Н. В. Брусилова рассказала Котовскому эти подробности, выразила свое удовлетворение деятельностью Котовского в тюрьме (о чем читала в газетах) и спросила — чем может помочь ему в будущем.
Котовский ответил, что личной жизни для него больше не существует. В эти дни освобождения народа он хочет жить для других…»
Скорее всего, писатель А. Федоров и был тем лицом, которое доставило письмо Котовского Н. В. Брусиловой, так взволновавшее ее. Федоров привлекал к этому делу всех, кто мог чем-либо помочь. Вскоре бессрочная каторга была заменена на 12 лет с правом свободного выхода из тюрьмы в дневное время, а еще через несколько недель в связи с обращением Котовского в Одесский Совет с просьбой направить на фронт, его условно освобождают из тюрьмы и направляют в Кишинев в одну из воинских частей. В августе 1917 года Котовский становится рядовым команды пешей разведки 136-го Таганрогского пехотного полка на Румынском фронте. Этой сногсшибательной новости предшествовала другая, о которой говорила вся Одесса: на другой день после выхода из тюрьмы Котовский посетил городской театр и в антракте, покрывая мощным басом шум фойе, объявил, что продает свои кандалы в пользу родившейся русской свободы. Они тут же были приобретены каким-то влюбившимся в свободу буржуем за десять тысяч рублей.
Любитель шика и удали, Котовский недолго форсил по одесским бульварам в алых гусарских чикчирах с позументами, в мягких, как чулки, сапогах с бляхами на коленях и шпорами с благородным звоном. Но и переодевшись во все скромное, фронтовое, он привлекает к себе внимание неординарностью поступков, отчаянной, безрассудной храбростью. За боевое отличие уже в первые дни пребывания на фронте получил Георгиевский крест, а спустя некоторое время производится из рядовых в прапорщики и принимает в командование отдельную казачью сотню.
В дни Октября Котовский участвует в съезде 6-й армии Румынского фронта, избирается членом президиума армейского комитета и присоединяется к фракции большевиков. Не имея еще о них достаточно полного представления, он интуитивно тянется к ним, людям реального действия. Необходимо отметить, что революция и особенно Гражданская война впитали в себя ни с чем не сравнимую силу сырого, бунтарского протеста. Но многие из тех, кто горячо воспринял сначала пафос новых дней, впоследствии предавали революцию или теряли голову на тех ее вершинах, где одержимость энтузиастов нужно было обогатить суровой и зоркой выдержкой революционных солдат. Нелегко давалась эта выдержка, не каждому она была под силу. Муравьев, Махно, Григорьев — сколько было их, возвеличившихся и возвеличенных, чья стихийная сила протестантов-бунтовщиков не только не могла подняться на тесные леса исторической закономерности, но и обратила против нее свою, ущербленную с другого края индивидуальность.
С точки зрения устоявшихся представлений о личности Котовского было бы кощунственно сравнивать его с перечисленными выше людьми. Но если смотреть истине в глаза, то нельзя забывать, что Котовский даже во время Гражданской войны любил утверждать: «Я анархист». Правда, при этом добавлял, что между собой и большевиками разницы не видит. Однако то, что до последнего времени в нем, как в революционном армейском работнике, можно было найти не одну черту, которая была отзвуком его прошлой анархической деятельности, отмечали многие историки вплоть до тридцатых годов. Как уже говорилось в начале этой главы, именно тридцатые годы стали поворотным рубежом, с которого началось канонизирование образа Котовского, изображение его только в розовом свете, чуждым подстерегающей на исторических сквозняках простуды, которой переболели многие мятущиеся души.
«Анархист-кавалерист» Котовский в алых чикчирах, с кавказской шашкой чувствовал себя в стихии разваливающегося фронта, захлестнутого волнами революции, как в отдохновенной ванне. Здесь он попал в плен к белым, которые формировались под командой генерала Дроздова, но счастье снова не изменило Котовскому — бежал. Некоторое время провел в Москве, где по достоинству оценили недюжинные способности, отвагу этого лихого и талантливого человека. По заданию центра он прибывает в занятую белыми Одессу, устанавливает связь с большевистским подпольем. Власть в городе, по улицам которого Котовский так недавно гулял гусаром, менялась с кинематографической быстротой: украинцы, немцы, большевики, григорьевцы. У него фальшивый паспорт на имя помещика Золоторева. Но почерк Котовского скоро узнает вся Одесса. Одно дело громче другого: налеты на банки, экспроприация деникинского казначейства, террор в отношении белой контрразведки. Заметая следы после очередной вылазки, он находит убежище у хозяина увеселительного заведения Мейера Зайдера. И из этого опасного приключения Котовский уходит невредимым.
У него та же изобретательность, та же склонность к красивой позе, то же дерзкое остроумие, что и до революции. То он офицер, то дьякон, то помещик. За выдачу Котовского и его сообщников власти предлагают крупную награду. Полиция и белая контрразведка безуспешно гоняются за ним по всей Одессе. Котовский любит эти хитроумные штуки, риск каждой минуты, трюки, он живет ими. Накануне прихода в Одессу красных Котовский устраивает невиданный авантюрный спектакль: переодетый в форму полковника, вывозит на трех грузовиках из подвала государственного банка различные драгоценности.
Боевая группа, действовавшая под руководством Котовского, с приходом красных пересела на коней. Грозной опасностью на Украине стал головной атаман Симон Петлюра, приведший с собой гайдамаков в лазурно-голубых мундирах. Небольшой кавалерийский отряд начал пополняться и вскоре превратился в кавбригаду, которую влили в 45-ю дивизию под начальством Якира. Кавбригада Котовского славилась железной дисциплиной, что было довольно редким явлением для кровавого, смутного времени, когда жизнь отдельного человека ничего не значила. Слово Котовского было законом, ослушание грозило расстрелом на месте — о решительности комбрига, прошедшего через тюрьмы, каторгу, поединки с уголовниками, полицией и деникинской контрразведкой, ходили суровые рассказы. Но расстрелы пленных, всякая трусливая месть Котовскому были чужды.
Образу «благородного разбойника» он оставался верным всю жизнь. Не изменил своей привычке даже тогда, когда в числе пленных случайно обнаружился Хаджи-Коли — тот самый, с именем которого были связаны все аресты Котовского в дореволюционное время, включая последний, закончившийся вынесением смертного приговора. Опознав давнишнего врага, Котовский не пристрелил его тут же, как ожидал перепуганный пленник, а отпустил на все четыре стороны, мгновенно погасив вспыхнувшее было чувство личной мести.
Четыре месяца в условиях полного окружения бригада Котовского в составе 45-й стрелковой дивизии Якира отбивалась от численно превосходящих войск Петлюры. Недолго отдыхали в Рославле вырвавшиеся из кольца гайдамаков конники — под Петроградом загремели пушки, отражавшие наступление полков Юденича, и кавбригаду Котовского бросили спасать Северную столицу. После разгрома Юденича, в боях против которого отличился Котовский, бригада погрузилась в эшелоны, отправляясь на родной юг, а комбриг свалился в голодной столице в тифу. К нему приставили нескольких врачей, и они выходили его, окруженного уже тогда славой одного из самых боевых командиров красной кавалерии. Провожаемый как герой, защитник красного Петрограда Котовский в подаренной питерскими властями медвежьей дохе и с орденом Красного Знамени на груди тронулся в отдельном купе на юг, в Екатеринослав, где залечивала раны после боев с Юденичем его бригада. К месту расположения своих конников Котовский прибыл с супругой — познакомился в вагоне с едущей на фронт врачом, по дороге женился на ней и привез с собой.
В январе — феврале 1920 года отдельная кавбригада Котовского нанесла сокрушительные удары деникинцам. Как раскаченный тяжелый таран, расчленяла она толщу катившихся от Орла белых войск. На десятки километров в тыл заходили дорвавшиеся до большого дела котовцы, сеяли панику, отбивали обозы. Комбриг становился все более нетерпеливым, приближаясь к Одессе. Широко описан в литературе почти анекдотичный эпизод включения Котовского в телеграфный разговор, который вели между собой штаб белых на станции Раздельная и Одесса. Раздельная предупреждала одесский гарнизон, что Котовский в трех сутках пути от города и что надо предпринять неотложные меры для отражения красной конницы. В конце разговора Раздельная спросила, кто принял сообщение. «Котовский», — ответила Одесса. «Что за шутки в такое время?!» — возмущается в ответ телеграф. «Уверяю, что принял Котовский». Любитель остроумия, шуток, розыгрышей, позы, Котовский никогда не упускал возможности оседлать своего конька.