— Почему? — удивился иностранец.

— Потому что для этого его придется развязать, а я не хочу рисковать.

— Ничего важного! Мы будем держать девушка. Саоми не убежать, нет.

Командир посмотрел на Ингу, потом на Ярата. Нет, все-таки снять веревки — это слишком, вдруг даже раненый, этот саоми что-нибудь сделает. Двое из отряда уже лежали мертвые, и командир решил, что не пойдет на такой риск.

— Нет, простите, господин Мур, это невозможно. Вы можете подождать, пока его передадут в руки его величества, и, возможно, император исполнит вашу просьбу, ведь вы почетный гость в нашем государстве.

— Я сделать, как вы говорите, — обиженно произнес охотник, и командир вздохнул с облегчением. Даже если иностранец пожалуется, что его просьбу не удовлетворили, император не накажет человека, которому удалось заманить в ловушку и поймать последнего из саоми, невесть как сбежавшего из самого глубокого подземелья тюрьмы.

Ингу погрузили на один из поджидавших неподалеку от леса возов, предварительно связав ей руки и ноги. Наверное, командир отряда все еще опасался, что саоми сбежит, а потому девушку постоянно держали на виду у пленника, демонстрируя готовность при первом его неосторожном движении перерезать горло заложнице. Вот только Ярат почти не смотрел в ее сторону. Возможно, считал Ингу виноватой в том, что его поймали, а может, просто не хотел встречаться взглядом с охотником-иностранцем, который находился рядом с девушкой и смотрел на Ярата с противной улыбкой на гладком розовощеком лице.

"Я найду его раньше, чем это сделает Айлан", — пообещал себе Ярат. Иностранец вызывал у него сильную неприязнь пополам с брезгливостью. Но надо сказать, Рейдек Мур оказался достойным противником — единственный успел среагировать и даже попал.

"Он охотится на саомитских кошек. Вот откуда эти навыки, быстрота реакции" — Ярат мрачно смотрел в щель между рассохшихся досок повозки, и в это время сосредоточенно пытался ослабить узел связывающей кисти веревки. Раненая нога ныла и кровоточила, но Ярату было не до этого, и лишь позже, когда, протарахтев по темной деревенской улице, повозки остановились в огороженном невысоким забором дворике, Ярат понял, что слабеет, и даже вот-вот потеряет сознание.

Его стащили на землю. Один из солдат бросился к колодцу за водой — вымыть повозку от натекшей крови. Но его старания были обречены на неудачу — по быстро впитывающему влагу дереву расползлось багровое пятно, которое уже не вымыть, не вытравить.

Командир отряда склонился над пленником:

— Ну вот, теперь ты точно никуда не денешься!

Хозяин трактира встретил командира и охотника на пороге, сгибаясь в низком поклоне.

— Нам две комнаты, самые лучшие.

Трактирщик снова согнулся вместо ответа.

— Моих солдат накорми как следует, лошадям овса да побольше.

— Да, да, господин!

— Через пятнадцать минут мне и господину Муру подать ужин.

— Да, господин.

Тем временем солдаты притащили дрова и распаливали костер. Пленников, под присмотром часовых, оставили на улице.

Костер разгорелся яркий, а имперские солдаты не спешили ложиться спать, тем более что предрассветный холод пробирал до костей даже сквозь теплую одежду. Спальники тоже не спасали.

Командир, наконец, распорядился перевязать Ярата — в его планы входило доставить саоми к императорскому дворцу живым, ведь за это обещали дополнительную награду. И, тем не менее, был отдан приказ часовым в случае попытки бегства стрелять на поражение: все-таки, лучше мертвый преступник, чем сбежавший.

— Ярат!

Он не откликнулся, и я негромко, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания, позвала еще раз:

— Ярат!

Ну, наконец-то! Ярат медленно повернул голову, посмотрел на меня, чуть щурясь, и снова прикрыл глаза. Ладно, по крайней мере, он живой, а я-то испугалась…

Рядом с ним на «почетном» карауле остались четыре человека, а я наблюдала и удивлялась — они что, всерьез опасаются, что Ярат попробует удрать? Да он же едва шевелится! Хотя… оно и понятно. Если б меня так перемотали, я бы, наверное, вообще задохнулась.

Сидеть на холодной земле было неприятно, и я постоянно ворочалась, а потом вспомнила, что наш узелок, заботливо собранный Нэлией, остался в лесу, на полянке, и стало совсем тоскливо.

Солнце поднялось высоко, и ярко светило сквозь нарядные белые облачка в высоком небе. Все та же повозка с темным пятном на прикрытых мешковиной досках негромко поскрипывала, встряхиваясь и подпрыгивая на ухабах. Ярат спал, и мне тоже удалось вздремнуть, но ненадолго — наверное, я что-то говорила во сне, и это рассмешило одного из наших сторожей. Его хохот меня и разбудил.

Вечером похолодало, небо затянуло тучами, а в сумерках перед моими глазами закружились белые мошки первых снежинок. Я замерзла окончательно. Руки были связаны за спиной, пальцев я давно не чувствовала, но готова была поспорить, что они сейчас бледно-голубого цвета.

— Милый девушка замерз? Нехорошо. Надо беречь наш заложник.

Иностранец достал одеяло из своей сумки и бросил его мне. Солдат, стороживший нас в повозке, укутал меня, и я, хотя меньше всего хотела принимать помощь от господина Мура, из-за которого, собственно, мы с Яратом и попали в плен, не отказалась, не попыталась гордо сбросить одеяло с плеч, а постаралась завернуться поплотнее, спрятала подбородок и пожалела, что меня не укрыли с головой. Тепло быстро разморило и, убаюканная поскрипыванием колес и размеренным перестуком копыт, я уснула.

Дорога вышла в перепаханное поле за деревней и, плавно изогнувшись, повернула к виднеющемуся вдалеке леску. Глядя на унылую полосу деревьев, на ветвях которых почти не осталось листьев, я подумала, что если мы остановимся там на ночь, Ярат может попытаться сбежать. Естественно, вместе со мной, потому как что бы я о нем не думала, уверенность, что меня не оставят, была твердой.

В поле гулял холодный ветер, проморозивший всех, кроме, возможно, меня да иностранного охотника, еще днем надевшего теплую куртку на меху. Поэтому, едва оказавшись под защитой леса, объявили привал и разожгли костер. Командиру поставили большую палатку, а иностранец воспользовался любезным приглашением переночевать там же, под прикрытием матерчатого полога.

Мы сидели далеко от огня. Я нащупала пальцами какую-то щепку и усердно пилила ею веревку на руках. Благо, на меня внимания не обращали — сторожили только Ярата, хотя последние сутки он выглядел совершенно безобидно — связанный, безучастный ко всему происходящему вокруг, равнодушный и спокойный, замерзший до бледной синевы. Я очень надеялась, что все это время он вынашивает план побега, продумывая до мелочей, да бережет силы, но как-то мало верилось.

— Ты как? Живой там? — спросила я, когда мне показалось, что никто не прислушивается к нашему разговору. Ярат глянул в мою сторону, пошевелился, пытаясь принять более удобное положение. Но сторож тут же пнул его в бок.

— Лежать!

— Холодно, — сказал Ярат.

Я удивленно приподняла брови — вот уж не ожидала, что он станет жаловаться.

— Холодно? — солдат громко засмеялся, товарищи обернулись к нему, заинтересованные происходящим. — Слышите, ему холодно! Что ж, сейчас мы это исправим, только не говори потом, что жарко!

Сторож отошел к костру. Возле Ярата оставались еще трое часовых, но они не стали возражать, когда пленник приподнялся и сел. Видимо, просто не заметили. Их товарищ наклонился, вынул из костра смолистую головешку, на кончике которой лепестками рыжих тюльпанов плясал огонь.

Похоже, никто, кроме меня, не заметил, что глаза связанного пленника поменяли цвет.

Сторож махнул головешкой перед лицом Ярата и самодовольно усмехнулся:

— Посмотрим, что ты скажешь теперь, паленая кошка!

Ярат улыбнулся. Я принялась пилить веревки с удвоенным усердием.