Он ищет себе оправдание в том, что и древние мудрецы также были отвергнуты и они также были гонимы и не поняты. Это его в известной мере успокаивает и даже приближает к статусу высоких посвященных древности. «Отверженными были Бо И, Шу Ци, Юй Чжун, И И, Чжу Чжан, Люся Хуэй и Шао Лянь» (XVIII, 8). Причина проста — они «не отказались от своих устремлений и не опозорили себя». Он ценит их и за то, что они могли «приспосабливаться к обстоятельствам» — это как бы объяснение тому, почему сам Конфуций вынужден служить даже неправедным правителям. Но поразительным образом эти мудрецы древности либо сумели возглавить целый народ, либо, наоборот, удалялись в отшельники, становясь магами и медиумами. Конфуцию же не доступно ни то, ни другое. Он потерялся, он страдает и ищет оправдание — не перед другими, но прежде всего перед самим собой.

Это — трагическая жизнь великого учителя, который самим тезисом о служении правителю пытается оправдать многие свои противоречивые поступки и неудачи. По сути, порою ему некому служить — ведь Конфуций часто оказывается гоним или просто прохладно принимаем при дворах правителей.

Записи его учеников, обобщенные в «Лунь юе», открывают нам настоящую драму жизни великого наставника — человека, который стремился с помощью магических знаний привнести порядок в общество. Но он оказывается отторгнут как самими мистиками, так и некоторыми правителями, которые очень редко по-настоящему пользовались его советами.

«Лунь юй»: отвергнутый и гонимый

VII, 5

Учитель сказал:

— О, как я опустился! Уже давно не вижу во сне Чжоу-гуна.

Чжоу-гун — сын чжоуского Вэнь-вана (XI в. до н. э.), один из наиболее чтимых Кон—фуцием правителей древности, основатель царства Лу.

IX, 9

Учитель сказал:

— Феникс не прилетает, Хуанхэ не шлет своих знамений! Конец мне!

Самый яркий пример крушения надежд Конфуция и отпадения от мистической традиции — Небо в виде знамений перестало говорить с ним.

XIV, 21

Чэнь Чэнцзы убил правителя царства Ци Цзянь-гуна.

Кун-цзы, совершив ритуальное омовение, пошел на аудиенцию к лускому царю Ай-гуну и сказал:

— Чэнь Хэн (Чэнь Чэнцзы) убил своего государя. Прошу покарать его.

Ай-гун ответил:

— Доложи главам трех семей!

Кун-цзы вышел и сказал сам себе:

— Поскольку я также занимаю сановный ранг, следующий за высшим рангом дафу, то я не мог не доложить лично правителю. А он говорит: «Доложи главам трех семей!»

Учитель доложил главам трех семей, но и они отказались. Конфуций и им сказал:

— Поскольку я занимаю сановный ранг, я не мог не доложить.

Чэнь Чэнцзы был советником правителя царства Ци — Цзянь-гуна (484–481 гг. до н. э.) и, убив 480 г. до н. э. своего правителя, нарушил все нормы ритуальной морали. Конфуций отправляется к правителю своего царства и требует покарать нарушителя, послав войска, и восстановить справедливость. Но Ай-гун, использую бюрократическую процедуру, по сути, отказывается. Также отказываются и главы трех семей — Цзи, Мэн и Сунь, в чьих руках фактически находилась власть в государстве. Это — яркий пример того, что советы Учителя часто приходились «не ко двору» правителям того времени и их политическая целесообразность для них была не ясна. Конфуций также подчеркивает, что он требует покарать нарушителя, потому что сам Конфуций занимает пост и должен выполнять свои обязанности.

XIV, 32

Вэйшэн My сказал Кун-цзы:

— Цю (т. е. Конфуций)! Что ты здесь делаешь? Наверное, опять хочешь продемонстрировать свое красноречие?

Конфуций ответил:

— Я не собираюсь проявлять красноречие. Я здесь лишь потому, что мне претит невежество правителя.

Вэйшэн My, предположительно, был отшельником и мистиком из царства Лу. Здесь он, называя Конфуция по имени, тонко насмехается над ним, так как Конфуций решил пойти на службу в царство Вэй к правителю Лин-гуну, известному своим неправедным поведением.

