Вортигерн хочет видеть меня в Дин-Гуардире, совершенно дикое желание, учитывая ритуал. Для меня больше нет хода на ту часть полуострова. Но дед настойчив, он посылает мне сны, в которых я гуляю по родовому поместью, любуюсь наколдованными райскими птицами. Привезенными из-за Барьера, и просто наслаждаюсь жизнью. Это не пугает, правитель не прольет родной крови без весомой причины.

Дед жесток, иногда немыслимо, иногда в пределах закона, но он умен. Ни одну казнь нельзя назвать бессмысленной, ни один его поступок нельзя назвать таковым. Все его действия приносят выгоду, выгоду для него лично и Дин-Гуардира. Я слышала, что эльфийские изгнанники попросили убежище в землях Вортигерна и получили лучшие, плодороднейшие земельные наделы.

— Я знал, что найду тебя здесь, — спокойно произносит Лозняк и я удивленно оглядываюсь, где он? Здесь, наверху только сено, но голос идет снизу. Едва касаясь пальцами, отодвигаю сено в сторону и сквозь щель в досках вижу спину бойца, я смотрю на него сверху.

— Где мне еще быть, супруг мой? Приболела Искорка, а у меня дар, — голос доры Ан мертвенно спокоен. Занятая своими мыслями я не услышала, как она прошла в денник.

— Супруг твой? Уже не возлюбленный?

— Да ведь и ты остыл ко мне, — спокойно отзывается женщина.

— Не настолько, дорогая, чтобы предавать, — я не вижу лиц. Спина Лозняка напряжена, голос сух. О чем он? Если хочет укорить жену в измене, то он крайне не прав — сам обжимается с Сабией по всем углам. Примерно это же высказывает ему и дора Ан.

— Ты знаешь, что вся крепость окутана заклинаниями? В том числе и теми, что отслеживают вестников? Конечно, знаешь, — Лозняк покачивается с носка на пятку. — Ты ведь моя жена. Только ты не знала обо всей крепости, шесть лет назад я сказал тебе, что сил нам хватило только на господский дом, вот ты и пришла поболтать сюда, в конюшню. Это никого не удивило, что ты много времени здесь проводишь. У тебя дар и неверный супруг, а конюший юн и красив. Верно?

— О чем ты?

— Сколько тебе заплатили? Что ты конкретно ты рассказывала и кому? Восемь раз ты общалась через вестника здесь, в конюшне.

— Это не я, быть может, эта ваша гуарка! Почему ты готов обвинять лишь меня?! Эта ведьма тебе глаза застит?!

— Да, можно было бы так решить. Но дважды вестник был отослан. Увы, гуары сильно извратили магию, вестник леди Адалберт в вязи заклинаний выглядит совершенно иначе.

— Она могла подделать его!

— Зачем? Зачем ей подделывать вестника, если гуары в принципе не отслеживают их? Если она не знает наших тайн?

Отслеживаем, Лозняк, и куда как лучше, чем ты думаешь. И те два раза вестника с конюшни посылала я, общалась с родными. Сидя здесь, в углу, окутанная приятным ароматом свежего сена, с солнечными лучами и танцующими пылинками, я болтала с братьями, вспоминала детские проказы. Ничего опасного. Ничего, что могло бы повредить Ковену. Просто мне хотелось немного тайны, немного личного. Мне хотелось всего того, что так сложно получить в Ковене.

— Я хочу, чтобы мой сын жил! Свободным! Счастливым! Грядет война, — она сломалась. — Твой сюзерен не сможет защитить нас!

— Дура, — в отчаянии стонет Лозняк. — Какая же ты дура, жена моя. Имя.

— Я не знаю. Я, правда, не знаю! Не смотри на меня так! — она всхлипнула. — В ту ночь я была в Дин-Эйрине, ты привел в дом эту девку, а я не могла, не могла это выслушивать! Я сидела в трактире, пила чай, Квинт должен был забрать меня утром, у него были дела. Ко мне подсел мужчина, довольно приятной внешности. Мы были близки, наступило утро, он убрал все следы нашей страсти, с шеи, с губ. И я забыла о нем. Было и было. Стало легче, немного.

— Изумительно, — цедит боец. — Дальше?

— Потом он начал присылать вестников, мы общались и однажды, я рассказал ему как мне страшно. Это было сразу после окончания Противостояния. И он сказал, что есть способ обезопасить моего сына.

— Нашего сына.

