительно утверждаю, что не имею никаких данных, которые бы свидетельствовали о его отрицательных сторонах жизни и характера, еще менее о чем-либо, напоминающем хлыстовство. Простой мужик, одаренный бесхитростным, здравым и проницательным умом, искренний и прямой в ответе, Распутин может быть любопытен, как отражения дел мира сего в миросозерцании и понимании народном. А его своеобразное, никому покоя не дающее "положение" создалось по воле всемогущего случая и содействием нападающих на него в печати и политиканствующих с думской кафедры, а никак не происками самого Распутина, немудрствующего лукаво, но прямого и добродушного простеца".45

Конечно, отдельные благожелательные статьи не могли остановить кампанию травли и лжи. Каждый месяц появляется что-то "новенькое" о Распутине. То "свидетель" рассказывает, как видел Распутина с княгиней X. и двумя ее дочерьми, входящими в баню, то распространяется известие, что он потомок старца Федора Кузьмича, то проходит слух, что он решил принять священнический сан, то газета печатает с намеком на него, что какой-то старец в Петровском парке в Москве изнасиловал гимназистку. Грязные слухи распространяются о жене и дочерях Распутина и, конечно, о его почитателях, особенно Вырубовой, якобы живущей с Распутиным, с царем и еще с десятком других мужчин. Во всей этой кампании чувствуется опытная рука.

Душевное состояние Распутина в это время передает телефонный разговор с одним надоедливым журналистом.

"Чего от меня хотят? Неужели не хотят понять, что я маленькая мушка и что мне ничего ни от кого не надо.

...Мне очень тяжело, что меня не оставляют в покое... все обо мне говорят... словно о большой персоне.

...Неужели не о чем больше писать и говорить, как обо мне... Я никого не трогаю... Да и трогать не могу, так как не имею силы... Дался я им... Видишь, какой интересный...

Каждый шаг мой обсуждают... все перевирают... Видно, кому-то очень нужно меня во что бы то ни стало таскать по свету и зубоскалить... Говорю тебе, никого не трогаю... Делаю свое маленькое дело, как умею... как понимаю... То меня хвалят... то ругают...только не хотят оставить в покое... Если что плохо делаю, рассудит Господь... Искренне говорю тебе: плохо делать не хочу... Поступаю по умению... Хотел бы, чтобы, значит, вышло хорошо... Со всех сторон только и занимаются мною... Говорю тебе: маленькая мушка, и ни от кого и ничего мне не нужно... Самое было бы лучшее оставить меня в покое..." Старец волнуется. По нескольку раз повторяет одну и ту же фразу.

"Оставьте в покое... Дайте человеку жить... Все одно и то же. Я, да, я... Говорю тебе, что хочу покоя... Не надо мне хвалы. Не за что меня хулить... От всего устал... Голова начинает кружиться. Куда ни взглянешь, все одно и одно... Кажется, живу в тиши, а выходит, что кругом все галдят...

Кажется, в России есть больше о чем писать, чем обо мне... а все не могут успокоиться... Бог все видит и рассудит, были ли правы те, кто на меня нападал... Говорю тебе: я - маленькая мушка, и нечего мною заниматься... Кругом большие дела, а вы все одно и то же... Распутин да Распутин". Распутин вдруг резко обрывает речь и кричит в телефон.

"Ни хулы... Ни похвалы... ничего не надо... Молчите... Довольно писать... Мне наплевать... Пишите... Ответите перед Богом... Он один и все видит... Он один понимает... Рассудит... Коль нужно, пишите... Я больше ничего говорить не буду... Да нечего говорить-то, врать-то можно сколько угодно... Ответ придется, придется-то держать... Махнул рукой... Сочиняйте... Говорю тебе - наплевать... прежде волновался... Принимал близко к сердцу... Теперь перегорело... Понял, что к чему идет и зачем... Говорю тебе, наплевать... Пусть все пишут... Все галдят... Меня не тронут... Я сам знаю, что делаю, и перед кем отвечаю... Такая, видно, моя судьба... Все перенесу, уже перенес много... Говорю тебе, что знаю, перед кем держу ответ... Ничего не боюсь... пишите... Сколько в душу влезет... Говорю тебе, наплевать... Прощай...".46