— Маме только про могилу не рассказывай, — сделал замечание папа, — перепугаешь вусмерть.
С трактором дело пошло на лад, и "УАЗ" быстро был освобожден из ледяного плена. Отец расплатился с трактористом, и тот довольный покатил назад. Мы заняли наши места в "УАЗе". Дальнейший путь до шоссе мы проделали без приключений, но в молчании. Трудно беседовать, когда только и думаешь, за что бы еще ухватиться. Наконец, проселок окончился, и мы выехали на ровную асфальтированную дорогу.
Тут первым заговорил папа.
— Они мне тут кое-что порассказали, пока тебя не было. — Обратился он к Пал Палычу. — Веселые у тебя получились каникулы.
— Да уж, — согласился Пал Палыч, — в другой раз пусть Андрей или Ирка с ними едут.
Папа рассмеялся.
— Однако у вас тут чего только нет, — продолжал он, покачав головой, — и привидения, и воры по домам шастают.
— Это не воры, а дураки, — сказал тогда Пал Палыч. — Егоров племянник и его дружок. А я, старый болван, в прошлый раз лично им с кафедры два маскхалате привез. Думал, для охоты. А они по домам заколоченным лазают. Деда тут нашего деревенского так напутали, чуть не помер. Вышел из дома, а перед ним привидение без лица стоит. Ну, один из них, в маскхалате. Максимыч теперь только-только оклемываться начал.
— А что им там надо-то, в этих домах заколоченных?
— Да черт его знает! Темнят, не говорят ничего. Дураков из себя строят. Ну, Егор им дал жару. Больше они тут долго не появятся.
— А икона эта, — поинтересовался отец, — старинная диска?
— Да нет, — ответил Пал Палыч, — диска лишь прошлого века, но оклад у нее дорогой, серебро с камнями драгоценны ми. И еще, говорят, что мастер ее писал известный. В общем, дбска ценная.
Я сидел и слушал разговор отца с Пал Палычем. И испытывал при этом разнообразные ощущения. Сначала я с удовлетворением отметил, что правильно угадал тех, кто скрывался под маскхалатами, и правильно сделал, что не рассказал об этом милиции — вон ведь дядя Егор сам с ними разобрался. Но когда папа заговорил об иконе, меня охватили совсем другие чувства. Сначала я никак не мог понять, при чем тут доска. А когда понял, страшная догадка пронзила мой мозг и тяжким грузом придавила к сидению.
Я все же еще раз решил убедиться в правильности моей догадки и поэтому спросил папу:
— А что, иконы досками называют?
— Ну да, — подтвердил он, — их же на досках пишут. Только когда речь идет о стройматериалах, то говорят доска, а если речь идет об иконе, то обычно говорят доска. Ударение на первом слоге.
Все точно. Именно так произносили слово "доска" Сергей и Юрка. Так вот что они искали в заколоченных домах! А я-то, дурак, что думал! Тогда и могилу наверняка они разрыли, ведь это у дяди Егора было убеждение, будто икона похоронена вместе с протоиереем. А уж он наверняка об этом рассказывал и своему племяннику. Но самое главное было не это. Самое главное было то, что я вспомнил из подслушанного мной разговора Сергея и Юрки. Они говорили, что им осталось проверить только ведьмин дом. Значит, они считают, что доска, то есть икона, у бабы Дуни. А Сергей, так тот в этом почему-то почти уверен. И, что особенно плохо, я вспомнил, что они собираются взять эту доску без спроса. "Сами возьмем", — сказал тогда Сергей. И ведь сделать это они могли уже сегодня, тем более, что дядя Егор направил их из Ворожеева.
— Папа, стой! Стой! Останови машину! — закричал я, хватая отца за плечо, едва до меня дошел смысл того, о чем я только что догадался.
Я так рванул на себя отца, что тот не удержал руль и "УАЗ" сильно вильнул на трассе. Но папа у меня водила тот еще. Он быстро укротил автомобиль и тут же направил его к обочине, где и остановил, не заглушая двигателя.
— Ты что делаешь?! — зарычал на меня отец диким зверем. — Всех нас угробить захотел?! Чего тебе надо? Совсем ополоумел?
— Значит, так, — резко начал я, — слушайте и не перебивайте. Дело очень важное. Я вас прошу, — последней фразой я пытался умолить старшее поколение.
— Ну? — все еще недовольно буркнул папа.
— Очень важное, — повторил я, собираясь с мыслями. — Сергей и Юрка в заколоченных домах икону разыскивали, я это только сейчас понял. Они так и говорили, доска, а не доска. Я их разговор тогда подслушивал. И могилу попа они разрыли, больше некому. Дядя Егор думал, что икону с отцом Михаилом похоронили. Конечно, он и Сергею об этом рассказывал. И в лесу еще они об этом тоже разговаривали, только я тогда не понял, а сейчас…
— Да ну, бред, — недовольно перебил меня Пал Палыч, даже рукой с досады махнул. — Поехали.
— Да погодите вы, — разгорячился и чуть ли не закричал я, — вы самого главного еще не слышали. Они говорили, что им только один дом остался, бабы Дунин. Сергей уверен был, что икона там спрятана. А самое главное, они собирались сегодня-завтра забраться туда, когда бабы Дуни дома не будет!
— Ерунда, — заявил полковник, — их и в Ворожееве-то уже нет. После Егорова разноса они сегодня утром уехали.
— Тем более, — настаивал я, — значит, сегодня они и полезут. Они только вид сделали, что уехали, а сами выждут момент, когда баба Дуня из дома уйдет, и полезут.
— Поехали, — устало отмахнулся от меня Пал Палыч. Мол, и разговаривать тут нечего.
— Поехали, — согласился папа, поддал газа и, выждав момент, ловко развернулся между проходящими машинами прямо через разделительную полосу.
— Ты куда?! — завопил Пал Палыч. — Совсем вы, что ли?..
— Паша, ты армейский полковник. А я — следователь. Семь лет в милиции оттрубил, — спокойно осадил его папа. — Не лезь.
Пал Палыч недовольно замолчал, но больше в действия отца не вмешивался.
Теперь мы летели назад в Ворожеево. Папа как мог гнал "УАЗ". Но я не беспокоился, что-что, а тачку он водить умеет, даже в гонках на выживание участвовал. Вскоре мы были у поворота, а еще через минуту папа притормозил у развилки проселочных дорог, каждая из которых вела в Ворожеево, только одна через лес, а другая через Андреевку. На сей раз через лес он не поехал.
Оказалось, Пал Палыч не ошибался, дорога на Андреевку была не лучше лесной, а пожалуй что, и похуже. Но отец был предельно собран, и мы больше не попались в капкан обледенелой колеи. На хорошем ходу мы миновали Андреевку, благо, улица ее была пустынна, как и все деревенские улицы в зимнюю пору. А за деревней дорога пошла еще хуже. "УАЗ" теперь прыгал, как бешеный конь, и нам приходилось туго. Скорость резко упала, но все-таки с каждой секундой мы приближались к Ворожееву.
Раскачиваясь в салоне "УАЗа", я пытался всматриваться через отцовское плечо в панораму лобового стекла, отмечая про себя вехи уже знакомого мне пути. Вот и коровник, который совсем недавно поверг в ужас меня и Светку своим ночным электрическим сиянием. Скоро уже Ворожеево.
Первой над пригорком выглянула полуразрушенная колокольня, несмотря ни на что упрямо возвышавшаяся над окрестностями деревни. Затем показались голые кроны прикладбищенских берез, и, наконец, чуть в стороне от дороги две белые крыши вынесенных за околицу домов с черными пеньками печных труб на макушке. Ближайший — дом приезжих реставраторов, следующий — бабы Дунин, ведьмин.
— Направо, ко второму дому, — подсказал я папе.
Наш "УАЗ" остановился у самых ворот.
— Сидеть в машине и никуда, ни при каких обстоятельствах, — повернувшись к нам со Светкой, сказал папа.
Сам он вылез из машины, коротко бросив через плечо Пал Палычу:
— Пошли.
Они открыли калитку и двинулись по дорожке к крылечку, и, когда уже стали подниматься по ступенькам коротенькой лестницы, я тоже открыл дверцу и полез наружу из "УАЗа".
— Куда? — ухватила меня за рукав Светка.
— Отстань, — я вырвался из ее пальцев и прикрыл за собой дверцу.
Дверь бабы Дуниного дома оказалась запертой, на стук отца и крики дяди Паши никто не открывал. Изнутри доносилось истошное блеяние моей старой знакомой, черной козы с голубыми глазами. Собачка тоже побрехивала. Отец быстро сбежал с крылечка и завернул за угол, сунув руку за отворот своей кожаной куртки. Пал Палыч тоже спустился и, прихрамывая, поспешил к другому углу, чтобы обойти дом с противоположной стороны. Я пошел за отцом.