— Моего, я выносила его, родила, я люблю его и хочу, чтобы он жил. Ты же делаешь из него боевика, мясо, — она успокоилась и говорила тихо, уверено. — Убьешь меня?

— Не знаю, — он запускает пятерню в волосы. — Проклятые духи, женщина, ты хоть понимаешь, как ты подставила и меня и своего сына?! Ты не чужая Ковену, вся твоя семья, предки, уже две сотни лет под рукой Амлаута. Что же ты натворила? Как он обещал спасти его?

— В нужный момент артефакт покажет моего сына как одного из тех, кто придет его убивать. Его не тронут. Мне обещали.

В самое сердце колет тупая игла. Противостояние. Я ведь была на ее месте. Но ее причина куда как достойней. Мать защищает своих детей как может.

— Пойдем домой, женщина, теперь ты не покинешь его стен.

— Я хочу сходить на капище.

— Потом. И поверь, этот проступок не замолить перед лицом Богов.

Лозняк шагнул вперед и взял жену за руку, я приникла лицом к щели — дора Ан шла следом за своим супругом низко опустив голову. Она лишилась надежды, ничего не получив взамен своего предательства.

Выжидая время, не желая столкнуться с семьей Ан, я удобнее устроилась в сене. Как странно все складывается, будто нас всех стравливают. В Дин-Гуардире тоже что-то происходит, но сюда долетают лишь слабые отголоски новых реформ Вортигерна.

Спустившись, отряхиваю подол юбки, вытаскиваю травинки из волос — Роберта очень проницательна и может по налипшему на подоле мусору вычислить, где и с кем я была.

Прижимаю к животу «Наставления» и выхожу с конюшни. Удерживаюсь от желания оглядеться, мне нечего скрывать, а, значит, и осматриваться, в поисках соглядатая тоже незачем.

— Я устала тебя искать, Игрейн, — голос Роберты звучит слишком громко, и я подпрыгиваю. Но рядом никого нет. Не сразу понимаю, что у моей руки висит призрачный вестник.

— Проклятые духи, Роберта, ты почти отправила меня на тот свет.

— Ты молода, у тебя крепкое тело и надежное сердце, — смеется миледи Лайсса. — Иди в палисадник, я разогнала оттуда детишек, он полностью в нашем распоряжении.

Роберта удивительно вписалась в жизнь Ковена — трех дней не прошло с момента как она здесь, а уже многое взяла в свои узловатые пальцы. Для Иниры совместные трапезы стали пыткой, для меня тоже — казалось запал Роберты происходит из моих чувств к Атолгару. Только Лидда смогла меня немного успокоить, напомнив о том, что эти змеи вращались в одном кругу и вполне могли иметь свои собственные причины не любить друг друга.

— Все ковенцы — бесчестные ублюдки? — пару дней назад я задала этот вопрос Роберте. И та расхохоталась:

— Конечно, Игрейн. Это официальное мнение придворных Кардорга. Хочешь быть модной, ругай Ковен. Только молодые сикалки путают мнение личное с мнением королевским. Не бери в голову.

Воспоминания продолжали приходить. Мелкие, незначительные, они сбивали с толку и провоцировали слезы. Теперь я знаю, что мама любила яблочный пирог с корицей. И что папа именно этим пирогом заманил ее замуж. Сам научился печь, испортив четыре заготовки. Проклятые духи. Закидываю голову, чтобы негодные слезы затекли обратно. Постояв, продолжаю путь.

Песчаные дорожки палисадника поскрипывали под моими туфельками. Невысокая кованая ограда блестела от капелек воды — перед тем как быть изгнанными, дети успели полить растения. На самом деле, палисадник скорее большая оранжерея, накрытая магическим куполом. Я не сразу это поняла, но полные восхищения реплики Роберты открыли мне глаза.

— Кто из нас старуха, Игрейн? Ты как будто не хочешь со мной общаться, — миледи Лайсса сидит на скамье, подле нее переносной столик. Медный чайник исходит паром, блюдо с порезанными фруктами — с появлением Роберты из моего меню пропали булочки. С появлением Роберты вообще многое пропало.

— Что ты, Роберта, разве у меня есть для этого хоть одна причина?

— Я назову их с десяток, и в числе первых будет маркиз, — фыркает миледи Лайсса и неуловимо ведет носом. — Что ты забыла на конюшне?

— Сено, свежее и уютное, читала, — показываю «Наставления».