— Микаш — наш командир! — орали позади Сойки. Надо же, поддержать явились.

На красной бархатной подушке подали серебряный медальон на зелёной ленте. На нём был выгравирован раскидистый дуб. Гэвин подошёл вплотную и тихо усмехнулся:

— Снова будешь говорить, что не твоя заслуга?

— Не буду, — Микаш опустился на одно колено и склонил голову.

Гэвин надел ему на шею орден и во всеуслышание произнёс:

— Почёт победителю!

— Почёт победителю! — хором повторили рыцари.

Гэвин снова зашептал только для Микаша:

— Надеюсь, ты не станешь после этого беспечным?

— Нет, я всегда буду помнить Келмана, Фейна и всех других погибших. Смерть наша сестра, что ждёт за углом, и встречать её надо с улыбкой и открытым лицом, — процитировал Микаш стихотворные строки из Кодекса, которые ему особенно нравились. Сестра — смерть. Так оно и было, хотя совершенно не то имелось в виду.

Гэвин улыбнулся:

— Мудрость Кодекса ведёт нас. Мудрость Кодекса наставляет наше оружие. Вся наша жизнь — служение Ему!

Сумеречники хором повторяли лозунг, не вникая в смысл, но главное, что маршал понимал всё и даже больше!

Микаш улыбался искренне.

Началась обратная дорога. Появилось слишком много свободного времени и большую часть его приходилось проводить в шатре командиров. Чем дальше, тем несносней становились высокородные, требуя, чтобы он им поддакивал и участвовал в их сомнительных затеях. Эх, жаль, что больше не слуга, и косить под дурочка не выйдет. К тому же Вильгельм, как выяснилось, тоже умел читать в сердцах, хотя и был иллюзионистом. В открытую гадостей он не делал, предоставляя всю грязную работу Гаето. Оставалось только воспринимать это, как испытание на выдержку, смягчать углы и жить мыслями о хорошем. А хорошего теперь было гораздо больше чем когда-либо раньше.

Микаш всё чаще теребил верёвочный браслет на запястье, вспоминая её нежный запах, её смех, улыбку, ради которой можно было свернуть горы, прикосновения, ощущение гладкой тёплой кожи, поцелуи слаще медовой росы и нежные колыбельные с обманчивыми обещаниями скучать и дождаться. Милая сказка, оказывается, он тоже их любит!

А ещё нравилось разглядывать чеканку на ордене, щупать тонкие линии ветвей и листьев, шершавость толстого ствола. Порой Микаш замечал, что подражает Гэвину не только в боевых приёмах, но и в речи, манере двигаться и держаться, как раньше ему подражали Зяблики. Ругал себя, одёргивал, но поделать ничего не получалось. Никогда бы не подумал, что кто-то может вызвать у него восхищение, тем более высокородный. Только Гэвин действительно был таким благородным, справедливым, умным и сильным, каким Сумеречников воспевали в легендах. Видно, его предки и впрямь стояли у истоков ордена и ещё хранили дарованную Безликим мудрость. Быть может… нет, это бред боготворящего своего кумира мальчишки!

Они возвращались из Сумеречного мира демонов, подъезжали к людским поселениям. Остановились на краю небольшого городка. Фермеры с неудовольствием снабжали их провиантом, ропща: «Когда уже придут единоверцы и освободят нас от тягостной повинности?» Укололо тревогой на мгновение, но забылось в повседневных заботах.

Микаш сидел в своём углу в шатре и, отложив в сторону пустую тарелку, по привычке крутил в руках орден, разглядывая блики на стене рядом с собой. Остальные обсуждали завтрашний поход в город. Хоть денёк удастся от них отдохнуть.

— Может, заглянем к госпоже Ягори? У неё такие девочки — огонёк! — мануш Ромен дёрнул смольными бровями. До этого он был молчалив и безучастен, разве что песни Маркеллино подпевал.

— Так затем и тащимся в это богами забытое место, — усмехнулся Вильгельм, встал и приблизился к Микашу.

— Пойдёшь с нами?

Высокородный нависал как грозовая туча и хитро щурился.

— В дом увеселений — нет. Кодекс порицает распутство, — Микаш выдержал его взгляд и отчеканил каждое слово очень чётко.

— Охо-хо, какой правильный. Ты часом не девственник? — прищур Вильгельма стал ещё гадостней. — Всё битвы с демонами да тренировки, а на девушек ни сил, ни времени не хватало, так?

— Двадцатилетний девственник, ха-ха! — влез под руку Гаето. Этого любителя злословия заткнуть порой не получалось даже у Вильгельма. — Только к маршалу подлизываться умеет и награды считать. А как бабу голую увидит, небось, в обморок хлопнется. Кудахтать будет, как скудоумные старые девы, ах, какой стыд, распутство!

— У меня была девушка. Принцесса. Красивей во всём Мидгарде не сыщешь. — Микаш проверил верёвку на запястье. Такая тоска накатила, что он и сам плохо понимал, зачем и кому душу изливает. — После неё ни на кого смотреть не хочется.

— Принцесса? — рассмеялся ему в лицо Гаето. — Дочь норикийского короля, что ли? Да она б на тебя даже не посмотрела, а за интрижку с ней тебе бы королевская стража всё по самое "немогу" отчекрыжила и не скакал бы ты перед маршалом на задних лапах как дворняга за косточку.

Микаш оскалился, с трудом сдерживаясь:

— Лайсве дочь высокого лорда. Но всё равно принцесса, это понятно с первого взгляда. Она чистый горный хрусталь и яркий солнечный свет. Я поклялся хранить ей верность, я…

Он осекся под насмешливыми взглядами и замолчал. Они не поймут, никто не поймёт, но… плевать!

— О, так теперь он снизошёл до дочки лорда! — издевался Гаето. — Выдумываешь всё, а женщин просто боишься. Вдруг окажется, что ты совсем не такой орёл в постели, как на поле брани, а? Признайся! Никто же тебя в Эскендерии не ждёт, никому ты не нужен, поэтому ходишь будто хвост прищемило!

— Может, и выдумываю! Но это хорошая сказка, — Микаш откинулся назад и отвернулся, сложив руки на груди. Да какая разница? Пускай думают, что хотят. Испохабить мечты о ней он не позволит!

— А я уверен, что была! — тренькнули струны лютни. Все обернулись к Маркеллино. Умел он так делать — одним возгласом всё внимание к себе притягивать. — И уверен, что ждёт, не может не ждать. Пожалуй, я напишу об этом балладу. К принцессе Лайсве сватались женихи разных мастей — гордячка всем отказывала. Влюбился в неё один бедный паренёк, но над ним только посмеялись и вышвырнули из замка. Тогда он решил во что бы то ни стало доказать, что достоин: отправился на войну, победил пифона и бросил его голову к её ногам. Растаяло сердце красавицы, и в белом платье невесты она бросилась в его объятия, чтобы жить с ним долго и счастливо и умереть в один день. Не смейтесь! — он обратился к ухмыляющимся командирам. — Спорим, она выбежит к нему во время марша победителей в Эскендерии и поцелует?

Все снова оценивающе посмотрели на Микаша.

— Спорим! — вызвался Гаето и поставил немалую сумму против. Остальные тоже не заставили себя ждать.

Микаш безучастно наблюдал за ними и теребил верёвку на руке. Уж сколько голов побеждённых демонов было брошено к её ногам. Жаль, что заслужить руку принцессы и благословение её отца доблестью в битвах можно только в сказках. Лайсве наверняка уже вышла замуж за какого-нибудь красивого высокородного вроде Вильгельма. Пускай он любит её, пускай с ним она будет счастлива, в золоте и шелках, как того достойна. Микаш опустил подбородок на грудь, представляя перед собой её светлую улыбку и звонкий заливистый смех.

Утром Микаш дремал возле костра, завернувшись в одеяло. Сверху обрушился шквал ледяной воды. Микаш дёрнулся, отплёвываясь, и едва успел перехватить устремивший в живот сапог. Уже командир звена, а ничего не изменилось. Он приподнялся и, не отпуская сапог, смерил его хозяина — Гаето с пустым ведром в руках — недобрым взглядом. Мог бы, конечно, на землю повалить и стукнуть хорошенько, но кому нужны эти неприятности? Вместо этого, Микаш резко его отпустил, едва не заставив потерять равновесие. Встал и заглянул в зелёные глаза Вильгельма, который высился за спиной своего подпевалы. Сойки встрепенулись и внимательно наблюдали. Попал, так попал. Сейчас унизят у них на глазах, и весь с трудом заработанный авторитет пропадёт втуне. Впрочем, было бы что терять.