На основе имеющихся у меня материалов) я пришел к неоспоримому выводу, что мировой кризис был спровоцирован экономической) элитой США с помощью механизма «надувания пузыря» с целью скупки по дешевке наиболее важных мировых активов.

А также быть далеко не из робкого десятка редактором экономического журнала, чтобы опубликовать такое заявление:

Кризис, раскрученный Соединенными Штатами, преследует не только экономические, но и политические цели. Среди них главные — захват нефтяных месторождений по всему миру и уничтожение конкурирующих с США государств и политических режимов, начиная с Ирака и заканчивая Россией и даже Европой.

Если известного экономиста действительно убили из-за этой статьи или по причинам, связанным с ней, то получается, что он действительно попал в точку. Если бы эта писанина была полной ахинеей, на нее попросту никто не обратил бы внимания. Даже те, кого в этой статье обвиняют и высмеивают. Мало ли шутов гороховых в политике и СМИ, раскидывающих «желтуху» налево и направо. Неприятно, конечно, но раз информация выглядит абсурдно, значит, она не смертельна. В конце концов, автора можно было попросту высмеять в ответ. Или дискредитировать как специалиста — мало ли методов. Но убийство говорит о том, что месье экономист и профессор не просто интуитивно додумался до чего-то правильного, но имел материалы и доказательства. Он был опасен, и его устранили. Дело не только в самой статье, а скорее в том, до чего он докопался или мог бы докопаться.

Отсюда возникало одно неотложное дело, которое очень бы не понравилось инспектору О'Брайену, если бы он, конечно, об этом узнал. Мне нужно было добраться до бумаг покойного экономиста. И поскорее. Судя по всему, придется делать это незаконным способом, других путей нет. И если меня на этом поймают, то однозначно убедятся в том, что именно я прикончил Станковски, а теперь заметаю следы. Если, конечно, эти бумаги уже не были украдены и уничтожены его убийцами, а скорее всего, так оно и было.

Через некоторое время я позвонил своему адвокату. Спустя час, не доверяя телефону, я пешком отправился на встречу с одним весьма подозрительным для большинства добропорядочных граждан маргинальным типом. Тип получил задание найти и скопировать материалы, на основании которых Станковски написал свою в прямом смысле слова убийственную статью. Если таких материалов не существовало, то получалось, что солидный ученый, доктор экономики, профессор или спятил, или совершил профессиональное самоубийство, бездоказательно публикуя подобные серьезные обвинения.

С трудом пережив вечер и дождавшись середины следующего дня, я позвонил комиссару О`Брайену и самым спокойным тоном, на какой был способен, поинтересовался, проверили ли они мой мобильный телефон и почтовый сервер и могу ли я считать, что этот досадный инцидент с возможным, подчеркнул я, обвинением меня в убийстве может быть исчерпан. В ответ комиссар невозмутимо пригласил меня немедленно явиться в участок со своим адвокатом, если, конечно, таковой у меня имеется. Это не предвещало ничего хорошего. Еще не положив телефонную трубку, я стал машинально расстегивать воротничок и растягивать галстук, чтобы снять его, — жест абсолютно всех людей, загнанных в угол. Я ощущал себя виноватым и чувствовал, что придется оправдываться, хотя был совершенно уверен, что ни в чем не виноват. По крайней мере пока — если принять во внимание «заказ» на бумаги покойного, выданный мной утром того дня.

Накануне вечером я пытался выяснить, установлена ли за мной слежка. Однако заметить ее мне не удалось. Впрочем, в том, что мой телефон прослушивают, я не сомневался. Через некоторое время в голову пришла еще более мерзкая мысль: опасаться мне, пожалуй, следует вовсе не того, что полиция решит, будто я совершил убийство. Стоило поберечь свою шкуру кое от кого поопаснее. Станковски был убит накануне нашей с ним встречи — если, конечно, он в действительности собирался со мной встретиться и никто не пытался меня подставить, убеждая полицию, что он шел именно ко мне и я якобы видел его в живых последним. Станковски был убит, судя по всему, весьма серьезными людьми, а я оказался впутан в историю, от которой следовало бы держаться подальше. Впрочем, выбирать не приходилось. И я уже знал, что просто так это не оставлю.

