"Привезли из Москвы Полевого…"

Возвращаясь в тот вечер домой,

Думал я невеселые думы

И за труд неохотно я сел.

Тучи на небе были угрюмы,

Ветер что-то насмешливо пел.

Напевал он тогда, без сомненья:

"Не такие еще поощренья

Встретишь ты на пути роковом".

Но не понял я песенки спросту,

У Цепного бессмертного мосту

Мне ее объяснили потом…

Получив роковую повестку,

Сбрил усы и пошел я туда.

Сняв с седой головы своей феску

И почтительно стоя, тогда

Князь Орлов прочитал мне бумагу…

Я в ответ заикнулся сказать:

"Если б даже имел я отвагу

Столько дерзких вещей написать,

То цензура…" – "К чему оправданья?

Император помиловал вас,

Но смотрите!!. Какого вы званья?"

– "Дворянин". – "Пробегал я сейчас

Вашу книгу: свободы крестьянства

Вы хотите? На что же тогда

Пригодится вам ваше дворянство?..

Завираетесь вы, господа!

За опасное дело беретесь,

Бросьте! бросьте!.. Ну, бог вас прости!

Только знайте: еще попадетесь,

Я не в силах вас буду спасти…"

Помню я Петрашевского дело,

Нас оно поразило, как гром,

Даже старцы ходили несмело,

Говорили негромко о нем.

Молодежь оно сильно пугнуло,

Поседели иные с тех пор,

И декабрьским террором пахнуло

На людей, переживших террор.

Вряд ли были тогда демагоги,

Но сказать я обязан, что всё ж

Приговоры казались нам строги,

Мы жалели тогда молодежь.

А война? До царя не скорее

Доходили известья о ней:

Где урон отзывался сильнее?

Кто победу справлял веселей?

Прискакавшего прямо из боя

Здесь не раз мы видали героя

В дни, как буря кипела в Крыму.

Помню, как мы внимали ему:

Мы к рассказчику густо теснились,

И героев войны имена

В нашу память глубоко ложились,

Впрочем, нам изменила она!

Замечательно странное свойство

В нас суровый наш климат развил -

Забываем явивших геройство,

Помним тех, кто себя посрамил:

Кто нагрел свои гнусные руки,

У солдат убавляя паек,

Кто, внимая предсмертные муки,

Прятал русскую корпию впрок

И потом продавал англичанам,-

Всех и мелких, и крупных воров,

Отдыхающих с полным карманом,

Не забудем во веки веков!

Все, кем славилась наша столица,

Здесь бывали; куда ни взгляни -

Именитые, важные лица.

Здесь, я помню, в парадные дни

Странен был среди знати высокой

Человек без звезды на груди.

Гость-помещик из глуши далекой

Только рот разевай да гляди:

Здесь посланники всех государей,

Здесь банкиры с тугим кошельком,

Цвет и соль министерств, канцелярий,

Откупные тузы,- и притом

Симметрия рассчитана строго:

Много здесь и померкнувших звезд,

Говоря прозаичнее: много

Генералов, лишившихся мест…

Зажигалися сотнями свечи,

Накрывалися пышно столы,

Говорились парадные речи…

Говорили министры, послы,

Наши Фоксы и Роберты Пили

Здесь за благо отечества пили,

Здесь бывали интимны они…

Есть и нынче парадные дни,

Но пропала их важность и сила.

Время нашего клуба прошло,

Жизнь теченье свое изменила,

Как река изменяет русло…

Очень жаль, что тогдашних обедов

Не могу я достойно воспеть,

Тут бы нужен второй Грибоедов…

Впрочем, Муза! не будем робеть!

Начинаю.

(Москва. День субботний.)

(Петербург не лишен едоков,

Но в Москве грандиозней, животней

Этот тип.) Среди полных столов

Вот рядком старики-объедалы:

Впятером им четыреста лет,

Вид их важен, чины их немалы,

Толщиною же равных им нет.

Раздражаясь из каждой безделки,

Порицают неловкость слуги,

И от жадности, вместо тарелки,

На салфетку валят пироги;

Шевелясь как осенние мухи,

Льют, роняют,- беспамятны, глухи;

Взор их медлен, бесцветен и туп.

Скушав суп, старина засыпает

И, проснувшись, слугу вопрошает:

"Человек! подавал ты мне суп?.."

Впрочем, честь их чужда укоризны:

Добывали места для родни

И в сенате на пользу отчизны

Подавали свой голос они.

Жаль, уж их потеряла Россия

И оплакал москвич от души:

Подкосила их "ликантропия",

Их заели подкожные вши…

Петербург. Вот питух престарелый,

Я так живо припомнил его!

Окружен батареею целой

Разных вин, он не пьет ничего.

Пить любил он; я думаю, море

Выпил в долгую жизнь; но давно

Пить ему запретили (о горе!..).

Старый грешник играет в вино:

Наслажденье его роковое

Нюхать, чмокать, к свече подносить

И раз двадцать вино дорогое

Из стакана в стакан перелить.

Перельет – и воды подмешает,

Поглядит и опять перельет;

Кто послушает, как он вздыхает,

Тот мучения старца поймет.

"Выпить, что ли?" – "Опаснее яда

Вам вино! "- закричал ему врач…

Ну, не буду! не буду, палач!"

Это сцена из Дантова "Ада"…

Рядом юноша стройный, красивый,

Схожий в профиль с великим Петром,

Наблюдает с усмешкой ленивой

За соседом своим чудаком.

Этот юноша сам возбуждает

Много мыслей: он так еще млад,

Что в приемах большим подражает:

Приправляет кайеном салат,

Портер пьет, объедается мясом;

Наливая с эффектом вино,

Замечает искусственным басом:

"Отчего перегрето оно?"

Очень мил этот юноша свежий!

Меток на слово, в деле удал,

Он уж был на охоте медвежьей,

И медведь ему ребра помял,

Но Сережа осилил медведя.

Кстати тут он узнал и друзей:

Убежали и Миша и Федя,

Не бежал только егерь – Корней.

Это в нем скептицизм породило:

"Люди – свиньи!" – Сережа решил

И по-своему метко и мило

Всех знакомых своих окрестил.

Знаменит этот юноша русский:

Отчеканено имя его

На подарках всей труппы французской!

(Говорят, миллион у него.)

Признак русской широкой природы -

Жажду выдвинуть личность свою -

Насыщает он в юные годы

Удальством в рукопашном бою,

Гомерической, дикой попойкой,

Приводящей в смятенье трактир,

Да игрой, да отчаянной тройкой.

Он своей молодежи кумир,

С ним хорошее общество дружно,

И он счастлив, доволен собой,

Полагая, что больше не нужно

Ничего человеку. Друг мой!

Маловато прочесть два романа

Да поэму "Монго" изучить

(Эту шалость поэта-улана),

Чтоб разумно и доблестно жить!

Недостаточно ухарски править,

Мчась на бешеной тройке стремглав,

Двадцать тысяч на карту поставить

И глазком не моргнуть, проиграв,-

Есть иное величие в мире,

И не торный ведет к нему путь,

Человеку прекрасней и шире

Можно силы свои развернуть!

Если гордость, похвальное свойство,

Ты насытишь рутинным путем

И недремлющий дух беспокойства

Разрешится одним кутежом;

Если с жизни получишь ты мало -

Не судьба тому будет виной:

Ты другого не знал идеала,

Не провидел ты цели иной!

Впрочем, быть генерал-адъютантом,

Украшенья носить на груди -

С меньшим званием, с меньшим талантом

Можно… Светел твой путь впереди!

Не одно, целых три состоянья

На своем ты веку проживешь: