По ее полным губам, накрашенным слишком темной помадой, резко контрастирующей с белокурыми волосами, пробежала ироническая усмешка.

— Он купил это ранчо, когда был послом в Патагвае? — спросила Сара.

— Не знаю. Тогда я была еще маленькая. Ей-богу, всю жизнь я держала сторону деда. Открою вам один секрет, если только вы его не знаете сами: бабка — сущая скряга. Пусть вас не обманывают ее миллионы и эти шикарные пьянки. Когда нужно кому-нибудь дать денег, ух как она зажимается! Хотите знать, что она подарила мне на рождение? Настольные часы. Даю честное слово. Старые настольные часы. Валялись, наверно, у нее в шкафу годами. А Джерри она всю жизнь выдает только мелочь на карманные расходы. В молодости боялась, должно быть, как бы он не бросил ее, если у него будут собственные деньги,— ведь он, понимаете ли, моложе ее. Обожаю выбалтывать всякие семейные дрязги. На душе веселее становится! — И она жадно прильнула к бокалу.— Бабка и в отношении папы показала себя страшнейшей скупердяйкой. Ведь он хотел стать археологом, это она его загнала на медицинский. Исключительно ради денег. Объявила, что он недостаточно одарен для интеллектуальной профессии, но что при ее связях ему обеспечена в Вашингтоне прибыльная практика. И он ей покорился, как все. Бабка! Да я бы ей с удовольствием плюнула в глаза! Вцепится в какого-нибудь несчастного дуралея и держит его в когтях — всегда она так. Вот сейчас вцепилась в Керка. И поделом ему.

— В Керка?

— Ну да. Керк метит в сенаторы, а неужели вы думаете, что он сможет провести избирательную кампанию на свои собственные деньги?

Язык у нее слегка заплетался, и Сара сказала:

— Надо бы закусить, а, Барби?

— Ой нет, пока не ходите туда. Любители пожрать на дармовщинку облепили буфет — вам придется выстоять целую очередь. А потом я хотела вас кое о чем попросить. Насчет Артуро.— И, заметив вопросительный взгляд Сары, выпалила: — Ведь вы, газетчики, можете разузнать чуть ли не все на свете, правда? Так вот, не могли бы вы каким-нибудь образом разыскать мне Артуро?

— Попытаюсь. Думаю, что нашим корреспондентам в Южней Америке удастся установить его местопребывание.

Девушка схватила Сарину руку и поцеловала ее. Свободной рукой Сара ласково приподняла белокурую голову Барби, погладила ее по щеке.

— Барби, я старше тебя почти на десять лет. Я не уверена, что это дает мне право тебя наставлять, но я тоже тебе очень симпатизирую и поэтому буду с тобой откровенна. Не считаешь ли ты, что Артуро сам должен установить с тобой связь? Ведь если он тебя любит...

— Любит! Я знаю, Сар, любит.— Голос у нее задрожал, но она залпом допила коктейль и решительно взглянула Саре в глаза.— Он не обманщик. Как жаль, что вы с ним незнакомы! Замечательный человек, и любит меня не меньше, чем я его. У нас в семействе об этом не знали, но я раз пять приезжала сюда из колледжа с субботы на воскресенье, чтобы с ним встретиться. Нам было так хорошо вдвоем! Мы собирались объявить о нашей помолвке. Это было как раз за несколько дней до того... до того, как умер Том. А потом все рухнуло.

Встретив горестный взгляд девушки, Сара проговорила:

— Барби, ты была здесь в тот вечер... Расскажи, как все это случилось.

— Этого вечера мне не забыть никогда. Артуро был взбешен — это его Керк довел. Он сказал мне: Керк обвиняет его в том, будто он нарочно затягивает переговоры,— вранье, конечно. Именно Керк выискивал тысячи всяких поводов для оттяжек. Мы ходили с Артуро по саду, и я помню, какое у него было лицо, когда он сказал, что из-за одного интригана-чинуши под угрозу поставлено будущее целого народа и что с этим нельзя мириться. Он о чем-то хотел поговорить с Томом, искал его. Том так ему нравился, Сар. Потом я видела, как они разговаривали в баре. А после этого...— Голос ее сорвался.— О, Сар, это было ужасно!

— Говори, Барби, говори!

