Звуки раздражали: смех, томные стоны, шорох простыней и скрип кроватей. Иногда люди выбегали из комнат полуголые или нагие, играли в шумные игры, догонялки и салочки, много пили. Разум плыл по этим видениям, не вникая глубоко, а из головы не шёл взгляд медововолосой девушки.

Странные эти высокородные. Платят золотом за то, чтобы носить поношенные вещи. Будь воля Микаша, он бы никогда не притрагивался к тому, от чего разило мешаниной чужих запахов, ощущалось чужим и чуждым. Платить за любовь — это так жалко, особенно когда не можешь добиться её своими поступками. Как признание бессилия и никчёмности. Да и любовь ли это? Разве была любовь в глазах той медововолосой? Скорее уж маска, за которой она прятала свои желания и чувства, терпела, пока пьяные и несдержанные высокородные удовлетворяют свои потребности. Насилуют, хоть и сами не понимают. И девушки не понимают, запирают это глубоко внутри и отворачиваются, кто-то даже искренне наслаждается. Гнильца остаётся в сердце, её не заметить снаружи. Но со временем она прорастает всё больше, а высокородные щедро запускают туда руки, копошатся и тоже заражаются. Смрад заполоняет всё вокруг.

К горлу подступила дурнота, пришлось сглотнуть и терпеть, пока осядет. Микаш прикрыл глаза, желая забыть о слабости, которая опрокинула его на дно. Пальцы перебирали верёвочный браслет. Нет, он не отдаст, не выбросит. Когда износится, сделает новый. Без разницы, насколько грязный и недостойный он сам, и как недосягаема она. Эта драгоценность самая стоящая в его жизни.

Заскрипели половицы — шаги размеренные и тихие.

— Чего моими девочками брезгуешь, а, служивый? — раздался над ухом сухой старушечий голос.

Микаш открыл глаза и повернул голову. Перед ним стояла пожилая манушка в пёстром платье: чёрном, с алыми маками. Сама высокая, слегка грузная, длинные чёрные волосы перемежены седыми, будто зеленоватыми прядями, но голубые глаза, как у всех манушей, сохранили ясность.

— Не брезгую, просто не хочется. Нет во мне этого, — он улыбнулся, извиняясь за неучтивость и ханжество.

Внимательный взгляд перебежал на его пальцы, теребящие верёвку.

— Скорее чего-то слишком много — совести. Невеста ждёт? Тогда понятно, — усмехнулась она.

Микаш отнял руку:

— Никто не ждёт. Просто хорошее воспоминание.

— Ждёт, ещё как ждёт. Они всегда ждут, — её улыбка стала шире. — Помочь тебе? Идём, посидишь у меня, пока я расчётные книги заполню, а товарищам твоим скажу, что ты с девушкой был.

Микаш последовал за ней на второй этаж в маленький пыльный кабинет. Манушка зажгла лампу на столе и уселась писать в увесистой книге. Микаш устроился на стуле рядом и задумчиво разглядывал танцующий над бронзовой чащей лепесток пламени.

Слабак, конечно. Прячется за женской юбкой, лжёт, притворяется, лишь бы отстали. Почему Гэвин решил, что из него выйдет маршал? Сражения и крошечная мечта — достаточно для счастья.

— Скажите, а что делают с детьми? — полюбопытствовал он, чтобы отвлечься.

— Девочек оставляют здесь и растят себе на смену, а мальчиков отправляют в работный дом. Кто покрасивше, бывает, забирают для увеселения господ. А остальные не живут долго, — безразлично отвечала она, не отрываясь от книг. — Девушки следят, чтобы ничего такого не случилось, есть способы избавиться от бремени до родов. Но молоденькие, бывает, верят, что если понесут от кого-то благородного, он обязательно явится за ними и заберёт вместе с ребёнком. По вашему же Кодексу женщина принадлежит отцу своего ребёнка и никакие другие обязательства над ней не властны. Только отцы никогда не приходят. Считают, что заплатили денег — и этого достаточно. Ничто другое их не касается: женщины, дети. Не их ответственность, не их вина.

Из коридора донеслись выкрики и смех. Был ли его отец похож на кого-то из этих высокородных? Бравый капитан или даже маршал? Никогда раньше Микаш о нём не думал, а вот сейчас накатило. Вспоминал ли он селянку, с которой провёл одну или даже несколько ночей? Догадывался ли, что где-то подрастает его сын? Гордился бы, узнай, что он получил орден за отвагу? Что бы сделал Микаш, встреться они когда-нибудь? Плюнул бы ему в лицо? Нет, прошёл бы мимо.

Пора отпустить прошлое, ведь теперь у него есть семья. Маршал Гэвин — его отец, а остальные Сумеречники — братья, даже мерзкий Гаето и заносчивый Вильгельм. Да, им придётся расстаться до следующего похода — тоскливое мирное время. Но потом они соберутся для новых битв. В этом смысл, единственный, который может быть.

Время было уже позднее. Не придут до отбоя — получат взбучку, а то ещё и выговор.

— Сколько я должен? — Микаш развязал тесёмки кошелька.

— Нисколько. Твои товарищи достаточно заплатили, — отмахнулась старуха и указала на верёвочный браслет: — Только будь верным, даже не ей, а хотя бы себе.

Микаш попрощался и пошёл собирать разморённых товарищей. Несколько тумаков и предупреждений хватило, чтобы его послушались. Правда, в лагерь они всё равно вернулись лишь в сумерках. У самой границы их уже поджидал злой как стая саблезубых демонов лорд Мнишек.

— Где вас носило? Три дежурства вне очереди каждому. И чтобы лагерь больше не смели покидать! — распекал он их, а потом повернулся к Микашу. — Тебя маршал искал. Думал, награду получил, и всё? Можно на правила плевать, а, герой?

— Простите! Я пойду, — сердце ухнуло в живот. Он разочаровал маршала!

Микаш, запыхавшись, промчался мимо караульных и влетел в шатёр:

— Простите! Этого больше не повторится. Я готов понести любое наказание, — извинился он с порога.

Гэвин сидел на подушках возле приземистого столика и грел ладони о стенки большой глиняной чашки. От дымящегося питья исходил душистый травяной аромат.

— К демонам наказание. Вальехиз кое-что хотел тебе сказать.

Микаш удивлённо глянул на стоявшего рядом с маршалом помощника. Тот держал в руках бумагу.

— Да, — закашлялся он, прочищая горло. — Мы составили список невест. Если вы выберете хорошую партию и примите родовое имя жены, то высокие лорды согласятся сделать ваше назначение постоянным.

— Что? — Микаш перевёл взгляд на Гэвина. Тот непроницаемо молчал.

— Взгляните, он достаточно большой. Молодые и зрелые, полные и худые — на любой вкус! Можем портретики попросить — выберете, которая понравится. Если не срастётся, так вы большую часть времени в походах пропадать будете и видеть супругу лишь изредка.

— Нет! — резко ответил Микаш, глядя в упор на маршала. Пускай сам прикажет! — Я не женюсь. Если желаете, можете меня разжаловать. Я хочу просто сражаться с демонами, никакие должности мне не нужны!

— Это глупо! — помощник собирался разразиться длинной тирадой, но Гэвин остановил его тихим вздохом.

— Снова старая песня. Вальехиз, оставь нас.

Помощник заворчал, но подчинился. Как только он ушёл, Гэвин поднялся с подушек и приблизился к Микашу:

— Хочешь, я попрошу у лорда Веломри руку его дочери для тебя? Мне он отказать не сможет.

Микаш затаил дыхание. Вспомнилась злосчастная помолвка в Ильзаре. Птичка рвётся из клетки, а силки корсетов и этикета сдавливают её всё туже, пока она и вовсе не задыхается. Он несёт её, лишившуюся чувств, по большой парадной лестнице в опочивальню, а лорд Веломри орёт, чтобы грязный простолюдин не смел ни прикасаться, ни даже смотреть в её сторону.

— Я не могу, — с трудом выдохнул Микаш. — Для её отца это будет унижением, а она меня возненавидит. Мы расстались почти друзьями, она даже обещала за меня молиться. Знаю, что это неправда, но всё равно хочу, чтобы у неё сохранились обо мне хорошие воспоминания. Хочу, чтобы она была счастлива даже больше, чем хочу быть счастлив сам. Я не смогу быть её мучителем!

— Решай сам, — пожал плечами Гэвин и снова сел на подушки. — Значит, умаслим Совет по-другому.

— Вы тоже считаете меня тряпкой? — спросил Микаш, пристально глядя на него.

Гэвин улыбнулся:

— Это что-то изменит? Ты станешь любить её меньше и предпочтёшь свою выгоду её счастью? Тогда твои высокие слова окажутся лицемерием. Так тебе точно нужен мой ответ?