– Вы так и не ответили, что у вас в бутылках, – крикнул им вдогонку Клифф.

– Не был бы маменькиным сыночком, – прокричал в ответ главный разбойник, – знал бы, что это живцы.

– А вы их в реке поймали?

– Не-а, на дереве в гнездышке нашли, – последовал насмешливый ответ, и двое речных гангстеров вскарабкались на железнодорожную насыпь, по которой только что проехал наконец товарняк, и исчезли из виду.

Эти малолетние злодеи на самом деле были детьми одной из бедных иммигрантских семей, которые ютились тогда в деревянных лачугах по берегу Ист-Ривер, держали коз, копошились на чахлых грядках в ничейной грязи Бронкса и при жизни первого поколения переселенцев упорно отгораживались от мира подземки и парового отопления. Со временем город, хочешь не хочешь, возьмет этих ребят в шоры, а пока они наслаждались привольем, какое редко знавали городские мальчишки. Закоренелые прогульщики, они без всяких бойскаутских занятий запросто разбирались в растениях, рыбах и животных, и речные берега были их излюбленным местом. Вот из чего родилась легенда о «речной шайке», а правдивым в ней было только то, что иной раз попадет незадачливый паренек в руки к этим разбойникам, те заберут у него карманные деньги да отвесят тумаков. На самом же деле никакой шайки, никаких ножей, револьверов, жутких оргий, никаких убийств не было и в помине. Как это обычно случается с прижившимися и взлелеянными легендами, истина в них обросла небылицами. Однако у Герби, не ведавшего всей этой утешительной предыстории, с перепугу тряслись поджилки и не верилось, что он цел и невредим.

Идиллия у реки была омрачена. Герби чувствовал себя обязанным брату, но стыд за свою трусость мешал ему выговорить слова благодарности, поэтому он уступил командирские полномочия и спросил:

– Клифф, куда теперь пойдем?

А Клифф, когда отпала нужда в его бойцовских качествах, предпочел подчиниться более изобретательному на выдумки Герби. Так генералы, искушенные в суровом ратном деле, берут в свои руки бразды правления в военную пору и отдают их, когда наступает мир. Герби глянул вверх и вниз по реке и подумал было, не пройтись ли до галечного берега широкой Ист-Ривер. Но решил, что далековато. Потом ему пришло в голову, что можно половить живцов тем способом, о котором он слыхал, да так ни разу не испробовал, – носовым платком. Но у них не было банок, а идти домой с мокрым платком и горстью дохлых мальков совсем не улыбалось – настроение было уже не то, что час назад. Словом, весенний голод поутих.

– Пойдем в Хозяйство, – объявил Герби, повернулся и взбежал на железнодорожную насыпь.

Как раз там, где кончается трава и начинается шлак, он заметил знакомые стебельки растения, которое мальчишки называют диким луком, и они с Клиффом выдернули несколько горьких белых луковичек, пожевали, убеждая друг друга, какая это неописуемая вкуснота, быстро выплюнули и пошли своей дорогой. То было самое тесное их соприкосновение с природой за всю экспедицию.

На другом берегу ручья находилась большая свалка. Она появилась, когда растущий город был на тридцать лет моложе и его отцы не могли даже вообразить, что горожане заберутся в такую даль. Горящие мусорные кучи и зарево над ними, притягивавшее не меньше взоров, чем закат, луна и звезды, на долгие годы стали привычной частью Бронкса, однако во времена Герби свалку уже не жгли, уступив яростным требованиям новоселов этой глухой окраины, и на месте мусорных куч начали подниматься горы угля и песка. Джейкоб Букбайндер построил заводик «Бронкс-ривер айс компани» неподалеку от пахучей свалки, где земля была Дешевой, почти как в Сахаре. Ведь дело начиналось со скудными средствами, большей частью взятыми в долг, и тут уж было не до красот природы.