XIV, 35

Учитель сказал:

— Никто не знает меня.

Цзы Гун спросил:

— Почему так вышло, что Вас никто не знает?

Учитель ответил:

— Не ропщу на Небо, не виню людей. Изучая низшее, я постигаю высшее. И если кто и знает меня воистину, то не Небо ли это?

XIV, 38

Цзы Лу заночевал у ворот Шимэнь.

Утром стражник спросил:

— Откуда пришел?

Цзы Лу ответил:

— Я из учеников Конфуция.

Тогда стражник сказал:

— А, это тот, кто, зная, что ничего не получится, все же продолжает свое дело!

И все же Конфуций не был именно абстрактным любителем и поклонником древности — для него важны были души тех людей, которые жили в этой древности. Он любил не абстрактное время, а поклонялся конкретным духам прошлого, которых молил об удаче.

Не случайно Конфуций первой же фразой «Лунь юя» подчеркивает: «Изучать и своевременно повторять изученное (в другой трактовке «и претворять в жизнь» — А.?М.) — не в этом ли радость?» Обычно эта сентенция понимается как стремление изучать древность, заветы предков и первоправителей, «Канон песнопений» и «Канон перемен». Но, возможно, к этому следует прибавить еще и изучение методов и смысла древних магических учений?

Эта фраза, произнесенная великим наставником, справедливо считается одной из центральных идей его проповеди — живя внутри традиции, постоянно обращаться к ней, «повторять изученное». Она многократно цитировалась и комментировалась, и, несмотря на некоторые разночтения, все комментаторы сходились на том, что Конфуций призывает обращаться к уже сказанному или свершенному великими мудрецами. Чжу Си в XIII в., на чьи комментарии и на чье понимание опирались все дальнейшие переводчики, также считал, что понятие «учиться» здесь равносильно понятию «подражать».

Первый переводчик «Лунь юя» на русский язык П.?С. Попов (1910), опираясь на средневековый комментарий Чжу Си, дает здесь абсолютно традиционную трактовку, вошедшую с небольшими вариациями в большинство последующих переводов: «учиться и упражняться». Грамматически этот перевод абсолютно точен, но где-то внутри фразы существует некий ускользающий контекст, который может явится определяющим для всей проповеди Конфуция. Учится — чему? Упражняться — в чем? Ведь в этой первой фразе — суть всего Учения, возможно, разгадка тайны многовековой устойчивости учения Конфуция. Если Конфуция воспринимать как некоего абстрактного мудреца, занимающегося праздными экзистенциальными рассуждениями, характерными для западной философии, то такое понимание будет, безусловно, верным. Но, как можно видеть из всего контекста жизни Кун-цзы, он был человеком абсолютно конкретных действий и ясно сформулированных мыслей. Поразительным образом Конфуций очень утилитарен, прагматичен в своей мудрости, и в этом, думается, заключена одна из причин «долгожительства» конфуцианства вообще. И значит, перед нами — не просто общее рассуждение, а вполне конкретный совет или указание.

Кажется, существует еще один смысл, который подразумевал Конфуций и который значительно точнее соответствует мистико-магическому настрою конфуциевой проповеди. Он связан с тем понятием, которое обычно переводиться как призыв Конфуция «повторять изученное» (си). Иероглиф си в древних текстах, в основном, действительно обозначал «повторять». Но не только «изученное», а повторять второй раз моление или вопрошение к духам в практике медиумов. Семантически иероглиф си восходил к другому значению: «птица, летающая много раз», изображался в виде двух «крыльев» сверху и графемы «солнце» снизу. Повторение вопрошения к духам делалось для того, чтобы уточнить предсказание духов, и считается, что гадатели обычно дважды повторяли свой вопрос, например, во время предсказаний на основе методики «Канона перемен» («И цзин»). В частности, именно в этом смысле и используется иероглиф си в «Каноне перемен», причем существует предположение, что для предсказания результата происходящего события использовалось три вопроса или три гексаграммы. Это и было «повторять вопрошение к духам». Даже сегодня многие китайские гадатели, соблюдая древние традиции, считают, что у духов следует вопрошать по крайней мере дважды.