— Я с кем-то болтала, вдруг вижу — мать выходит с Артуро в сад, она держит его под руку. Сперва я подумала, что Артуро решил рассказать ей про нас,— мне только было непонятно, зачем для этого идти в сад. Минута идет за минутой, а их все нет, и тут я встревожилась — я ведь знаю, что являет собой моя мамаша, когда выпьет. Вернее сказать, я вообще знаю свою мамочку — в подробности вдаваться не будем. Вдруг она влетает в салон одна, вся красная, подбегает к Джерри, и он за ней следом уходит в сад. Я испугалась — не случилось ли чего с Артуро,— и побежала за ними. В саду было темно, и я ничего не увидела, но слышала голоса. Потом показались Артуро и Джерри за ними мать. Они, можно сказать, несли Тома на себе. Видно было, что идти он не в состоянии. Я спросила мать, что происходит, а она говорит — ничего особенного, просто Том напился до потери сознания,— и ушла в дом. Джерри и Артуро внесли Тома во флигель для прислуги, а я осталась ждать у двери. Очень скоро Артуро вышел и сказал мне, что должен разыскать моего отца,— Тому нужен врач,— и тоже ушел в дом. Я — за ним. И вот тогда я заметила это.

— Что же, Барби?

Следы помады у него на щеке и на губах. Это была оранжевая помада матери, Сар. Передать вам не могу, что со мной сделалось. Мне хотелось кого-нибудь убить! Я сразу поняла, что она проделала или пыталась проделать.

Сара молча погладила ее руку.

— Все, что было потом,— какой-то сплошной кошмар. Я понимала, Артуро не виноват, но была так взбешена, что не утерпела, накинулась на него. «Прежде всего,— говорю,— ступай и сотри со своей физиономии помаду, крыса ты вонючая, а потом возвращайся, и я тебе популярно объясню, какая ты гнусная мразь». Надо же было такое ляпнуть — и кому, латиноамериканцу, а они такие гордые. Он весь побелел и говорит: «Ну что же, пусть. Теперь нам все равно надеяться не на что». И ушел. Совсем ушел.

— И больше вы не встречались?

— Нет, встретились еще раз. Назавтра я позвонила ему, и тут я поняла, что он любит меня по-настоящему,— он сказал, что тоже хочет со мной увидеться. Мы с ним позавтракали вместе. Он был такой серьезный. О помаде — ни слова. Вероятно, все это было ему противно до последней степени. Сказал, что любит меня, но наш брак был бы связан с большими трудностями. Я поняла это так: он увидел, что за штучка моя мамаша, и боится, как бы я не пошла по ее стопам. Но он говорит: нет, тут совсем другие причины. Я стала допытываться: какие, какие? Наконец он сказал, что не хочет становиться между мной и моей семьей. А я говорю: мне на мое семейство плевать, я люблю только его, куда он, туда и я. Тогда он поцеловал мне руку, и вид у него был такой, словно я всадила ему нож прямо в сердце. Он все твердил: это трудно, невероятно трудно... Ему пора было возвращаться в свою приемную, и мы договорились встретиться на другой день. Но больше уже не встретились.— В глазах ее заблестели слезы.— В тот же вечер пришло известие, что Сильвестре поднял мятеж, и Артуро получил от своего правительства телеграмму — его срочно отзывали. Он позвонил мне, чтобы проститься — он страшно торопился на самолет,— и это был последний раз, когда я слышала его голос.

— Ты думаешь, что он... что он ранен в бою?

Барби качнула головой, и слезинки выкатились у нее из глаз.

— Простите меня, Сар. Я это так. Ничего. Нет, я уверена, что он цел и невредим. Дед узнал по моей просьбе: прежнее правительство и его служащие выехали в другие страны. По слухам, Артуро в Чили. Но адреса его мы раздобыть не смогли — он перешел на нелегальное положение или что-то в этом роде; словом, мне не удалось с ним связаться, а сам он не пишет. Считает, наверно, что все равно нет смысла — между ним и мною встала моя семья, да к тому же он на положении беженца...

— Да, вполне возможно. Вероятно, он думает, что тебе лучше его забыть.

— Как будто бы это в моих силах! — воскликнула Барби.— Но вы мне поможете, Сар? Да? Вы же обещали!

— Я сделаю все, что смогу. А сейчас, Барби, приведи-ка себя в порядок и ступай поешь. Нас вот-вот хватятся, так что я лучше пойду.

Когда Сара вошла в столовую, ее приветствовал целый хор голосов, но их все перекрыл низкий, скрипучий голос Этель Чивер: