Рейнгард Гелен — «человек без лица», действующий из своей квартиры в далекой Баварии, — угрожал жизни Ковальского и его жены: угрожал так же, как и жизни других людей, изо дня в день ведущих борьбу против геленовской разведки. Долго пришлось бы тут говорить о трудностях этой борьбы и требованиях, которые она ставит перед работниками контрразведки. Однако суть этих трудностей не в самоотречении и беспрерывном ущемлении личной жизни. Один офицер контрразведки сказал журналисту:

— Рабочий, который возвращается домой после целого дня напряженного труда, имеет право считать свое задание законченным: он передал станок и дальнейшее выполнение плана сменщику, который принял от него всё. А я?.. Кто мне поручится за то, что уже ликвидирована вся шпионская сетка, за уничтожение которой я несу ответственность? Кто меня заверит в том, что нет лазеек в преграде, которую я воздвиг, чтобы оградить наше общество от проникновения геленовского агента, что ему не удастся выбраться из расставленной ловушки?.. Обычно человек, кончая работу, освобождается от своих забот. А мы забираем их с собой всюду, даже на дом…

Семья Ковальских не была исключением из этих правил. Проходили годы, и Стася начала отдавать себе отчет в том, что ночные телефонные звонки, раздающиеся упорно в тишине сонного дома, неожиданные выезды и долгие отлучки неразрывно связаны с работой мужа. Порой она замечала, что вдруг во время разговора с ней мысли его на мгновение улетают куда-то, открытое лицо делается суровым и озабоченным, в глазах появляется какая-то тайная дума. С течением времени Стася поняла, что мысли мужа вовсе не стремятся к какой-то иной женщине: они просто не могут оторваться от какого-то важного вопроса. Операции, задания, дела — как бы это ни называлось — все это было закрыто для нее, глубоко запрятано в голове мужа. Доступа к этому она не имела.

Поэтому и сейчас Станислава Ковальская ни о чем не спрашивала. Только вложила в последнюю минуту в портфель мужа теплый свитер.

— Ночи теперь бывают холодные… — тихо сказала она.

Не прошло и трех часов, а самолет с контрразведчиками уже заходил на посадку в районе Ополя. Офицер Ковальский смотрел на зажигающиеся по очереди сигнальные огни и видел, как пилот по этим знакам читает указания на посадку.

«Эх, если бы и я мог так же легко прочесть указания: что следует предпринять в дальнейшем!»— невольно подумал Ковальский. Он уже был в управлении, где ему вручили небольшой листок, который теперь лежал в бумажнике.

Что было на этом листке? Этого я не знаю, мне сказали только, что он содержал ценную, но не решающую информацию. Может быть, то была перехваченная и расшифрованная депеша, в которой геленовский филиал «далекой разведки» в Западном Берлине извещал свое начальство в Аугсбурге о высылке нового агента. А, возможно, список уголовников, которые недавно сбежали из Польши и возвращения которых — уже как агентов Гелена — надо было ожидать в ближайшее время.

Во всяком случае офицеры органов безопасности не раз говорили мне, что в их работе «чистая» криминалистика занимает весьма ничтожное место. Основой действий является глубокое знание жизни и умение делать выводы из незначительных, на первый взгляд, фактов.

О жизни как раз и думал Ковальский, пока самолет кружил над аэродромом в Ополе в ожидании сигнала на посадку. Долгий и трудный путь прошел этот край — от отсталой и обойденной провинции «третьего рейха» до органической части народной Польши. Ополе изо дня в день изменяет свой облик — преобразуется из аграрно-промышленного края в индустриальный. Почти пятьсот земледельческих производственных кооперативов уже работает в селах Ополя. Все новые и новые фабричные корпуса и заводские трубы вырастают там, где еще год назад были убогие лоскутки полей.

В общем объеме германской экономики Опольская Силезия была только поставщиком дешевой рабочей силы для остальной части «рейха». Люди эти работали в могущественных промышленных концернах Рура и в сельском хозяйстве Саксонии. За 15 лет — с 1910 по 1925 год — свыше ста четырех тысяч человек выехало из Ополя искать хлеба. В январе 1933 года в ряде уездов Опольщизны каждый десятый человек был безработным. Прусская и гитлеровская политика сводилась к тому, чтобы меньше вкладывать в Ополе, но как можно больше извлекать из него прибыли.

Несмотря на многие ошибки, допущенные в первые годы после освобождения Ополя, с каждым днем укрепляется национальное сознание опольского населения, идет процесс органического срастания этого края со всей Польшей. Ополыцизна ныне вносит в общее богатство страны значительный экономический вклад. Народ Силезии свободно вздохнул — кончились унижения и батрачество, впервые за многие годы народ стал подлинным хозяином на своей земле. Сплэчивая вокруг себя лучших членов бывшей КПГ и связанных с рабочим движением силезских повстанцев, партия наша мобилизовала рабочих на борьбу за восстановление края. Народная власть вернула жителям этой земли чувство собственного достоинства, чувство гордости принадлежностью к польскому народу. Долго пришлось бы перечислять давних безработных, унижаемых и преследуемых гитлеровской полицией, которые теперь занимают руководящие посты в опольской промышленности.

Но Гелен ищет иных путей к людям: он старается пролезть всюду, где хромает наша политическая работа, использовать не только явно уголовные элементы, но и человеческую наивность, политическую отсталость некоторых людей. Гелен старается раздуть в пепле поверженного «третьего рейха» тлеющее кое-где искорки сомнения и ненависти, несознательности и злой воли, чтобы разжечь пламя новой войны.

Сразу же по приезде Ковальский встретился с двумя сотрудниками, хорошо знающими район. Только в «шпионских» фильмах такие совещания происходят в секретных кабинетах, за письменными столами, снабженными сотнями таинственных кнопок, после нажима которых в кабинете появляется вытянувшийся в струнку подчиненный или раздвигается стена, открывая (также таинственную!) схему действий или карту.

В действительности все проходило иначе. Трое офицеров сравнили и сопоставили данные, которые могли дать определенное предположение. Однако от предположений до конкретных выводов, до обоснованного подозрения и, наконец, до разгрома сети вражеской разведки еще долгий путь. Во всяком случае эти трое беседовали в скромно и просто обставленном кабинете начальника отдела, уехавшего по поручению (как и каждый активист партии) уездного комитета ПОРП на село.

Сведения, которыми располагали трое сотрудников, могли завести расследование в тупик, но могли дать и положительные результаты.

Итак, факт бегства за границу Генрика Коя и Альфреда Петрушки, разумеется, был известен органам безопасности. Знали тут и то, что оба сбежали, дабы уйти от ответственности за кражу. Установили, в каком пункте они перешли границу, что именно они пытались убить народного полицейского в ГДР. (Разрекламированный ими факт убийства был преждевременным. Однако не следует считать это смягчающим обстоятельством, так как Кой и Петрушка действовали с полным сознанием и по злой воле, а полицейский остался в живых лишь благодаря быстрому вмешательству врачей.) Органы безопасности допускали, что беглецы вернутся в Польшу уже как вышколенные шпионы. Однако и это было только предположением. Следовало знать точно: когда, где, для чего, в какой район они приедут; вместе или порознь; с целью шпионажа или диверсии, а может быть, им поручены обе «миссии»?..

На все эти вопросы ответ могло дать только время. Поэтому по всем отделениям контрразведки разослали фотографии обоих преступников. Стали ждать. Было решено, что беглецы все-таки вернутся как геленовские шпионы…

Сначала поступило донесение погранохраны: «На контрольной полосе участка Болешковице-Мешковице обнаружены двойные следы. Служебно-розыскные собаки не смогли взять следа». Проверка билетов, проданных в кассах четырех железнодорожных станций, находящихся вблизи от места нарушения, не дала никаких положительных результатов. Все четыре станции продали в это время билеты только на ближайшие пункты, но не в глубь Польши.