Чтобы избежать ненужной паники и треволнений в агентстве, я сообщил Софи, что еду на деловой обед, а сам отправился в полицию. У входа в участок я встретился со своим адвокатом Николь Лажель, которая уже неоднократно защищала мои интересы на тех абсурдных судебных процессах против меня, которые последовали за некоторыми моими книгами, в особенности за «Фальсифицированной историей». Вместе мы вошли в кабинет инспектора О`Брайена.

Как и на прошлой нашей встрече, инспектор был исключительно вежлив и всем своим видом излучал сплошное доброжелательство. Очевидно, что с каждым из преступников он умел общаться на его языке. Мне он решил продемонстрировать эту свою личину. Итак, с его точки зрения, я — преступник, что меня отнюдь не радовало.

Надеюсь, вы никогда не подвергались полицейскому допросу, даже в присутствии вашего адвоката. Несколько часов я отвечал на одни и те же вопросы, в разных вариациях задаваемые комиссаром О`Брайеном и его помощником. Они предъявили мне и подшили к материалам дела распечатки звонков с моего мобильного и домашнего телефонов, согласно которым я находился дома как минимум с восьми до без четверти девять вечера. С девяти я звонил только по мобильному телефону, и комиссар предъявил мне этот факт чуть ли не как доказательство того, что в девять меня дома уже не было. Я возражал, что нахожу невежливым звонить малознакомым людям после девяти вечера на домашний телефон.

О`Брайен сообщил, что они опросили также моих соседей, но никто не видел, как я приходил или уходил из дома. «Отлично, — подумал я, — теперь весь дом будет судачить о том, что я маньяк и убийца. Просто замечательно! Лучше не придумаешь…»

— Я не понимаю, Этьен, чего они от тебя хотят, — сказала Николь, когда мы вышли из кабинета комиссара. — Если бы он хотел арестовать тебя за убийство, то мог бы предъявить обвинение и арестовать. Или задержать на короткое время без предъявления обвинения, ожидая, что ты выдашь себя или раскаешься и сознаешься. Но ведь он даже не пытался убедить окружного судью выдать ордер на твой арест. Я звонила судье сегодня, перед тем как поехать с тобой сюда. О`Брайен судье не звонил. Я ничего не понимаю, Этьен.

Слова Николь меня немного успокоили, но мне все равно казалось, что не сегодня завтра комиссар все-таки арестует меня и отправит в тюрьму, не предоставив даже права освобождения под залог. Наверное, такие мысли посещают каждого, кто, подобно мне, после допроса, подписав кучу бумаг, даже в компании с одним из самых успешных адвокатов города покидает полицейский участок и спускается по скользким ступеням в мрачный слякотный парижский вечер.

Несколько часов спустя, уже поздней ночью, я встретился с тем, кто по моей просьбе, подкрепленной изрядной пачкой банкнот, нанес аккуратный визит в опечатанную полицией квартиру Энтони Станковски. Как я и ожидал, все документы и бумаги, которые могли иметь отношение к делу, были украдены еще до появления полиции в доме. Ноутбук покойного был разбит вдребезги, так что извлечь какую-либо информацию из него было невозможно. Из всех документов уцелел только ежедневник, лежавший посреди разграбленного письменного стола, раскрытый на той странице, где были любезно указаны мои имя, телефон, адрес и время визита. Думаю, что я не сдвинулся бы в своем расследовании ни на миллиметр, если бы не счастливая случайность. Кроме ноутбука в рабочем кабинете Станковски был еще и автономный копировальный и печатный аппарат — что-то вроде принтера, сканера и ксерокса «в одном флаконе». Его почему-то не тронули. Тщательно и аккуратно обследуя рабочий кабинет Станковски, мой посыльный нажал кнопку повтора последнего действия на принтере. Аппарат загудел и выдал два листка. Это была распечатка электронного письма, которое получил Станковски за несколько часов до гибели. Письмо, к сожалению, оказалось единственным уцелевшим документом и в тот же вечер было передано мне в руки. В нем говорилось: