- ...Конечно, ты права, дочка, он стал нервным и беспокойным.

- Разве ты не видишь, что он без тазепама не обходится! Что с ним случилось? До последней поездки в Вену он таким не был, - упрямо твердила Марина.

- Может быть, это оттого, что бросил пить?

- Да, вот еще... Как-то я проснулась от его крика, - продолжала Марина. - Отец просил у кого-то прощения, клялся, что не виновен. Вспоминал дядю Зорю. Я испугалась и потом долго не могла заснуть...

- Да мало ли что может присниться, доченька? Иной раз такое увидишь... - Ложись, уже поздно... Завтра поговорим.

- Ох, мама... - вздохнула Марина. - Как вы любите все откладывать на завтра.

С утра я помчался в контору. Я торопил себя, будто бы там дела невероятной важности или горит что-нибудь. Весь день хватался за любую работу... Только бы забыться. Разбитый, усталый, вернулся домой.

- Папа, тебе кто-то звонил, просил передать привет.

С трудом соображаю, о чем говорит Марина. Может, это уже оттуда начали звонить? Прошло три недели, после того как вернулся из Вены. Скоро должен отчитываться.

- Спасибо, - стараясь казаться равнодушным, ответил я.

Мне стало не по себе. Не хватало сейчас звонков. Тем более анонимных.

Сели ужинать. Аппетита никакого.

- Алеша, ты не рассказывал ничего о рыбалке.

- Неудачно на этот раз... Сама, наверное, догадалась по результатам.

- Подарок Фокину понравился?

- Очень...

Скорее бы выйти из-за стола. Потом сошлюсь на головную боль и прогуляюсь на свежем воздухе. Надо побыть одному... Это единственное, что мне сейчас хочется. Не смотреть людям в глаза, не отвечать на их вопросы.

И вот я один. Ноги сами несут меня опять туда же, на Лубянку. Показался подъезд знакомого дома. Большие массивные двери часто открываются. Что меня заставило вновь прийти сюда? Почему я здесь? Я стою у гастронома и наблюдаю за обитателями дома напротив. Хочу побороть в душе страх. Пропади пропадом эта Вена, брат, Роджерс! Я устал. Хочется подойти к подъезду, открыть дверь... Настраиваюсь. Уговариваю себя. Чего же я боюсь? Очень неуверенно я направляюсь к зданию. Теперь я стою у подъезда и чувствую себя уже совсем плохо. Пытаюсь заглянуть внутрь. Но, кроме широкой лестницы, покрытой красной ковровой дорожкой, ничего не вижу.

Оттуда выходят двое. О чем-то весело разговаривают, смеются.

В последнее время я стал очень завидовать людям, которые могут смеяться. Невольно иду за ними. Они - в гастроном. Я - туда же. Они встают в очередь за апельсинами. Пристраиваюсь и я. Сзади. Боже мой! Впереди меня стоят чекисты. От них зависит моя судьба. Присматриваюсь к ним. Такие же, как и все. Ничего выдающегося, сверхъестественного. Последнего невольно трогаю за рукав. Ничего. Не страшно. И я решительно оставляю очередь. Выхожу из гастронома.

Останавливаюсь у двери с вывеской: «Приемная Комитета госбезопасности».

- Вы идете? - слышу сзади чей-то нетерпеливый вопрос.

- Да, да, - машинально отвечаю я.

И вот я в приемной. Чувствую, как у меня гулко бьется сердце, дрожат ноги. Вижу спасительный диван. Слава богу, есть свободное место. Сажусь. И боюсь поднять голову. Страх меня совершенно сковал. Вот тебе и получил успокоение. Достаю таблетку тазепама. Отправляю ее в рот, но никак не могу проглотить. Во рту все пересохло. Таблетка застряла в горле. Поднимаю глаза и вижу направляющегося ко мне старшину. Машинально втягиваю голову, закрываю глаза.

- Вам плохо? - слышу его голос.

- Да...

Глоток воды восстановил силы. Рядом стоит озабоченный старшина.

- Сердце?!

- Да, - соврал я, прикладывая правую руку к сердцу,

- Что принимаете? - участливо осведомился старшина. Я мучительно вспоминаю названия лекарств.

- Может быть, позвать врача?

- Спасибо. Не надо. Посижу немного...

Не помню, сколько прошло времени, прежде чем я успокоился. Но все же успокоился. Вежливость и предупредительность старшины заглушили чувство страха. Все. Теперь дорогу знаю. Заберу кое-что с собой - и сюда. Решено. Может, завтра.

Конечно, завтра.

На другой день на работе первым меня встретил Савельев.

- Обыскался тебя, иди скорей к Ух Ты, он тебя все утро спрашивает.

Ух Ты - это наш начальник. У него была привычка после каждой фразы говорить: «Ух ты». Как-то после собрания Савельев сказал: «А здорово выступил наш Ух Ты». С тех пор нашего начальника между собой иначе и не называли.

Что случилось? Почему такая срочность? Может, это связано с Веной? Может, у него кто-нибудь есть? Боже, как это ужасно, постоянно ждать, что за тобой придут.

Но у начальника никого не оказалось. Все обошлось благополучно. Ух Ты отчитал меня за опоздание и послал в один из наших домов, где лопнула водопроводная труба. Мы с Савельевым до поздней ночи возились с этой окаянной трубой, выслушивая справедливые упреки жильцов.

Наконец вышли на улицу.

- У тебя дома все в порядке? - спросил меня Савельев.

Его вопрос застает меня врасплох.

- А что?

- Да ты какой-то не такой.

- С чего это ты взял? - угрюмо спрашиваю я.

- Проанализировал. У меня электронно-счетная машина... - улыбается он.

- И что же тебе сказала твоя умная машина?

- Заграница тебе явно не пошла впрок. Она тебя сделала злым, нервным. Так или будешь спорить? - спрашивает он.

Нужно отвечать, а я молчу.

- Заграница? - бормочу я, пытаясь придумать, что же сказать.

- Да, она самая... - весело отвечает он. - Что-то у тебя там произошло. Вернулся каким-то другим.

- Просто устал... Затаскали по театрам, ресторанам.

- Ой ли? - покачал головой Савельев. - Когда тебя таскали в прошлый раз, ты потом целый месяц никому проходу не давал. Все о роскошной жизни рассказывал.

- Преувеличиваешь, конечно. Но на душе неспокойно, это точно, - сознался я и ухватился за мелькнувшую вдруг спасительную мысль: - Волнуюсь за Марину. Она замуж собралась, как-то все у нее сложится?

- А, ну тогда все понятно, - соглашается он.

Впереди ночь... Я стал бояться темноты. Лежу с открытыми глазами, не могу заснуть. В голове - бесконечные вопросы. Пытаюсь на них ответить хотя бы самому себе, Заснул опять уже на рассвете. Вероятно, во сне снова разговаривал. Утром жена и Марина внимательно, не скрывая тревоги, смотрят на меня.

Я быстро собираюсь и ухожу...

«...На днях пылесосила квартиру. Случайно уронила пузырек с валокордином, и он закатился под кровать родителей. Залезла туда и увидела в пружинах матраца... зубную пасту «Поморин»! Как она туда могла попасть? Ленка спрятала? Зачем?! Показала матери, Лене. Они пожимают плечами. Показала отцу. Сперва он усмехнулся, а когда я сказала, где я ее обнаружила, отец оцепенел, словно увидел перед носом кобру... И чего он так испугался? Выхватил из моих рук пасту. Выругался и убежал... Потом пришел, долго извинялся, ссылался на нервы... Просил прощения.

- Папа, у тебя появилась явная любовь к «Поморину», - сказала я.

Отец вымученно улыбнулся, но ничего не ответил.

- Я сейчас соберу всю пасту и выброшу к чертовой матери, - заявила мама.

Ее миловидное лицо пылало гневом и решительностью, а чуть вздернутый нос совсем казался курносым.

- Где твой тюбик? - обратилась она к отцу.

- Я сам распоряжусь, - ответил поспешно отец, покосившись на свой пиджак.

...Я стала избегать Виктора. Все из-за отца. Не могу сейчас думать ни о чем другом, даже о Викторе.

Нужно наконец все выяснить. Только тогда я смогу быть спокойна».

Первый, кого я увидел в приемной, был знакомый старшина. Он стоял посреди комнаты и разговаривал с какой-то женщиной.

- Товарищ старшина, кто у вас здесь будет главным? - спросил я.

Старшина извинился перед женщиной и вежливо осведомился: