По привычке захотелось возразить, что он не Сумеречник, но вспомнилось, что Микаш давал клятву, причём именно Гэвину. Вот, значит, какова плата за его милости.

— Ветер не может быть свободен, не в этом мире, — добавил он печально, словно вспышка искренности вытянула из него последние силы. Стало стыдно. — Либо ты принимаешь мои правила и ведёшь себя как мужчина, либо проваливаешь. Выбирай.

Знакомое ощущение, почти как с Лайсве, будто смотришь в глаза потустороннему существу, настолько чистому и благородному, что лгать и притворяться не получается.

— Не могу. Есть во мне что-то тёмное. Даже тот одержимый заметил, — сознался Микаш.

— Тёмное есть в каждом из нас — свой демон. Можно прятать его от посторонних глаз или прятаться самому. Но истинную силу обретёшь, лишь встретившись с ним лицом к лицу и покорив его. Заставь его служить себе и людям, а не служи сам.

Растворяясь в бездонной синеве штормового неба, Микаш не мог сомневаться в словах своего кумира. Он зашагал прочь и обернулся только у выхода:

— Можно я ещё приду на совет?

— Зачем? Чтобы слушать, как лорд Мнишек жалуется на поваров? — удивился Гэвин. — Приходи, демоны тебя дери, делай, что хочешь! — он махнул рукой, и Микаш удалился.

Гэвин его разозлил гораздо больше, чем высокородные командиры в шатре. Утром он шёл в бой другим, отодвинул Орсо в сторону, сам указывал, сам орал, когда они начали кочевряжиться.

— Ты нам не командир! — совсем обнаглел Иво в цветастом кафтане.

Микаш приложил его об землю перед тем, как гаркнуть на притихших Соек:

— Ещё одно слово, и разбираться с вами будет маршал!

Мерзко прикрываться именем Гэвина, но они хотя бы подчинились. Испепеляли ненавидящими взглядами, но исполняли приказы. В этот день бой был славный, много демонов полегло — ни один не ушёл. На следующий, и через день, и дальше.

Вскоре выяснилось, что придумал Вальехиз для повышения боевого духа. Посреди лагеря поставили грифельную доску, на которой мелом писали названия звеньев и количество побеждённых демонов в столбик от самого большого до самого маленького. Сойки стремительно поднимались наверх и были уже в первой десятке. Проходя мимо, Микаш удовлетворённо разглядывал её и улыбался.

С высокородными тоже стало легче. Микаш заставил их молчать, в красках обрисовав свой опыт слепого боя и схватку с гарпиями. Каждый раз, когда командиры подначивали, напоминал им про доску. Вильгельм мечтал оказаться в десятке со своими Грифами, но не мог переползти рубеж, хоть он был очень близко, краснел от злости, теряя лоск, и его шавки оставляли Микаша в покое. Иногда он вступал в их разговоры, поддерживал или смеялся над шутками, если находил их действительно остроумными, но втайне мечтал о военных советах, где можно будет молча вслушиваться в стратегические планы Гэвина и постигать его тайны.

Компания затянулась на три месяца против ожидавшихся двух. Все вымотались до предела. Остатки демонов загнали в узкую горловину каменистого ущелья. Намечался последний бой. Рыцари расслабились, только и разговоров было о возвращении домой. Микаш не разделял воодушевления — дома его никто не ждал, но уныния он не показывал. За любую слабость здесь сжирали с потрохами не хуже демонов-падальщиков.

Туманным утром выступили в атаку. Ночные заморозки стелились на камнях и лысых кустарниках лёгким инеем. Лошади ступали осторожно и протискивались между круч. Здесь царствовали тишина и тень, пахло мёртвым холодом.

Настрой в звене стал слишком несерьёзный, словно они забыли, что опасность скрывается за каждым кустом, выглядывает из каждого оврага. Вначале всё шло как по маслу. Несколько маленьких ехидн, горгон, керберов и ламий только прибавили весёлости.

Микаш заметил её первой — большую, уродливо-болотную ауру пифона, притаившуюся за изгибом каменистого русла ещё не успевшей набрать силу реки. Сойки испуганно замерли. Не ожидали снова встретить чудовище за день до возвращения домой. Страх их сделался густым и душным. А Микаш… что-то сломалось внутри него за это время. Он разучился бояться. Возликовал впервые с начала сборов. Может, и не придётся возвращаться…

Он оглянулся по сторонам в поисках Орсо. Тот мог бы привести Соек в чувство, но тоже поддался страху. Дом у него, жена и дети малые, для которых он единственный кормилец.

Надо действовать, иначе все полягут. Орать и угрожать нет ни сил, ни времени. Микаш выпустил голубые нити внушения в ближнего рыцаря, от него по цепочке перехватывал остальных. Полились по пульсирующим жилам отчаяние Микаша, его злость, желание отомстить во что бы то ни стало. В сражении смысл жизни, на острие меча все мгновения, все желания, которые в ней есть, а страх… Бояться надо не за себя, не за мёртвых, а за живых. Защищать их до последней капли крови.

Согнулись луки, нацелились стрелы. Свистнул залп, устремил жало к выползающей из-под камней громадной ящерице. Ещё раз вместе. Лошади пятились, летели с гулким стуком камни из-под копыт. Тварь верещала, вырывая из себя древки стрел. Выстрелили снова. Как комариные укусы. Нужно достать копьями. Орсо лучший копьеметатель, только его такая оторопь взяла, что даже через внушение не пробиться. Надо пробовать!

Микаш перенаправил всю энергию на Орсо. Без поддержки агрессивными эмоциями остальные обмякли, глаза круглились и лезли из орбит от ужаса. Пифон вытянулся на задних лапах и шагал к ним, сотрясая скалы мелкими оползнями, шипя и дёргая раздвоенным языком.

— Копья, быстро! — скомандовал Микаш.

Они повиновались больше по привычке. Рука Орсо тряслась, отстёгивая древко от подпруги. «Хочешь вернуться домой — действуй!» Микаш собрался волю в кулак и пихнул ею нерасторопного рыцаря. Вышло! Полетели пять копий. Два упали, не достигнув цели, два едва воткнулись в чешуйчатую шкуру. Лишь копьё Орсо с чавканьем вонзилось в тушу почти наполовину.

— Ещё! — взметнулись оставшиеся четыре копья.

Микаш приложил пятки к бокам Беркута и помчался вперёд. Пифон ревел, пытаясь вырвать копьё. Шея — слабое место. Как бил Гэвин? В голове вырисовывалась картина, как распределялась усилие во время боя с минотавром, голубые всполохи хорошо это подчёркивали.

Они поравнялись. Микаш вцепился коленями в Беркута и выхватил меч. Один шанс! В закрученном замахе — все силы. Микаш направил клинок в зазор, копируя движения маршала, которые втайне тренировал каждый день. Захрустела плоть, хлынула вязкая серая кровь, заверещал пифон, обдавая смрадным дыханием. Клинок застрял на середине шеи. Эх, почему не телекинетик?! Микаш вдавливал меч сильнее, мышцы вздулись от напряжения, вот-вот лопнут! Зубы заскрежетали. Ещё самую малость!

Беркут отскочил за мгновение до того, как пифон взмахнул лапами. Микаш удержался едва-едва, аж в спине хрустнуло от резкого движения поясницей. Голова твари болталась на лоскуте кожи. Туловище, мелко дрожа, оседало на землю. Микаш спешился и, отделив голову от тела, поднял её над собой.

— Победа! Слава одолевшему пифона! — ликование эхо промчалось по ущелью.

Сойки бросились к нему и подхватили на руки. Гимном их стала песня боевых горнов, а стягом — багровый закат.

В лагере Микаш сидел в немом оцепенении. Голову пифона водрузили на кол рядом с костром, поздравляли, пересказывали соседям подробности схватки, до несуразности их преувеличивая.

— Наш командир — победитель пифона. Наш командир — самый лучший. Наш командир!..

Да раньше они и знать его не хотели! Не чувствовал Микаш триумфа, только опустошение и усталость. Но нужно принимать похвалу пополам с лестью и говорить: «Да, я герой, не зря маршал меня выделил». Спрятаться негде, не забиться в тень — сочтут неучтивостью. Это была самая длинная ночёвка в его жизни.

Наутро отличившихся собрали в строй, чтобы маршал лично вручил им награды. Микаш стоял в хвосте и высоко тянул голову. Не казался выше всех, а действительно был.

— Микаш Остенский, временно назначенный командир звена Соек, рота Красноклювов, награждается орденом за отвагу в битве при Огненных скалах Марси, а также в других сражениях и за победу над пифоном, — читал глашатай из длинного, почти до земли свитка последнюю строчку.