Хозяйство представляло собой продолговатую одноэтажную бетонную коробку в квартал длиной и в полквартала шириной. Герби часто слышал, как отец называет завод «девяностотонкой», а когда он был совсем маленький, ему чудилось, что отец говорит «девяносто танков», – вполне подходящее сравнение для лязгающего и бухающего ада, каким казался завод. Семейное предание гласило, что в возрасте четырех лет впервые попав в Хозяйство, где ему хотели показать громадный резервуар с охлаждающим соляным раствором, железные ящики со льдом, динамо-машину и подпрыгивающие поршни компрессоров, Герберт тотчас закатил истерику, и с тех пор его отец, который и вдалеке от Европы не забыл усвоенных в детстве суеверий, с грустью говаривал, что сын не пойдет по его стопам. Теперь Герберт знал, что слово «девяностотонка» относится к дневной выработке льда и что у отца есть заветная мечта: выстроить собственную «двухсоттонку». Еще он научился не бояться этих ужасных машин и, глядя на них, даже испытывал какой-то холодящий восторг.

– Придется лезть в окно, – сказал Герби, когда мальчики подошли к длинной стене Хозяйства, смотревшей на реку. – Здесь по воскресеньям никого, кроме инженера.

На случай утечки ядовитого аммиачного газа, применявшегося в холодильных установках, в Хозяйстве было заведено день и ночь держать открытой форточку в одном из широких окон. В это узкое отверстие в верхнем углу окна и протиснулся с грехом пополам Герби, поддерживаемый и подталкиваемый Клиффом, который вслед за ним проворно подтянулся и с ловкостью акробата скользнул в форточку. Ребята оказались в большом, уставленном машинами помещении под названием «резервуарная». Им было видно, как в дальнем углу инженер управляет мостовым краном над резервуаром с соляным раствором. Потом, к великому удивлению Герби, со стороны конторы, что в другом конце завода, донеслось через огромное гулкое здание эхо сердитых голосов. Самый громкий и самый сердитый голос принадлежал отцу Герби.

– Вы не имеете права продавать! – кричал он. – Не имеете права!

Джейкоб Букбайндер был человеком, с которым, как говорится, шутки плохи. Герби мигом сообразил, что проникновение в Хозяйство через окно как раз попадает в разряд таких опасных шуток. Первым его побуждением было вылезти без промедления обратно, однако любопытство взяло верх. Он сел на корточки, знаком велел Клиффу следовать за ним и, прячась за баками с аммиаком, сорванцы прокрались вдоль бетонной стены к деревянной перегородке, отделявшей контору от машинного зала. В перегородке было незастекленное окно, и подоконник находился на уровне глаз Герби.

– Вы не имеете права продавать! – Голос Джейкоба Букбайндера звучал так резко, напряженно и сурово, что Герби едва узнал его. – Это наш завод, мой и Кригера. Мы построили его и пятнадцать лет ведем дело, а вы, мистер Пауэрс, за всю жизнь сюда раз десять, с позволения сказать, нос показали и поступаете непорядочно, обсуждая продажу завода без нашего согласия.

– Джейк, зачем волноваться? Я так скажу, мирненько. Пауэре честный человек. Так, эдак. Может, к лучшему. Поговорить, решить. По-доброму. Нас никто не грабит. Куча денег. Надежные люди. Я так скажу, не горячись. Может…

Герби узнал высокий голос и корявую прерывистую речь отцовского компаньона мистера Кригера. Компаньон был робкого вида, высокий, с проседью в волосах и крошечными глазками в окружении морщин. Самой замечательной его чертой была бессвязная речь, в которой заплутал бы и военный шифровальщик. Мистер Кригер отличался безнадежной неуверенностью в себе. По его твердому убеждению, любое законченное предложение грозило ему ловушкой и крахом всей жизни. Поэтому он взял себе за правило не говорить предложениями. Сложив в уме фразу, он как бы приплясывал на Цыпочках вокруг да около, касаясь языком примерно одного слова из четырех. Эта хитроумная уловка позволяла ему отказаться от любых сказанных невпопад слов под тем предлогом, что его неправильно поняли.

Джейкоб Букбайндер, знакомый с шифром благодаря многолетнему опыту, обратил на Кригера испепеляющий взгляд, который Герби отлично знал по двум памятным взбучкам.

– Сделай одолжение, Кригер, дай мне сказать. Что «к лучшему», отдать наше Хозяйство за полцены и остаться с жалкими крохами, да еще не у дел?