Но как все начиналось?

Однажды он пытался заснуть, но сна еще не было. Вдруг Александр увидел ясные, четкие картины. Только позже он понял, что это была телепатическая связь. С кем? Вероятно, с теми, кто по разуму и цивилизованности выше нас. Это следовало из содержания картин. Они были полны глубокого смысла. Экспозиция менялась, как только он запоминал сюжет предыдущей. Первое впечатление — удивительные краски. Они были не плоскостные, а объемные, уходящие в глубину, искрящиеся. Таких в яви не бывает. Как считает Александр Валентинович, ему удается воспроизвести лишь подобие того богатства.

Во-вторых, изумляла осмысленность показа. Если в памяти все точно зафиксировано, неясностей нет, — картинка менялась. И так двадцать, тридцать и более сюжетов. Что-то понравилось — картинку держат подольше. Нет — ставят другую. Например, центр картины зафиксирован, а края неясные, то делается так, что как бы само сознание перемещается в верхний угол или вниз. Именно сознание работает, а не глаза. Когда сознание уставало от статичных сюжетов, ему могли показать движущиеся картины, как бы отрывки кадров.

Как часто шли показы картин? А.В. Кремнев рассказывал, что порой через две недели или через два дня. Бывало, и раз в месяц. Этим процессом он не мог управлять. При этом запоминалось не все, а только самое интересное. Иногда, чтобы до утра не забылось, он наскоро словами записывал интересные сюжеты. Но главное, что он понял — ему надо их рисовать, как это делают художники. Кремнев стал учиться живописи.

За два с половиной года ему удалось воспроизвести около семидесяти картин. Но еще сотни сюжетов записаны в тетради словами. Например, имеется запись: «Снятие покрывала с глаз «Матери-земли». Все: в памяти она сразу воспроизводится. Однако по ходу работы над каким-либо сюжетом у него нередко возникает еще до десятка новых образов и интерпретаций.

Пытаясь вместе с Александром Валентиновичем разобраться в его феномене, мы строили разные предположения. Естественно, были догадки о том, что, возможно, психография и контакты с иной формой сознания ни при чем, а имеет место собственное творческое осмысление жизни. Однако Кремнев не соглашался с этим доводом, поскольку считал, что зрительные образы в его «снах» ни коим образом не были связаны ни с его основной работой, ни с впечатлениями дня. Подчас он не сразу приходил к пониманию того, что ему показывали. Позже, словно озарение, выявлялся смысл картины. Даже среди готовых его картин есть такие, которые ему до конца не ясны. Они, особенно в начале его карьеры художника, были в основном экологического содержания. Многие как бы предупреждают о пагубности наших усилий по необдуманному преобразованию природы.

Возможно, это неспроста. Некто, более разумный,

скорее всего, из параллельных миров, — считает нужным предупредить нас о надвигающейся катастрофе. Ведь гибель нашей цивилизации, если она будет связана с техногенными или экологическими причинами, надо полагать, негативно отзовется и на жизнедеятельности иных миров. В выборе тем, в их подаче можно увидеть лишнее доказательство существования высшего Разума. «Они» и должны мыслить, в отличие от нас, на ином, более высоком уровне, где символы, ассоциации — вполне привычные категории. Кремнев считает, что даже безудержно фантазируя, он бы не смог всего того напридумывать. Поэтому лично он не сомневается в наличии его связи с иномиром. Другое дело, что в этом обязан сомневаться исследователь его творчества, хотя бы следуя «принципу Оккама».

Поэтому мы попытались найти источники его необычной связи с проявлением иного Разума.

Кремнев отмечает в своей жизни несколько эпизодов, которые, по-видимому, подготавливали его к осознанию истинного призвания. Первый эпизод относится к подростковому возрасту. Учась в 8-м классе, Саша, воспитывавшийся атеистически, допустил какое-то богохульство в речах по отношению к Богу. Вскоре ночью он увидел сон, будто ему на горло наступил чей-то зеленого цвета сапог и душил так, что он уже терял сознание. Сапог принадлежал огромной фигуре, уходившей высоко вверх. Когда его отпустило, Саша проснулся в холодном поту. С тех пор ни в делах, ни в помыслах он не допускал агрессивного, несправедливого отношения к Богу.

Много позже знакомство с трудами Е. Блаватской, Е. Рерих, С. Саровского и других мыслителей, долгое время остававшимися в бывшем СССР под запретом, существенно продвинули Кремнева в постижении окружающего мира. Тогда же он заинтересовался учением русского самородка Порфирия Корнеевича Иванова, понял, что оно очень близко ему своим отношением к природе, стал жить по правилам «Детки». Конечно, это требовало большой воли, упорной работы над собой. Однажды он интуитивно почувствовал, что ему следует отказаться от употребления мяса и рыбы. И именно после этого начались эти странные сны, и появилась настоятельная потребность рисовать. Пришлось всерьез заняться грунтовкой, подбором и наложением красок, кистями, рамами. Обычно он пишет картину ровно столько, сколько сохнет краска. Два-три дня. Ведь ему почти не приходится что-то додумывать, решать композиционно: все уже дано, отпечаталось в голове, и надо лишь перенести это на полотно.

Но в период, когда только начинались показы удивительных цветных снов, и не все было понятно с их источником, с Александром произошло событие, о котором он рассказывал немногим. Однако оно было…

«Это было летом 1989 года, — вспоминал Александр Валентинович. — Накануне ходил, словно чего-то ожидая, чувствуя какое-то беспокойство, волнение. Вечером лег на тахту, задремал, но не уснул, состояние, когда еще не спишь и все контролируешь. Вдруг вижу, в окно влетает гантелеобразная штуковина, полупрозрачная, как облачко. Длиной метра три, диаметром немногим более полуметра, посередине сужение. Прошла сквозь стекло окна, зависла надо мной. Глаза закрыл, но все равно вижу ее, словно у меня нет век. Без боязни наблюдаю, что будет дальше. Надо сказать, как только «она» влетела в комнату, у меня в сознании мелькнула мысль: "Это мое здоровье"; — почему-то именно так я воспринял ее появление, и сразу все волнение прошло.

От «сигары» с одной стороны вытянулось нечто вроде хобота, закрепилось на груди около сердца. И началась… накачка! Я чувствовал, что, словно раздуваюсь, как футбольная камера. Меня распирало, а внутри — холод. Раздуло так, что даже дыхание затруднилось. Не могу ни глубоко вздохнуть, ни выдохнуть. Уже деревенеть начал… Еле-еле натянул на себя плед, с трудом, медленно повернулся на бок и сразу отключился. Не заметил, когда и как та штуковина исчезла.

Утром проснулся — лежу в той же позе… С тех пор никогда не болею и не беспокоюсь о своем здоровье. Правда, обливания холодной водой, хождение босиком по снегу не бросил, у меня это вошло в привычку. Идет хороший заряд энергии…»

Инспирированные кем-то видения начались у Кремнева с серии картин-снов о Чернобыле. Катастрофа произошла раньше, но полтора года спустя ему привиделся триптих: до взрыва, когда тревога нагнеталась, после взрыва, когда померкло солнце и опасность достигла немыслимого предела; и наконец, продолжение жизни рядом с опасностью. Потом еще были сюжеты, как правило, экологического содержания.

Для меня, исследователя, своеобразным ключом к пониманию творческой манеры Кремнева стала его картина «Воспоминания».

На полотне багровое тревожное небо, земля в трещинах, непонятные поначалу атрибуты. И вот, со слов автора, раскрывается простой и вполне реалистичный смысл картины: старая деревянная дверь-калитка — это как бы связь художника с деревенским бытом. Он — выходец из села, и многими помыслами связан с деревенским бытом. Рядом — пестрая драпировка. Это элемент творческой жизни, указывающий на то, что автор — художник. Голубая лента через все полотно — это линия жизни, судьбы, которая имеет свои извивы, меняет направление, оттенки. Багровое небо тоже не случайно: жизнь человека в нашей стране не проста, непредсказуема, тревожна… С какой стати, допустим, быть на полотне голубому небу, а не багровому? Другое небо было бы неправдой…